— Нет, шеф. Я сам завтра туда поеду. То есть не только сам…
— А с кем?
— Если вы позволите, я хотел бы взять с собой безутешную вдову.
— Зачем вам она?
— Хочу поговорить с ней в Закопане. Кроме того, шеф…
— Что такое?
— Ничего. Но послезавтра мы будем уже что-то знать наверняка, или…
— Или?
— Нет. Без всякого «или». Послезавтра мы уже будем знать наверняка, как все произошло на самом деле.
— У вас есть какая-то теория на этот счет?
— У меня есть уверенность. То есть почти есть уверенность.
— Действительно?
— Действительно, шеф. Но это очень запутанная история. Я не хотел бы об этом говорить сейчас, потому что… — он рассмеялся, — боюсь скомпрометировать себя.
— Что ж, благословляю вас. Послезавтра доложите результат.
— Обязательно, шеф. Я буду у вас с самого утра.
— Желаю успеха.
— Спасибо, шеф. Доброй ночи.
Он положил трубку на рычаг.
— Что, эта безутешная вдова — шестидесятилетняя дама с седыми волосами? — спросила Малгожата с безразличием, накладывая ему на тарелку котлеты. — Будет невкусно, я уже три раза разогревала.
— Что ты, это просто превосходно! — сказал Зентек, кладя в рот первый кусок. — А что сегодня по телевизору? Посмотри.
— Это значит, что ей двадцать пять лет и ноги у нее начинаются от шеи, — сказала жена, включая телевизор, и села рядом.
— Ну, не совсем от шеи, — Зентек энергично запротестовал. — Самые длинные и красивые ноги в мире только у одной женщины.
— У кого?
— У тебя…
И он улыбнулся ей своей мальчишеской веселой улыбкой.
— Ты этими своими невинными голубыми глазками очаровывай лучше своих преступников, — сказала она, смеясь. — Ешь! Ты же говорил, что умираешь с голоду.
— О Боже, я совсем об этом забыл! — вскрикнул он и с огромной скоростью начал атаковать беззащитную котлету. Но уже через минуту задумался. Сидевшая напротив него жена встала, обошла стол и поцеловала его.
— Что, это так трудно? — тихо спросила она.
— У-жас-но… — кивнул он головой, потом добавил: — Но, по-моему, я уже начинаю что-то понимать. Увидим. Все выяснится очень скоро. Мне кажется, что ошибки тут быть не может.
— Тогда ешь.
Он послушно взялся снова за нож и вилку.
Глава двенадцатая
Снова та же самая дверь с табличкой:
«АННА СТРАХОВСКАЯ»
Зентек остановился и с минуту постоял, глядя на дверь, потирая ладонью свежевыбритый подбородок. Он был без шляпы, потому что день выдался отличный: жаркий и безоблачный.
Он позвонил. Подождал несколько минут, а когда уже собирался нажать на кнопку звонка во второй раз, дверь отворилась. Он не услышал шагов внутри квартиры и невольно взглянул на ноги женщины, которая открыла дверь.
Анна Страховская была обута в туфельки без каблуков, сделанные из тонкой голубой кожи, была в голубом домашнем платье, старательно причесана. Он подумал, что в эту ночь она, наверное, спала, но, взглянув на ее лицо, усомнился в этом. Это было лицо измученной женщины, на несколько лет старше той, с которой он разговаривал вчера.
Она отпрянула на шаг, пытаясь улыбнуться.
— Добрый день, — Зентек поклонился и переступил через порог. — Ваша сестра дома? Я зашел на минуточку, потому что у меня к ней есть одна просьба.
— Нет. Сестра вышла минуту назад. Прошу вас.
Когда они оказались в комнате и уселись, она без всякого недовольства посмотрела на него. Но в ее взгляде было столько усталости, что он сказал, стараясь не придавать своим словам ненужных интонаций:
— По-моему, вы сегодня плохо спали?
— Да, я не могла уснуть. Это все было ужасно. Может, я не должна так к этому относиться, но мне трудно к этому привыкнуть. Мне кажется, что я сейчас проснусь и что все это неправда.
— К сожалению, — Зентек развел руками, — я бы тоже хотел, чтобы это был просто ночной кошмар. Но мы должны принимать действительность такой, какая она есть.
Они оба замолчали. Зентек не шевелился, поглядывая в окно и легонько покачивая головой, как будто в такт какой-то знакомой песенке.
— Можно узнать, какое у вас дело к сестре? — наконец спросила она. — Мария чувствует себя сегодня намного лучше.
— Я очень рад. Я хотел как раз предложить ей, чтобы она поехала со мной на один день в Закопане.
— Не понимаю?..
Он быстро добавил:
— Разумеется, это совсем не обязательно. Ваша сестра может отказаться. Но я подумал, что через два дня похороны и что, возможно, было бы лучше, если бы вся эта история, говоря языком метафор, сошла в могилу вместе с покойным профессором Рудзинским. Что бы мы ни думали о его смерти, все-таки мы остаемся жить, не правда ли? Я думаю, что для всех заинтересованных лиц известие, что они могут начать жизнь как бы заново, без всяких новых потрясений, было бы очень… как бы это сказать… очень важно.
— Да… наверное. Но почему это еще не закончилось? Вы не удовлетворены результатами следствия?
Она старалась говорить очень свободно, но он заметил, что это дается ей с большим трудом. Она не умела хорошо играть. И как бы в подтверждение его слов она слегка покраснела. Румянец на щеках привел к тому, что ее лицо снова помолодело.
— Может быть, я слишком дотошный, а, может быть, это просто результат моей профессиональной деятельности. Понимаете, нам часто приходится сталкиваться с делами на вид совершенно простыми, которые при более подробном рассмотрении начинают усложняться и приводят к совершенно неожиданным ситуациям.
— И вы… вы ждете таких неожиданностей?
— Вы хотите, чтобы я был совершенно искренним?
— Да. Но я не знаю, будете ли вы искренним, даже если будете меня в этом заверять.
— Что ж, весьма разумно. Но я постараюсь ответить вам как можно подробнее. Я скажу вам то, что мне кажется самым важным и не дает мне спокойно спать. Речь идет об этом сахаре в чае…
Он замолчал и заметил, что сидящая напротив него женщина всматривается в него с почти болезненным вниманием.
— О каком сахаре?
Спокойно и, ничего не скрывая, он рассказал ей о своих наблюдениях в комнате, где умер Рудзинский.
Анна какое-то время молчала. Потом тихо сказала:
— И какие выводы вы из этого делаете? Вы думаете, что Роман… что профессор Рудзинский был отравлен кем-то, кто подал ему этот чай?
— Мне так кажется.
— Потому что, если цианистый калий был в чае, значит, профессору кто-то принес эту чашку и поставил ее перед ним, правда?
— Да.
— И это должен был быть кто-то, кого он хорошо знал, потому что никто незнакомый не подал бы ему чай, можно также предположить, что этот человек и приготовил ему чай. Если бы Роман сам его приготовил, то сам бы и принес. И тот, другой человек, не имел бы шансов отравить его.
Он кивнул головой.
— Вы все поняли правильно. Здесь нужно еще добавить, что по определению врача смерть наступила не раньше семи утра и не позже семи тридцати. Это было время, когда только кто-то близкий мог подать ему утренний чай. Рудзинского бы это не удивило, и он воспринял бы это как само собой разумеющееся. Скорее всего, он каждый день в это время пил чай, как и все остальные. Правда, на столе не было следов завтрака, но у профессора могло не быть аппетита, он мог сказать: «Знаешь, мне что-то ничего не хочется». Люди возбужденные или очень взволнованные обычно не могут есть, но почти всегда могут пить.
— Да. — Анна кивнула головой. — В первый момент вы показались мне человеком скорее назойливым, нежели интеллигентным. Я вижу, что ошиблась. По-моему, все это вы знали с первой минуты, только вы хотели познакомиться с нами и понять, кто и зачем мог это сделать. А потом, наверное, вы устанавливали, кто мог в это время отравить Романа. Это было не слишком трудно, теперь вы уже сделали все необходимые выводы и забавляетесь со мной, как кот с мышкой.
— Я всего лишь скромный офицер милиции, — Зентек снова развел руками. — К моим обязанностям относятся поиски того человека, который всыпал этот несчастный цианистый калий в чай профессора Рудзинского, или…
— Или?.. — прошептала она.
— Или поиски доказательств того, что профессор сам всыпал в свой чай и сахар, и цианистый калий…
— Но в другую возможность вы не верите?
— Это не вопрос веры. Пан Шульц располагает железным алиби, а ваша сестра, если верить ее словам, находилась в эту минуту за много-много километров от места происшествия.
— Остаюсь только я. Вы пришли сюда, потому что вы предполагаете, что это я убила зятя, чтобы облегчить жизнь сестры.
— Облегчить? — он решительно покачал головой. — Вы не принадлежите к числу людей, которые убивают, чтобы себе и другим что-либо облегчить. Нет. Это вообще в расчет не входило.
— Понимаю. Я убила его, чтобы не позволить ему погубить счастье моей сестры, чтобы не компрометировать ее в глазах света, чтобы она в конце концов стала владелицей прекрасной виллы, машины и женой молодого человека, которого любит больше всего на свете. Вы думаете, что я до сумасшествия люблю ее и готова даже убить ради нее. Да?
Зентек внимательно посмотрел на нее.
— В этом описании есть определенные правдоподобные факты. Вы были для нее и отцом, и матерью в одном лице. По всему вашему поведению видно, что вы готовы защитить ее перед любой опасностью, невзирая ни на какие последствия.
Анна грустно улыбнулась.
— Я боюсь, что вы даже гораздо умнее, чем я думала несколько минут назад. Вы угадали. Видимо, я должна признать, что вы дошли до истинного положения вещей.
Она замолчала и спрятала лицо в ладонях.
Зентек встал и подошел к ней. Он наклонился над ней и тихо спросил:
— Что я угадал?
— Все. У них у обоих алиби, не правда ли? А у меня нет. Вы же знаете от меня, что я позавтракала в «Савое», а потом гуляла по улицам как раз в это время, когда Рудзинский был отравлен. К сожалению, у меня нет алиби. Я не встретила никого знакомого. Впрочем, как я могла кого-то встретить? В это время я была у него. Я позвонила ему и сказала, что хочу с ним поговорить, что Марыся не приехала этим поездом, что… Я уже не помню точно, что я говорила. Он сказал, что ждет меня. Я приехала. После нескольких минут разговора я поняла, что он ненавидит Марысю. Он совершенно изменился по отношению к ней за эти несколько дней ее отсутствия. Это был очень жестокий человек. Он был уверен, что она его обманула. Считал ее отъезд большим оскорблением и неблагодарностью. Он прямо заявил мне, что не даст ей развода и сделает все, чтобы уничтожить этого молодого человека. Он мог это сделать. Он был большим ученым, известным профессором. А тот только начинал свою научну