ногда выбегала в ванную и сидела, съёжившись, рядом с унитазом. Она отмахивалась, будто кто-то отчитывал её, и кричала: «Это не я! Говорю же, не я!» Если ты спрашивал, приснился ли ей плохой сон, она, медленно моргая, рассеянно смотрела на тебя, будто не помнила, что произошло. Со временем такое случалось всё чаще.
Почему же ты никогда не задумывался о том, сколько раз жене пришлось ходить в полицию из-за Гюна, что ей пришлось пережить из-за сплетен, якобы это она была виновна в его смерти. Почему только сейчас ты подумал, что, возможно, случай с Гюном как раз и стал причиной головных болей, погубивших её? Надо было хотя бы раз выслушать жену. Надо было дать ей высказаться. Её загнали в угол, но за всё это время никто так и не помог ей выбраться оттуда. Возможно, это давление стало причиной её мучений. Жена всё чаще стала останавливаться посреди дороги и стоять с отсутствующим видом. Она говорила: «Я просто забыла, что хотела сделать». Даже когда из-за головных болей она уже не могла нормально стоять на ногах, она ни за что не соглашалась идти в больницу. Она строго-настрого запретила тебе рассказывать детям о своём недуге.
– Ну что они смогут сделать, если узнают? Только напрасно отвлеку их от дел.
Если кто-то из детей узнавал, она отговаривалась: «Это вчера было, а теперь уже всё прошло!» Однажды ночью она села на постели и осталась так неподвижно сидеть, а когда ты спросил, почему она не спит, с холодным выражением лица спросила: «Зачем ты жил со мной всё это время?» Но несмотря ни на что, жена заготавливала соусы, когда приходила пора, уходила в горы за дикими сливами, чтобы сделать сок. По воскресеньям садилась с тобой на мотоцикл и ехала в костёл. Иногда она говорила, что хочет поесть что-нибудь, что приготовил кто-то другой, и предлагала пойти в какую-нибудь столовую, где к рису подают много салатов. Когда заходил разговор о том, чтобы перенести все поминальные ритуалы на один день, жена сказала, что объединит все церемонии, когда будет передавать право их проведения старшей невестке, а пока жива, будет делать так, как делала раньше. В то время жена была уже не та, что раньше, и чтобы закупить всё к поминальному столу, ей приходилось четыре-пять раз ездить в посёлок, потому что каждый раз она забывала что-нибудь купить. Ты же считал, что такое может случиться с каждым.
На рассвете раздался звонок. Кто это в такое время? Ты с надеждой быстро схватил трубку.
– Папа?
Это была старшая дочь.
– Папа!
– Да.
– Почему вы так поздно сняли трубку? И почему не отвечаете на мобильный?
– Что случилось?
– Я вчера звонила брату, он меня огорошил… Зачем вы вернулись домой? Если решили уехать, надо было хотя бы предупредить. Молча уехали, да ещё и на звонки не отвечаете.
Похоже, дочь только сейчас узнала о том, что ты уехал.
– Я спал.
– Спали? Всё время?
– Похоже, да.
– Что вы там собираетесь делать в одиночку?
– Не знаю, может, она сюда вернётся.
Дочь какое-то время промолчала. Ты сглотнул слюну.
– Мне к вам приехать?
Из всех детей наиболее отчаянно жену искала старшая дочь. Отчасти из-за того, что она была не замужем. Хозяин аптеки в Йокчхоне был последним, кто позвонил и сообщил, что видел человека, похожего на жену. Сын попробовал повторно дать объявление в газете, но было уже бесполезно. Даже в полиции перестали искать, сказав, что уже приняли все меры, и теперь ничего не остаётся, кроме как ждать вестей. Но старшая дочь каждую ночь ходила по больницам, заглядывая в отделения «Скорой помощи», и проверяла каждого пациента из числа поступивших без документов.
– Нет… Просто звони сразу, если что.
– Если будет плохо там одному, сразу же приезжайте. Или скажите тёте, пусть тоже приезжает, будете тут вместе.
Ты ещё раз вслушался в голос дочери – тебе он показался странным. Кажется, она выпила: у неё немного заплетался язык.
– Ты выпила?
– … пару рюмок.
Это она до самого утра выпивала? Когда дочь собиралась положить трубку, ты поспешил позвать её по имени. Дочь ответила поникшим голосом: «Да?» Рука, которой ты держал телефон, взмокла. Ноги подкосились, и ты шлёпнулся на пол.
– В тот день мама была в таком состоянии, что ей нельзя было ехать в Сеул. Надо было оставаться дома… Накануне она сказала, что у неё болит голова, тогда она налила полный таз воды и опустила в него голову. Она даже не слышала, когда её звали… Ночью я видел, как она стоит, засунув голову в морозилку. Представляешь, как у неё сильно болела голова? Она забыла даже приготовить завтрак, но сказала, что всё равно поедет в Сеул, хотя непонятно, как она ещё могла соображать что-нибудь. Сказала, что вы ждёте. Я должен был отговорить её. Похоже, от старости я стал легче поддаваться на уговоры и разучился оценивать ситуацию. Если на то пошло, я даже думал, что раз уж мы едем в Сеул, надо будет положить её там в больницу, хочет она того или нет… В общем, раз она поехала в таком состоянии, я должен был внимательно следить за ней… Но я не обращался с ней как с больной, а пошёл впереди… Так было всю жизнь, я просто так привык. Вот так всё получилось.
Из тебя полились все те слова, которые до этого времени ты не мог сказать детям. На том конце провода дочь слушала, затаив дыхание.
– Папа…
Ты молча слушал голос дочери.
– Похоже, мы все о ней забыли. Никто ей не звонил. Знаете, почему у неё в тот день так болела голова? Она сказала, что я – дрянь.
Голос дочери дрогнул.
– Мама так тебе сказала?
– Да… Я знала, что не смогу приехать ко дню рождения, поэтому позвонила из Китая и спросила, чем она занимается. Она сказала, что переливает вино в бутылку, чтобы отдать младшему брату. Он ведь любит выпить. Не знаю, наверное, оно того не стоило, но вдруг меня такое зло взяло. Ему надо завязывать с выпивкой, а мама опять говорит, что делает вино, потому что он его любит, и собирается ему отвезти… Поэтому я сказала маме, чтобы она не везла вино – зачем возить такую тяжесть, да и кому надо, чтобы он опять напился до безобразия? Я сказала: «Будьте же мудрее». Мама поникшим голосом ответила: «Ладно. Тогда надо поехать в посёлок заказать рисовые сладости»… Она же каждый год на ваш день рождения привозила их. Тогда я опять сказала, мол, их никто не ест, перед мамой каждый забирает свою часть, а потом дома запихивает в морозилку и забывает. Я сказала: «Мама, бросайте эти деревенские привычки, приезжайте просто так». Она переспросила, правда ли, что у меня в холодильнике лежат рисовые сладости, и когда я ответила, что у меня нетронутым лежит запас трёхлетней давности, она заплакала. Я спросила: «Мама, вы плачете?» – а она ответила: «Ты – дрянь». Я ведь сказала это, просто чтобы она ехала сюда налегке. Когда я услышала это, у меня, наверное, голову снесло. В тот день в Пекине было очень жарко. Я была очень раздражённой и закричала: «Да, я такая. Повезло тебе родить такую плохую дочь! Да, я мерзкая дрянь!» – и повесила трубку.
– …
– Мама ведь очень не любила кричать… Это мы все кричали на неё. Я хотела перезвонить ей и попросить прощения… Но мы пошли в ресторан, потом гулять по городу, заговорились с коллегами, и я забыла. Если бы я хотя бы перезвонила и попросила прощения, у неё бы голова так не болела… Она бы тогда не отстала от вас.
Было похоже, что дочь плачет.
– Чихон!
– …
– Твоя мама тобой очень гордилась.
– Что?
– Если иногда о тебе писали в газете, она складывала эту газету, носила с собой в сумке и то и дело доставала и рассматривала… Если встречала кого-нибудь в посёлке, тоже показывала и хвасталась.
– …
– Если у неё спрашивали, чем занимается дочь… она говорила: «Пишет рассказы…» Мне женщина из приюта «Соман» рассказала, что мать просила её почитать ей твои книги. Она знала всё, что ты пишешь. Та женщина рассказывала, что, слушая твои рассказы, мама расплывалась в улыбке, её лицо начинало светиться. Поэтому что бы ни случилось, ты должна продолжать писать.
– …
– Как бы ни хотелось что-нибудь сказать, для этого всегда есть своё время… Я всю жизнь или ничего не говорил твоей матери, или упускал момент, чтобы сказать, или считал, что она сама поймёт. Теперь я мог бы сказать ей всё, но рассказывать уже некому.
– …
– Чихон!
– Да.
– Прошу тебя… Прошу… найди маму.
Дочь не выдержала, и на том конце провода раздалось рыдание. Плотно прижав трубку к уху, ты слушал стон дочери, похожий на телячий. Рыдания становились всё громче. Тебе казалось, что по проводу трубки, которую ты держал в руке, текут её слёзы. Твоё лицо тоже было мокрым от слёз. Если все на этом свете и забудут, то дочь будет помнить. Будет помнить, что твоя жена так любила этот мир и что ты любил свою жену.
Глава 4. Ещё одна женщина
Какие густые сосны!
Неужели в этом городе есть такой район? Хотя он, конечно, далеко не в центре. Похоже, позавчера шёл снег. На деревьях белые снежные шапки. Так, который из домов твой? Ах, вот этот дом, перед которым растут три сосны. Как будто он специально посадил их сюда, чтобы мне было где присесть. Вот я и вспомнила его. Повидав тебя, мне всё-таки надо будет отправиться к нему. Я считаю, что обязана это сделать.
Дома и квартиры детей кажутся мне одинаковыми. Я вечно путаю, где чей дом. Почему они такие одинаковые? Зачем так жить? Пусть бы у каждого всё было устроено по-своему. Чтобы в доме был и амбар, и чердак. Здорово же, когда детям есть где спрятаться? Ты тоже раньше пряталась на чердаке от старших братьев, чтобы не перепало лишней работы. Сейчас уже даже в деревнях строят одинаковые высотки. Ты была на крыше нашего дома? Оттуда видны новые высотки, которые вот недавно построили. А ведь когда ты была маленькой, у нас даже автобусы не ходили. Если уже в деревнях начали строить эти высотки, что говорить о столице. Конечно, когда столько народу… И все на один лад, это просто беда… Все эти дома так похожи, что я совсем не ориентируюсь в этом городе, не могу добраться сама ни до дома твоего брата, ни до квартиры твоей сестры. Но это моя проблема. Вон, здешние и ночью находят свои дома среди одинаковых ворот и дверей. Даже дети.