— Если он будет мне изменять, то я разобью ему голову, — сказала пани Зося, взяла молоток и воинственно им взмахнула. — Но какой же он тяжелый!
— Как раз подходит для выяснения супружеских отношений.
— Что вы как холостяк, пан инженер, можете об этом знать?
— Стоит только послушать, что пани Зося рассказывает о своих флиртах и о любимом муже, чтобы в полной мере оценить счастье, что на дороге моей жизни я не встретил идеал противоположного пола.
— Это вас не минует. Каждый из вас говорит так, зарекается, а потом ведет к алтарю и делает несчастной какую–нибудь женщину.
— Ах вы, мои несчастные!
— Пани Рузя, вы даже не представляете, какая у нас была прекрасная прогулка, — с энтузиазмом рассказывала дама в шортах.
— Но пани Бася должна была сильно замерзнуть, — заметила горничная.
— Совсем нет, — возмутилась говорившая, — наоборот, мне было даже жарко, и я вспотела.
— Только зубы стучали, как отара овец, спускающаяся с горы.
— Я чувствую, что похудела, по крайней мере, на два килограмма, — воскликнула наиболее полная из всей компании дама.
— А я продал в Гевонте два колечка, — похвалился приземистый мужчина в очках.
— Известное дело, — рассмеялся высокий молодой человек, — ювелир всегда извлечет свою выгоду. Не то что мы, слесари.
— Идите же в столовую, а то я и в самом деле не подам обеда, — торопила гостей горничная Рузя.
— Только помоем руки, — сказал высокий мужчина с черными, слегка посеребренными волосами.
— Как это вы оказались такой чистый, пан редактор? — ехидно спросил последний из мужчин, участвующих в прогулке, щуплый, худой, слегка лысеющий блондин.
— Известно, художники рук не моют, — отпарировал журналист, — берегут краски.
— Зато у прессы всегда чистые руки.
— Прошу всех на обед! Все действительно будет совершенно холодным, — волновалась горничная.
И несмотря на протесты журналиста, пани Рузя вежливо, но настойчиво затолкала гостей в столовую, где, все еще под впечатлением от прогулки, они наконец приступили к обеду.
— Пани профессор, может быть, и похудела на два килограмма, но после этого супа прибавит, по крайней мере, в два раза больше, — сказал художник, обращаясь к своей соседке.
— Как можно обижать беззащитную женщину! И кто мне столько положил в тарелку?
— Надо было сказать, когда достаточно. Я доливаю до краев, а пани профессор молчит, только смотрит, довольная.
— Вы только что с прогулки? — спросил входящий в столовую один из жителей пансионата. — Мы ждали вас с обедом почти час, а потом сами все съели.
— Вы только представьте себе, — воскликнула пани Зося, — что инженер и пани Бася потащили нас через горы и ухабы аж до самого креста в Гевонте. Если бы Ендрусь знал, что я отправилась на такую длинную прогулку, он бы очень рассердился. У меня до сих пор сердце бьется в горле.
— Для Анджея гораздо лучше, что его жена закаляет сердце таким образом, нежели…
— Пан редактор сразу говорит какие–то двусмысленности.
— А я продал на Гевонте два колечка, — снова похвалился ювелир.
— Каким образом? — заинтересовался новоприбывший.
— Самым обычным. Я пил сливки, держа стакан в левой руке, на которой у меня этот перстень, — тут ювелир поднял руку, показывая прекрасно выполненный перстень из темного серебра с оригинально оправленным кораллом на безымянном пальце. — Стоящая рядом девушка спросила меня, откуда я взял такой перстень. Я правдиво ответил ей, что сделал его сам. Она рассмеялась и сказала, что не верит этому. В подтверждение своих слов я вынул из кармана два перстня, которые только вчера закончил. Тогда сразу же прозвучал вопрос: по сколько я их продаю? Я объяснил, что Центральное управление народных и художественных ремесел платит мне по двести злотых. Она тотчас же вынула из сумочки две сотни и попросила продать его ей. Ее соседке перстень, по–видимому, тоже понравился, потому что она купила второй.
— Теперь мы знаем, кто сегодня пригласит нас в «Ендрусь».
— Только не сегодня, — защищался ювелир, — после этого лазанья по горам у меня гудят ноги. Может быть, завтра?
— Но ведь завтра вы уезжаете, — заметила пани профессор.
— Останьтесь еще, пан Мечислав, — просила пани Зося, — пойдемте в «Ендрусь». Вы обещали станцевать со мной твист.
— Не советую вам этого делать! Анджей вас убьет! Все, что Зося натворила в Закопане, будет записано на ваш счет.
— Предупреждаю вас, редактор, что мы с вами в равном положении. Смотрите, как бы я не сообщила в Варшаву кому следует о том, как вы ведете себя в «Карлтоне»! Или… как бы я не нашла применения тому молотку!
— А где у вас этот молоток? — заинтересовалась пани Бася. — В моих шпильках есть какой–то гвоздик, который очень давит.
— Я положила его на канапе в холле.
— Это слишком большой молоток, — заметил инженер, — для шпилечек пригодилось бы скорее долото. Может быть, я смогу вам помочь?
— Отлично. Сразу после обеда я принесу вам туфлю.
— Смотрите, панове, — заметила Зося, — они не обращают на нас внимания и прямо в нашем присутствии договариваются о встрече в комнате. Хорошенькое дело!
— А вас это так возмущает? Вы сама такая святая?
— Редактор! Последний раз предупреждаю вас, лучше со мной не воюйте.
— Значит, вы завтра уезжаете, пан Мечислав? Ведь стоит такая чудесная погода, — печалилась пани профессор, — нас и так мало в «Карлтоне», и снова кто–то уезжает.
— К сожалению, я должен это сделать. Я ведь приехал сюда скорее для работы, чем для отдыха. Я приготовил несколько интересных вещей на выставку золотых изделий во Флоренции. Закончил их только вчера и поэтому смог сегодня выбраться с нами на прогулку. Послезавтра, однако, я должен отдать экспонаты в Общество ювелиров, которое организует во Флоренции собственный стенд. Потом несколько дней уйдет на согласование деталей экспозиции и всевозможные поправки. А ведь уже середина октября. Не стоит уже возвращаться.
— Вы едете во Флоренцию? — спросила пани Зося. — Боже, как я люблю Италию! Чудесное небо, великолепные мужчины!
— Вы знаете Италию? — удивился художник. — Вы никогда об этом не говорили.
— Я была только в Албании, но это почти то же самое. Их разделяет только Адриатика. Но я знаю Италию по рассказам, и Ендрусь обещал, что в следующем году мы туда обязательно поедем.
— К сожалению, не я поеду во Флоренцию, — вздохнул ювелир, — а лишь мои произведения.
— И, как обычно, несколько влиятельных бездельников из соответственного торгового управления, — добавил художник, — то же самое было с Бьеннале в Италии. Туда тоже поехали наши картины в сопровождении чиновников из министерства.
— Я столько слышала о ваших работах, — сказала пани профессор, — но никогда их не видела. Что вы приготовили для выставки во Флоренции?
— Международная флорентийская выставка представляет наиболее интересные экспонаты золотых изделий почти со всего мира. Поэтому мы тоже хотим показать, что польское ювелирное искусство всегда стояло на высоком уровне. Польская экспозиция должна показать широкое распространение этого искусства в нашей стране, начиная от Ягеллонов до наших дней. Рядом с оригинальными произведениями минувших лет будут представлены также работы, выполненные в традициях Возрождения, барокко и ампира, мы также представим коллекцию произведении наших дней. Я приготовил несколько старинных перстней и интересное современное колье.
— Кто теперь это носит?
— И все–таки носят. Наше управление возлагает большие надежды на выставку во Флоренции в связи с экспортом. Поэтому мы представляем такую большую экспозицию.
— Какой в этом смысл? Ведь у нас нет ни собственного золота, ни драгоценных камней.
— Пани профессор ошибается. В ювелирном искусстве работа ценится гораздо больше, чем сам материал, Драгоценный камень после его обработки стоит в шесть раз дороже. То же самое касается золота. Элегантная оправа и благородная резьба и изделии повышает его цену, по меньшей мере, в два раза. Значит, стоит израсходовать часть валюты на закупку золота и бриллиантов, чтобы позже вернуть гораздо большую сумму в этой же валюте. Поэтому мы готовим для Флоренции не только красивые, но и очень дорогие экспонаты из золота и драгоценностей. Речь идет о возвращении польскому ювелирному искусству былой доброй славы.
— Мне бы так хотелось увидеть эти драгоценности!
— Нет ничего проще. Вчера я окончательно завершил свою работу. Это, разумеется, была только отделка, потому что крупная обработка и шлифовка была выполнена раньше машиной. Если вы хотите поиграть в членов жюри, я с удовольствием продемонстрирую вам свои творения. После обеда я, если позволите, принесу их сюда.
— Великолепно! — воскликнула пани Зося. — А я смогу примерить это колье?
— Мне будет очень приятно увидеть его на прекрасной женской шее, — галантно ответил ювелир.
— Обожаю драгоценности! — мечтательно заявила пани Зося.
— Что будем делать сегодня вечером? — спросил инженер.
— У нас еще будет время подумать об этом после ужина, — заметил художник.
— Я приглашена в «Ендрусь», — пояснила пани Зося. — За мной придут около девяти.
— Сегодня четверг. Будем смотреть «Кобру» [1], — напомнила пани профессор.
— Меня очень интересуют телевизионные новости. В ООН разразилась бурная дискуссия вокруг Южной Африки.
— Политика меня не интересует, — вставила пани Зося и надула губки.
— Зосеньку интересуют только молодые люди. С кем вы идете в «Ендрусь»?
— Это моя тайна. Последняя добыча.
— Наша Зося специализируется теперь на аборигенах. Держу пари, что это тот высокий, красивый проводник.
— Не только он, — таинственно ответила пани Зося.
В это время горничная подала десерт и чай, и пан Мечислав Доброзлоцкий извинился и на несколько минут покинул собравшихся. Когда он вернулся, в руках у него была маленькая металлическая шкатулка. Он поставил ее на стол и отпер маленьким ключиком. Полез внутрь и вынул сверток, завернутый в замшу. Когда он развернул его, перед глазами присутствующих предстал большой золотой перстень прекрасной работы.