— Но ведь у нас есть лестница, выбитое стекло и шкатулка, которая валялась во дворе, — подпоручник защищал свою версию, — наверное, горничная или кто–нибудь из гостей забрал сверху молоток и автоматически положил его на канапе в холле. Скорее всего, Рузя, в тот момент, когда испуганная сбежала со второго этажа, чтобы забить тревогу. Не отдавая себе отчет в том, что делает, схватила молоток. А когда пришла в себя, бросила его на канапе.
— Могло быть и так, — сержант оставался при своем мнении, — но тогда молоток был бы больше испачкан кровью или, по крайней мере, на канапе были бы следы крови. Я говорю вам, что это один из тех, кто сидит в салоне, раскроил голову этому ювелиру и стащил бриллианты.
— Что же делать? — подпоручник был в нерешительности. Он всего месяц назад закончил офицерскую школу в Шчитне и получил свое первое назначение в Закопане. Надо же было такому случиться, что в самом начале службы ему пришлось столкнуться с делом, значительно превышающим обычный круг функций Комендатуры милиции. Еще большей неудачей было то, что комендант как раз был в отпуске, а его заместитель был вызван в служебную командировку в Краков. В комендатуре остались только он, свежеиспеченный подпоручник, подофицеры и рядовые.
— Я бы посоветовал вам, пан подпоручник, вызвать из комендатуры еще трех человек. Вы бы допрашивали здесь жителей пансионата, а мы произвели бы тщательный обыск во всех комнатах. Может быть, найдем эти бриллианты? Если преступник живет в «Карлтоне», у него было очень мало времени на то, чтобы их спрятать. А может, он так уверен в своей безопасности, что держит их при себе? Если пан подпоручник позволит, я дам поручение водителю, чтобы он поехал за коллегами.
— Трех — это слишком много. Мы не можем совсем оголить комендатуру. Пусть привезет двоих. А мы тем временем послушаем горничную и портье. Я думаю, что они тут ни при чем, но они могут рассказать много интересного.
— Пан подпоручник, вы только не обижайтесь, — сказал второй милиционер, — но это трудное дело. Я знаю, что в доме отдыха Министерства внутренних дел как раз сейчас проводит свой отпуск полковник Эдвард Лясота из Главной комендатуры. Я хорошо его знаю, потому что он часто приезжал к нам по служебным делам, тогда, когда был еще в чине майора и работал в отделе кадров. Я слышал, что теперь он следователь по особо важным делам в Главной комендатуре. Полковник — хороший мужик. Если ему позвонить, он, наверное, согласится нам помочь. Сейчас не слишком поздно, всего десять часов, вряд ли он спит.
Подпоручник поморщился.
— Боюсь, что, во–первых, этот пан не согласится, а потом, после возвращения в Варшаву, скажет кому надо, что в этом Закопане самого простого дела не могут распутать и ночью вытаскивают отпускников из дома отдыха Министерства внутренних дел прямо из кроватей. И сразу последует телефонный звонок из Варшавы с соответствующим внушением. А потом комендант нам покажет!
— Полковник Лясота никому свинью не подложит. Я помню, что при прежнем коменданте мы сделали одну капитальную глупость. Он приехал из Варшавы, все исправил и так устроил дело, что все закончилось благополучно. Если бы он хотел нам навредить, наш старик тогда крепко бы получил по мозгам.
Климчак все еще колебался.
— Лещинский прав, — сказал сержант, — я этого полковника тоже знаю. Он солидный человек и отличный специалист. Вы сами видите, пан подпоручник, что дело чертовски трудное. Эти гости в «Карлтоне» не первые встречные. Инженер, художник, журналист из Варшавы, какая–то американка, профессорша из университета… у каждого наверняка хорошие связи и крепкие тылы. С ними нужно обходиться деликатно, хотя среди них есть тот, который шарахнул молотком по голове ювелира и забрал бриллианты. В этой истории одному легко попасть пальцем в небо. Если полковник будет вместе с нами, то и следствие будет выглядеть серьезнее, и мы воспользуемся помощью специалиста. Вам надо согласиться. Лещинский позвонит полковнику, и мы отправим за ним нашу «варшаву».
В конце концов подпоручник дал себя убедить, а Лещи некий взял на себя обязанность позвонить полковнику. Ответ был положительным. Поэтому подпоручник Климчак решил допросить горничную Рузю, прежде чем полковник появится в «Карлтоне».
Пани Рузя подробно рассказала, как почти точно в десять, еще до начала «Кобры», взяла в кухне чашку с чаем и понесла ее в комнату ювелира. Когда она отворила дверь, в комнате горел свет, а Доброзлоцкий лежал на полу в луже крови. Она так испугалась, что выронила чашку и с криком, кинулась вниз.
— А зачем вы взяли молоток, который лежал около ювелира?
— Какой молоток? О чем вы говорите?
— Этот молоток, — подпоручник показал горничной орудие, которое, как он предположил, вероятно, принес с собой бандит и разбил ювелиру голову.
— Что вы говорите?! — возмутилась Рузя. — Это наш молоток. Утром дети директора вытащили его из чулана с инструментами и что–то мастерили во дворе. Потом не положили его на место, а бросили на лестнице. Когда гости возвратились на обед, то одна из дам чуть через него не перевернулась. Тогда пани Захвытович подняла молоток, принесла его в холл и положила на канапе. Наверное, оттуда его и взяли.
— Вы видели, что этот молоток все время лежал там?
— Я видела молоток, но я же за ним не следила. Хотела даже унести его на кухню, но забыла. Перед ужином он еще лежал в холле.
— А после ужина?
— Потом я не выходила из столовой, подавала ужин и убиралась там.
— А когда вы оттуда вышли?
— Когда пан инженер крикнул, что отремонтировал телевизор. Было без пяти минут девять.
— Вы так хорошо помните время?
— Но ведь в столовой висят часы. Когда работаю, я часто на них смотрю. И тут посмотрела, когда выходила и гасила свет. Было ровно 8.55.
— И вы ни разу не выходили из столовой?
— Нет. У нас есть специальный лифт. Грязную посуду и столовое белье мы отправляем вниз лифтом.
— Припомните, как все происходило после ужина. Кто первый вышел из столовой и когда вышел пан Доброзлоцкий?
— Первым вышел пан инженер, за ним пан Доброзлоцкий. Я хорошо помню, как инженер Жарский сказал: «Я должен отремонтировать телевизор». И через минуту мы услышали всякие звуки из салона. Пан Доброзлоцкий, выходя, попросил принести ему чашку чая.
— А остальные? В какой очередности они выходили?
— Третьей вроде бы была пани Медзяновская. Сказала, что идет в «Кмициц». Потом, может быть, пан Крабе, а может, пани профессор. Пани Захвытович пошла причесаться, потому что собиралась на дансинг. Дольше всех сидели пан редактор и пан художник.
— То, что вы говорите, очень важно. Теперь мы знаем последовательность, в которой жители пансионата возвращались после ужина в свои комнаты. Никто больше не заходил в столовую?
— Заходили. Был директор и пани Бася после возвращения из города. А может быть, наоборот? Сначала пани Бася, а потом пан директор. Помню, что пани Медзяновская вернулась в половине девятого.
— А кому был телефонный звонок, на который вы ответили? — спросил подпоручник.
Горничная смотрела на милиционера взглядом, полным удивления. Таким, каким обычно смотрят на сумасшедших.
— Я ведь уже говорила пану подпоручнику, что все время была в столовой и не выходила отсюда ни на минуту. Сначала подавала гостям ужин, а потом, когда все уже поели и ушли, убиралась.
— Неужели эта работа заняла столько времени? Когда кончился ужин?
— На ужин мы всегда даем сигнал точно в семь. Вот этим гонгом, — пани Рузя показала на большой металлический гонг, висящий на одной из стен столовой, — кто опоздает, тот либо ест все холодное, либо получает только десерт, который всегда стоит на столе. Когда кто–то предупреждает, что придет позднее, тогда я заношу ужин ему в комнату.
— А сегодня носили кому–нибудь?
— Нет. Сегодня все сошли в столовую сразу после семи.
— И долго сидели?
— Нет. Каждый куда–то спешил. Пан инженер, как я уже говорила, съел ужин раньше всех и сразу пошел ремонтировать телевизор. Пани Бася тоже спешила, потому что собиралась в кафе. Другие тоже не сидели и не разговаривали слишком долго.
— Значит, ужин длился примерно сколько времени?
Пани Рузя задумалась.
— Наверное, не дольше сорока минут.
— И потом в столовой уже никого не было?
Горничную эти вопросы очень удивляли.
— Вроде нет.
— Все ушли вместе?
— Помнится, дольше всех сидели за столом пан редактор и пан художник.
— Кто?
— Ну, пан Анджей Бурский и пан Павел Земак. Они пили чай и разговаривали. Потом пан редактор встал и вышел, а пан Земак еще несколько минут посидел один.
— Может быть, вы вспомните и еще раз скажете нам, в какой последовательности гости покидали столовую после ужина.
— Значит, как я уже говорила, первым вышел пан инженер. Сразу после него пани Барбара Медзяновская. Она даже не пошла наверх в свою комнату, только надела в прихожей маленькую кожаную курточку и вышла из «Карлтона». Это уже двое.
— А остальные?
— Но я же специально не следила за этим, — защищалась горничная от расспросов офицера милиции.
— А вы припомните. Это очень важно. Мы уже установили, что первым вышел инженер, потом пани Медзяновская, а двое последних — это Бурский и Земак. А остальные?
Пани Рузя задумалась.
— Так, я уже вспомнила. Сначала я сказала неправильно. Не так было. Теперь я вспомнила точно. Первым вышел пан инженер, и сразу после него пан Доброзлоцкий. Пани Бася вышла только третьей. Остальные сидели еще какое–то время и разговаривали. Потом вышла пани Захвытович, а за ней пани профессор Роговичова. Потом вышел пан Ежи Крабе, а в конце, так, как я говорила, пан Бурский, а через несколько минут после него пан Земак.
— Ну, прекрасно, — обрадовался подпоручник, — один вопрос мы уже выяснили. Значит, минут за пятнадцать до восьми вы остались в столовой одна?
— Да, — согласилась горничная.
— А что было потом?
— Я же уже говорила. Убиралась. Сначала мне нужно было собрать всю посуду, составить ее в лифт и отослать в кухню. Потом я сняла скатерти, подмела и начала накрывать уже к завтраку.