Инженер вежливо поддакнул.
— Разумеется, «Тесла» больше и имеет более сложное устройство. Но если человек понимает в чем суть, то нет никакой разницы в ремонте восьми или двенадцатилампового аппарата. Принцип ведь тот же самый.
— Не будем больше задерживать пана инженера. Уже поздно, а остальные гости теряют терпение.
Жарский встал из–за стола.
— У вас уже есть какие–то подозрения?
— Это не так просто, — быстро ответил полковник, — мне кажется, что дело выглядит довольно безнадежным. В конце концов ведь можно было войти и выйти из «Карлтона», не обращая на себя никакого внимания. Лучшее доказательство — это Яцек Пацына, о котором мы только случайно узнали, что он в этот вечер был в пансионате, к тому же в комнате, расположенной рядом с комнатой ювелира. Думаю, что кто–то вошел в «Карлтон» с целью ограбления. Заметил молоток и на всякий случай спрятал его в карман. На втором этаже он заглядывал поочередно во все комнаты, пробуя, какая из них открыта. Вошел к Доброзлоцкому, увидел на столе драгоценности, сказал ювелиру что–то о том, что дверь надо запирать, и вышел из пансионата. На улице уже было совершенно темно. Бандит приставил к балкону лестницу и стал ждать того момента, когда ювелир выйдет из комнаты. Тогда он выбил стекло, проник внутрь и добрался до шкатулки. Услышав шаги на лестнице, он понял, что Доброзлоцкий возвращается. Он спрятался за дверью с молотком в руке, потом ударил ювелира, выскочил в коридор и быстро сбежал вниз. Риск встретить кого–либо был минимальный. Впрочем, кто бы его остановил? В пансионате нет обычая спрашивать встреченных людей, к кому они идут и зачем. Выходя с драгоценностями в кармане, преступник бросил молоток на канапе в холле. Не успел, однако, убрать приставную лестницу, потому что, по–видимому, не хотел терять время, чтобы отнести ее на обычное место, к стене «Соколика».
— Интересная теория, — согласился инженер, — она логически объясняет течение событий. Но мне кажется, что преступников следует искать среди тех людей, которые хорошо знали, что у Доброзлоцкого находятся очень ценные украшения и знали место, где находится приставная лестница, потому что… уже не раз пользовались ей, поднимаясь на этот балкон. Если бы это я вел расследование, то прежде всего проверил бы этот след. Когда я увидел Доброзлоцкого, лежащего на полу с разбитой головой, я сразу подумал, что это не несчастный случай, а преступление. Меня не удивил даже некий обморок. Но… боюсь, что и так уж слишком много сказал.
— Прошу вас, не упрекайте себя в этом, пан инженер, — отвечал полковник. — Наши мысли идут по одному пути, мы как раз идем по этому следу. Благодарим вас за ценную информацию.
Инженер встал, легко поклонился и вышел.
— Что вы скажете об этих показаниях? — спросил полковник.
— Не много они нам дают, — сделал вывод подпоручник, — интересно, что он обвинил пани Зосю и ее друзей.
— На пани Медзяновской тоже не оставил сухой нитки.
— Любой человек, характеризуя своих знакомых в подобной ситуации, будет говорить больше плохого, чем хорошего. Это свойственно людям. Тем не менее даже в этой отрицательной характеристике пани Барбары выделяются ее отдельные черты. Это особа решительная, умеющая создать себе положение и бороться за то, чтобы его удержать. Предполагаю, что пан инженер — один из неудачных претендентов на руку и сердце хорошо зарабатывающей служащей американского концерна. Отсюда эти обвинения в промышленном шпионаже. Во всяком случае, мы узнали, что пани Медзяновская строит себе виллу на Мокотуве. Это дорогое удовольствие. Деньги могут быть ей нужны.
— А кому они не нужны? — рассмеялся полковник. — Вам? Мне нужны. Боже мой, миллион злотых!
— Интересно, — начал подпоручник, — его…
Однако молодой офицер не закончил свою мысль. Он провел рукой по лбу и сказал, оправдываясь:
— Мне пришла в голову одна глупая мысль. Но это не имеет значения. Думаю, что и инженер рассказал нам только то, что хотел сказать. Как и пани Захвытович. С этой точки зрения их показания похожи.
— Каждый из этих людей знает, что является подозреваемым. В меньшей или большей степени. Поэтому каждый говорит очень осторожно и как можно меньше говорит о себе.
— Инженер, собственно, не является подозреваемым, — заметил подпоручник. — Он сидел внизу в салоне, и все слышали, как он ремонтировал телевизор. Он мог бы быть более разговорчивым относительно своих сожителей. А он говорил только о двоих, притом о женщинах.
— Но зато очень зло.
— Однако Медзяновскую он явно не обвинил.
— Потому что сделал это по отношению к пани Захвытович и ее приятелям. Он слишком умен, чтобы в одно и то же время обвинять сразу двоих, которые наверняка не являются соучастниками. Но и так достиг того или, по крайней мере, ему так показалось, что, если мы перестанем подозревать пани Зосю, то следующей в списке подозреваемых будет Медзяновская.
— Настоящий пинг–понг.
— Каждый отбивает от себя мячик подозрения в совершении преступления. Ничего странного, что в этой ситуации каждый хочет подбросить его кому–нибудь другому. Однако, — подвел итог полковник, — я считаю, что показания инженера очень важны, и в нужное время мы к ним еще вернемся.
В эту минуту вошел сержант и доложил, что двое разыскиваемых, Пацына и Шафляр, найдены и доставлены в «Карлтон». Находятся в телефонной кабине, их охраняет один из милиционеров.
— Где вы их нашли? — заинтересовался подпоручник.
— Известно, сидели в «Ендрусе». Обещали каждому, кто им поставит выпивку, что расскажут ему такую «бомбу», что он свалится со стула. В любителях недостатка не было, потому что сейчас, в мертвый сезон, в Закопане не случается ничего интересного. Поэтому ничего удивительного, что вина было много и оба парня прилично навеселе.
— Давайте сюда сначала Шафляра, — решил подпоручник, — а тот, второй, пусть подождет, и чтобы ни с кем не разговаривал.
— Это понятно. Когда я посадил их в телефонную кабину, то оставил с ними милиционера и сказал им, что будет плохо, если они будут разговаривать. Теперь сидят там тихо, как мыши. Особенно тот, второй, Яцек Пацына — у него поджилки трясутся.
— Хорошо. Потом мы это проверим. А пока приведите Шафляра, а за Пацыной следите, чтобы он не пытался завязать контакт с кем–либо из жителей пансионата.
— Не беспокойтесь, — заверил его сержант, выходя из столовой.
Хенрик Шафляр, проводник по Татрам, работающий в одном из домов Фонда отдыха трудящихся, был хорошо сложенный молодой человек. Узкие брюки обтягивали его мускулистые ноги. Широкие плечи, жилистые руки, хорошо развитая грудная клетка позволяли увидеть в нем человека, тренированного в лазанье по горам и находящегося в прекрасной физической форме. Но с этим телосложением контрастировала удивительно маленькая голова. Светлые волосы на ней вились не без помощи парикмахера, а голубые глаза смотрели внимательно.
— Пан подпоручник опозорил нас на все Закопане. Вывести нас из «Ендруся» под конвоем, как каких–то бандитов?! Если бы вы нам сказали или позвонили, что нужно прийти, мы давно бы уже были тут.
— По–моему, вам не очень хотелось это делать. Когда мы ехали в «Карлтон», видели вас торопящихся как можно быстрее покинуть эту территорию. Пришлось послать вам приглашение и дать почетный эскорт, чтобы вас снова кто–нибудь не вернул по дороге. А теперь говорите всю правду, потому что мы и так все узнаем.
— Пан подпоручник сегодня в плохом настроении, но ничего не поделаешь, может быть, мы встретимся когда–нибудь в другом месте и в лучшее время. Скажу правду, потому что мне нечего скрывать. Что вы хотите знать?
— Во сколько вы пришли первый раз в «Карлтон»?
— Если считать этот раз за второй, то первый раз мы пришли в девять часов. Может быть, немного позднее. Как раз нашли этого ювелира с разбитой головой. Вроде бы он еще дышал. Он что, протянул ноги?
— Это вас не касается. Я спросил, когда вы приходили до этого?
— До этого мы вообще не были.
— Кто из вас поставил к балкону лестницу? Наверное, ты, потому что Пацыну видели, как он входил на крыльцо.
— Яцек был тут? Теперь понятно, почему я целый час ждал его в «Кмицице».
— Когда вы были в «Кмицице»?
— Я пошел туда прямо с работы. Поужинал в своем доме ФОТ, как обычно. Потом принимал заявки на прогулку. Завтра мы идем на Красные Вершины, должен был это объявить, собрать деньги на билеты на проезд по железной дороге. Вышел оттуда уже после восьми. Мы условились с Яцеком встретиться в «Кмицице», чтобы вместе пойти оттуда за пани Зосей, чтобы пойти в «Ендрусь». Ждал, ждал, а он пришел только через час и наплел мне, что встретил какого–то знакомого, которому должен был помочь в поисках квартиры. А сам хотел меня надуть! Мог бы сказать прямо, что не нуждается в моем обществе. Я совершенно ничего не имел против этого!
— Ну уж, это еще не известно. Красивая женщина, хорошо одета, киноартистка.
Проводник громко рассмеялся.
— Хорошо одета! Стыдно с ней по улицам ходить. Люди оборачиваются, машины тормозят, даже лошади смеются. А что до остального? Мало ли красивых девушек приезжают каждые две недели в наш дом отдыха? И не такие помешанные, как эта кукла. У нее явно не все в порядке с головой.
— Не преувеличивайте.
— Пан подпоручник не верит? Как–то встречает меня на улице и говорит, чтобы я обязательно пришел к ней вечером, но тайком, чтобы никто меня не видел. Говорю, что приду, и спрашиваю, во сколько. Говорит, что в девять, и чтобы я приставил лестницу к балкону и влез по ней, через балкон. Мне это не очень понравилось, но раз уж я пообещал прийти, то не мог выкрутиться. Отправился тогда в «Карлтон». Калитка с улицы была уже заперта, но как раз появился портье Ясь и впустил меня. Я рассказал ему, а мы хорошо знакомы, потому что вместе ходили в школу, что я должен по лестнице влезть на балкон. Думал, что он умрет со смеху. «Ты думаешь, — говорит, — что ты первый, кто будет по ней лезть? В этом году у пани Зоей мода на приставную лестницу, я уже не одному помогал ее двигать». Влез я по этой лестнице на балкон, а потом в ее комнату, а пани Зосенька начинает со мной разговор о фильме, о каком–то писателе, который умер во Франции, а перед этим жил в «Соколике» и когда–то хотел ее поцеловать. Я слушаю, меня все это мало интересует, а она все болтает и болтает. Мне уже спать хочется, потому что я замотался в этих горах, завтра снова у меня прогулка, а она все говорит и говорит. Наконец спрашиваю ее, зачем она меня пригласила, выясняю, что я парень простой и для подобных приключений не гожусь. Попрощался с ней, слез с лестницы и поклялся, что больше себя так наколоть не дам.