— Время, названное этими людьми, не такое уж точное. А если они ошиблись минут на десять и Медзяновская вернулась именно десятью минутами позже, нежели говорит Рузя? Она могла приставить лестницу уже после пребывания пани Зоей на балконе.
— Оба они не могли ошибиться на десять минут.
— В таком случае послушаем, что скажет нам пани Медзяновская.
Глава одиннадцатая
Войдя в столовую, Медзяновская сразу заметила письма, взятые из ее комнаты.
— Насколько мне известно, — сказала она, садясь на указанное ей подпоручником место, — милиция имеет право проводить обыск лишь на основании письменного разрешения прокурора. У вас было такое разрешение, когда вы входили в мою комнату?
— Мы действовали на месте преступления и собирали вещественные доказательства. У нас не было ни времени, ни необходимости связаться в этом случае с прокурором. Вы имеете право, раз вам это не нравится, подать жалобу в Главную комендатуру воеводства в Краков либо в местную прокуратуру. Во время обыска вашей комнаты, кроме милиции, там находился директор «Карлтона» в качестве свидетеля.
— Я подумаю и, возможно, обращусь с подобной жалобой.
— Мы узнали о ваших денежных затруднениях. Как вы собираетесь выйти из этого положения?
— Я могу это понять, как предложение помочь мне в этом и дать взаймы?
— К сожалению, милиция не занимается одалживанием денег. Однако часто интересуется, откуда люди добывают так необходимые им в какой–то момент средства.
— И к каким выводам приходит?
— Что иногда кто–нибудь, кому неожиданно потребовались деньги, хватается за молоток, и пытается таким способом выйти из затруднительного положения.
— Интересно. И этим кем–то, разумеется, могу оказаться я?
— Тем более что вы уезжаете за границу, где можете не только продать драгоценности, но и, как вытекает из содержания письма, остаться на постоянное жительство.
— И поэтому я строю себе дом на Мокотуве, что требует оплаты наличными. Прекрасное рассуждение. Трудно упрекнуть его в чем–то, кроме отсутствия логики.
— Логика тоже есть. Строительство дома вы начали еще до того, как у вас появился случай добыть состояние одним ударом по чужой голове. И письмо с предложением выбрать «свободу» пришло перед нападением. Расчет простой — дом на Мокотуве стоит самое большее несколько сот тысяч злотых. Цена же драгоценностей около миллиона. Окупятся даже вложенные в строительство деньги. Пусть дом останется в Польше, а вы с драгоценностями выедете за границу.
— Я с большим интересом слежу за полетом вашей фантазии. Может быть, еще узнаю, каким образом я совершила это преступление?
— Очень простым. После ужина вы специально вышли из дома, якобы на встречу со знакомой в клубе «Кмициц». Возвращаясь, а было это минут за пятнадцать до девяти, вы взяли приставную лестницу, стоящую около «Соколика», и принесли ее к «Карлтону», прислонив к балкону второго этажа. Направляясь в свою комнату, вы по дороге прихватили молоток из холла. Было не так уж трудно дождаться момента, когда ювелир на минуту вышел из комнаты, чтобы позвонить. Тогда вы быстро сошли этажом ниже и спрятались в уже пустой комнате ювелира. Когда тот вернулся и хотел зажечь свет, он получил сзади удар по голове. На то, чтобы спрятать бриллианты, выбросить наружу шкатулку, свидетельствующую о том, что убийца пробрался в «Карлтон» через балконную дверь, у вас было десять минут. Теперь требовалось только выждать, когда в коридоре никого не будет, и вы быстро вернулись к себе наверх. Спускаясь в салон на телевизионную передачу, вы подбросили молоток в холл.
— Великолепно! — заметила пани Медзяновская, которую это серьезное обвинение не смогло вывести из равновесия. — Вижу, что у редактора Бурского появился серьезный конкурент. Вам следует писать детективные романы, подпоручник. Вы губите свой талант, работая в милиции. С такой фантазией…
— Интересно, такое ли прекрасное настроение будет у вас тогда, когда по моему представлению прокурор подпишет приказ о вашем аресте и приступит к составлению обвинительного заключения?
— Уверяю вас, что на судебном процессе я появлюсь во всех этих драгоценностях, которые в вашем соображении я похитила у несчастного Доброзлоцкого. Кстати, как бедняга себя чувствует?
— Его прооперировали, — сказал сержант, ведущий протокол, — но в сознание он еще не пришел. Дежурный врач сказал, что состояние больного пока остается тяжелым.
— Очень мне его жаль. Я любила ювелира. Как он радовался сегодня, что на Гевонте продал два перстенька! С какой гордостью показывал каждому из нас эти четыре сотни! Однако вернемся к делу. Я хотела бы услышать, какими доказательствами располагает милиция, выдвигая против меня такие тяжелые обвинения?
— Вас видели спускающейся вниз и открывающей дверь в комнату ювелира. Было это без десяти девять. Вы будет возражать против этого?
— По–видимому, меня заметил редактор Бурский. Припоминаю, что, когда я вышла из комнаты, он как раз поднимался по лестнице. Нет, нет, я возражаю только против того, что это было без десяти минут девять. Не без десяти, а без пятнадцати. Я спустилась на второй этаж, постучала и открыла дверь в комнату ювелира. Там никого не было. Горел свет. Я закрыла дверь и вернулась. Тогда я встретила пани профессор, и мы вместе с ней пошли в мою комнату. Она принесла мне «Ле Монд», который я просила у нее за обедом. Пани Роговичова может подтвердить, что ни молотка, ни драгоценностей у меня в руках не было. Они вообще были пустыми. На мне было платье джерси, то самое, которое и сейчас. В нем нет никаких карманов. Традиционный тайник женщин — бюстгальтер также отпадает. Как бы я ни старалась, молоток там не уместился бы. Если пан подпоручник настаивает, мы можем провести испытание. Вы согласны?
Полковник слегка улыбнулся. Пани Медзяновская была худенькая брюнетка, по крайней мере, волосы имела черные. В настоящее время трудно быть уверенным в таких вещах… У нее была стройная, спортивная фигурка, бюст едва обозначался под облегающим платьем из джерси. Не только молоток, но даже драгоценности не могли бы там уместиться. Подпоручник, видя, что его искусно сконструированное обвинение провалилось, выглядел довольно озадаченно. Лясота решил помочь молодому коллеге.
— Мы проверим правильность ваших показаний. Я буду очень рад освободить вас от всех подозрений. К сожалению, ведущие следствие должны проверить каждую версию. Тем более что улики, свидетельствующие против вас, весьма серьезные. Вы единственный человек, а это бесспорно установлено, который выходил после ужина из «Карлтона». Следовательно, у вас была возможность взять лестницу от «Соколика» и поставить ее к балкону.
— Уверяю вас, что я этого не делала.
— Мы все проверим. Прошу вас теперь ответить нам на несколько вопросов, но без насмешек. Дело для этого слишком серьезное. Тяжело ранен человек, украдены драгоценности на сумму около трех миллионов злотых.
— Слушаю вас, пан…
— Полковник Лясота из Главной комендатуры.
— Я постараюсь дать вам как можно более подробные, обстоятельные ответы. Прошу вас задавать ваши вопросы, хотя, предупреждаю, что я знаю не много.
— Во сколько вы были в «Кмицице»?
— Я вышла из дома около 19.30. Дорога заняла у меня с четверть часа. В клубе я находилась где–то около получаса. Возвращение — двадцать минут. Значит, около половины девятого, может быть, минут на пять позже, я уже вернулась.
— Кого вы видели в «Кмицице»?
— Несколько знакомых. Кто конкретно вас интересует, пан полковник?
— Вы заметили Хенрика Шафляра?
— Этот проводник с маленькой головой? Отлично помню его. Он сидел там, когда я пришла, и оставался, когда я уходила. Я в этом совершенно убеждена. У этого молодого человека достаточно запоминающаяся внешность.
— А, возвращаясь домой, вы не встретили кого–либо из знакомых?
Медзяновская задумалась.
— На углу улицы к трамплину стоял этот неразлучный приятель проводника. Я не знаю его имени, но он часто приходит в «Карлтон».
— К пани Зосе. Иногда даже по приставной лестнице.
— Меня никогда это не интересовало. Это ее дело. Каждый ведет себя так, как ему удобнее.
— Скажите, а молоток лежал в холле после вашего возвращения в «Карлтон»? Подумайте хорошенько. Это очень важно.
— Наверное, лежал. Я проходила мимо него, когда шла в столовую. Хотела посмотреть, есть ли там еще кто–нибудь. Но кроме пани Рузи никого не было. Я перебросилась с ней несколькими словами и вернулась к себе наверх, я видела молоток. Хорошо это помню, потому что подумала еще, можно ли воспользоваться им для ремонта моих шпилек? У меня в одной туфле вылез гвоздик. Но я вспомнила, что инженер Жарский объяснял мне за обедом, что для этого нужно долото и что он сам починит мою несчастную туфлю. Поэтому молоток я не взяла.
— Вы хорошо знакомы с инженером Жарским?
По лицу Медзяновской пробежала тень, но она тут же взяла себя в руки и продолжала спокойным, холодным голосом.
— Да, мы знакомы около шести или семи лет. Мы оба из Вроцлава, вместе работали. Потом он перешел на металлургическое предприятие. Я также сменила место работы и переехала в Варшаву. Позднее у меня не было возможности поддерживать с ним контакты. Мы только случайно встречались в Закопане.
— Мне хотелось бы задать вам один вопрос личного характера. На отдыхе часто возникают маленькие и большие компании, симпатии и флирты. Это вполне понятно. Был ли у вас подобный флирт с инженером?
— Нет! — решительно запротестовала пани Барбара. — В прошлом это могло бы случиться, но я имела случай слишком хорошо его узнать. Этот тип, как говорится, порхающий с цветка на цветок. Даже если бы я стремилась к этому, то вряд ли имела бы какие–либо шансы. Пан Адам нашел себе хорошенькую барышню, отдыхающую в «Граните». Но, по–моему, и это знакомство уже в прошлом, потому что у него появилась новая симпатия. Два дня назад он познакомился в кафе «Америка» с какой–то девицей. Когда та девушка из «Гранита» вчера ему звонила, он велел горничной ответить, что его нет дома. Я как раз была в холле и случайно это слышала.