— Удивляюсь, какие у вас крепкие нервы, — заметил подпоручник. — в такой момент вы можете заниматься чтением.
— Это специальная книжка. Она незаменима, когда человек чем–то огорчен или взволнован. Позволяет на время оторваться от действительности.
— Пан инженер. — сказал полковник, — я хочу задать вам несколько маленьких вопросов.
Говоря это, офицер милиции достал из кармана блокнот и ручку.
— Пожалуйста. Если только смогу…
— Речь идет вот о чем. Мы установили, что пан Доброзлоцкий спустился вниз в 20.45 к телефону. Возвращаясь, он не зашел к вам?
— Может быть, и заходил, но я его не заметил. Я торопился закончить работу до начала «Кобры». Стоял за аппаратом, засунув туда голову.
— А потом, когда ювелир вернулся наверх, не слышали ли вы, чтобы кто–нибудь спускался вниз и выходил из дома?
— Я не знаю, когда пан Доброзлоцкий разговаривал по телефону. Я слышал какое–то движение на лестнице, но не могу ничего сказать на эту тему.
Полковник записал его ответ, но когда закрывал блокнот, ручка у него упала на пол и покатилась под инженера. Жарский хотел поднять ее. но офицер оказался проворнее. Он наклонился, нашел свою потерю и спрятал ее в карман.
— Можно уже ложиться спать? Доходит уже второй час.
— Мне очень жаль, но вам потребуется еще немного потерпеть. Дело, собственно, уже выяснено. Все следы указывают на нападение, но нам необходимо уладить некоторые формальности. Долго это не продлится. — Полковник поклонился инженеру и направился в сторону двери, а подпоручник вышел за ним.
— Ничего не понимаю, — сказал он в коридоре.
— У меня есть одна концепция, но поговорим о ней позднее, — остановил его полковник и постучал в комнату пани профессора.
Мария Роговичова лежала на своей кровати прямо в одежде.
— Нет, нет, не вставайте, — удержал ее полковник движением руки, — только одно слово.
— Слушаю?
— Выходя от пана Крабе, вы встретили пани Медзяновскую?
— Нет. Выйдя от Крабе, я спустилась вниз. Я была взволнована, и одиночество плохо на меня действовало. К счастью, я вспомнила, что пани Бася просила меня о «Ле Монд». Поэтому я взяла газету и пошла наверх. Я встретила пани Медзяновскую, выходящую из комнаты пана Доброзлоцкого.
— У нее было что–то в руках? Молоток?
— Нет. Ничего не было.
— Вы видели ювелира?
— Нет. Только пани Бася сказала, что комната его пуста.
— Благодарим вас. Предполагаем, что через полчаса вы все пойдете на заслуженный и долгожданный отдых.
На втором этаже полковник внимательно осмотрел комнату ювелира. Особенно его заинтересовало разбитое стекло.
— Взгляните, пан подпоручник, куски стекла находятся только на балконе. В комнате нет ни крошки.
— Абсолютное доказательство того, что стекло было выбито изнутри, — заметил подпоручник.
— Абсолютное? Этого я бы не сказал, тем не менее очень важное. В криминалистике не существует, по крайней мере, очень мало таких, как вы говорите, абсолютных доказательств. Одна из самых больших судебных ошибок в довоенное время — судебный процесс и обвинительный приговор, основанные как раз на том, что все осколки стекла находились снаружи. Позднее оказалось, что стекло на самом деле было выбито снаружи. Поэтому будем осторожны в формулировании утверждений.
— Пани Зося, — спросил полковник, входя в комнату киноартистки, — вы помните встречу с паном Земаком у дверей комнаты ювелира?
Пани Захвытович задумалась.
— Да. Я встретила его, собираясь спуститься вниз на фильм. Пан Земак стоял тогда перед дверью комнаты пана Доброзлоцкого. Он о чем–то меня спросил. Или «у себя ли ювелир», или сказал, что моего соседа нет в комнате. Я не обратила на это внимания, потому что не принадлежу к числу поклонниц этого художника.
— А когда вы спустились вниз, молоток лежал на канапе?
— Да. Я хорошо это помню. Но не там, где я его положила, а на другом конце канапе.
— А лестница стояла у балкона, когда вы шли к Загродским за шалью?
— Нет. Лестницы не было.
— Может быть, вы ее не заметили?
— Я не настолько рассеянна. Трудно не заметить эту лестницу. Вот посмотрите, — говоря это, пани Зося потянула за шнур от портьеры. За застекленной дверью балкона показалась балюстрада и прислоненная к ней лестница.
— Она стоит почти напротив моей двери. Я должна была бы ее увидеть, даже если бы была слепа.
— Действительно, ее трудно не заметить.
— А до вас не доносились никакие звуки из соседней комнаты минут за пять до того, как вы сошли вниз?
— Нет, я ничего не слышала. Я была зла, что мальчики еще не пришли. У меня есть маленький японский приемник, и от скуки и злости я крутила его настройку, пытаясь поймать какую–нибудь музыку. Вероятно, этот гудящий телевизор мешал приему, потому что слышался один треск. Я чуть не бросила его об пол. В конце концов я взяла плащ и шаль и вышла из комнаты, несмотря на то, что сначала хотела ждать мою гвардию именно здесь.
— Пан Доброзлоцкий только сегодня решился показать вам свои украшения, а вы уже несколько дней назад рассказывали Пацыне и Шафляру, что появитесь на дансинге в «Ендрусе» в новом колье. Вы даже обещали, что «всех женщин хватит удар» или что–то в этом роде. Вы говорили об этом?
Пани Захвытович совершенно не смутилась.
— Пан Доброзлоцкий меня очень любил. Я неоднократно навешала его и давно знала, что он выполняет какую–то таинственную работу. Впрочем, я думаю, ювелир говорил об этом, разумеется, по секрету, не только мне, но и другим жителям «Карлтона». Я не знала, над чем он работает, и не предполагала, что эта бижутерия настолько ценная. Тем не менее я знала, что это нечто из золота и дорогих камней.
— Вашим молодым людям вы говорили о колье.
— Именно это я и хочу объяснить. Четыре дня назад я зашла к Доброзлоцкому. Мне просто хотелось шоколада, а я знала, что у ювелира всегда есть всякие вкусные вещи, потому что врачи рекомендовали ему бросить курить. Когда я вошла в комнату, ювелир сидел у стола и держал в руках красивое бриллиантовое колье. Я видела его только один миг, потому что пан Доброзлоцкий немедленно спрятал его, говоря, что оно еще не готово. Однако я успела заметить, что это вещь удивительной красоты. Тогда мне пришла в голову мысль, чтобы надеть это колье на дансинг, и я тут же обратилась с этой просьбой к ювелиру.
— И пан Доброзлоцкий согласился?
— Во всяком случае окончательно не отказал. О рассмеялся и сказал, что мы вернемся к этому разговору, когда колье будет готово. Поэтому я мобилизовала свою гвардию и условилась пойти на дансинг.
— Не имея никакой уверенности в том, что колье будет вам одолжено?
— Я не представляла, что пан Доброзлоцкий окажется настолько плохо воспитанным, что откажет женщине в такой незначительной просьбе. Он, правда, дал мне очень красивые изделия из серебра, но вы сами понимаете, что это не одно и то же. Я была ужасно зла на него, когда вышла из его комнаты без колье, а только с этими серебряными безделушками. Когда я увидела его лежащего в крови на полу, то в первый момент подумала, что Бог покарал его за эту жадность по отношению ко мне.
— А может быть, это не Бог, а только вы сами от его имени взяли в руки молоток, чтобы покарать ювелира? — спросил подпоручник.
— Я охотно доставила бы вам удовольствие и призналась в этом преступлении, — с мрачным юмором сказала пани Зося, — но не могу. Вы и сами не верите в мое участие в этом нападении, не правда ли?
Подпоручник ничего не ответил, а полковник поклонился актрисе.
— Мы покидаем вашу гостеприимную комнату и отправляемся навестить пана Крабе. Скоро мы пригласим всех вас вниз, чтобы закончить это несчастное следствие. Еще немного терпения.
В соседней комнате полковник попросил литератора, чтобы он продемонстрировал, каким образом он выглядывал на балкон. Пан Крабе подошел к опущенной на дверях портьере и немного ее приоткрыл. Стоящий невдалеке уличный фонарь и свет, горящий в соседних комнатах, хорошо освещали балкон и лестницу, прислоненную к балюстраде.
— Вы сами видите, что лестницу нельзя было не заметить.
Следующий визит офицеры милиции нанесли редактору Бурскому, живущему на третьем этаже.
— Прошу прощения, у меня только два вопроса, — сказал полковник, заходя в комнату.
— Прошу вас! Я готов ответить и на большее количество вопросов, если это необходимо.
— Кто–нибудь входил к Доброзлоцкому во время вашего визита туда?
— Совсем забыл вам об этом сказать. На минуту зашел пан Крабе, но, видя, что ювелир не один, он извинился и сразу же вышел. У меня это совершенно вылетело из головы.
— А вы заметили, сколько было времени, когда вместе с паном Доброзлоцким вышли из его комнаты?
— Во время нашего разговора ювелир несколько раз смотрел на часы. Я даже спросил его, уходит он куда–нибудь или условился о какой–либо встрече. Он ответил, что никуда не уходит, но должен сделать один телефонный звонок. Обычно бывает так, когда один человек смотрит на часы, то другой машинально делает то же самое, и поэтому я хорошо помню, что мы вышли из комнаты без четверти девять.
Когда офицеры милиции вышли из комнаты журналиста, подпоручник с удивлением заметил, что полковник направился к лестнице, не заходя в другие комнаты.
— А эти двое — Медзяновская и Земак?
— Они нам больше ничего не скажут. Пойдемте во двор.
Дождь перестал, но было еще очень сыро. Полковник подошел к лестнице и осмотрел ее при свете фонарика, зажженного одним из милиционеров.
— Мы не найдем здесь ничего интересного. Лестница как лестница. Даже если бы преступник не пользовался перчатками, все следы смыл бы дождь. А где она обычно стоит?
Милиционер проводил офицера мощенной булыжником дорогой до соседней, совершенно темной виллы «Соколик». Они обошли фронтон пансионата и оказались на противоположной стороне, на площадке, поросшей редкими деревцами. Милиционер показал на стену около веранды.
— Вот здесь она лежала, опираясь боком о дом. Не подходите туда, пан полковник, потому что там глина и скользко. Мы искали следы, но их там слишком много. Во время дождя все было залито водой и нельзя понять, какие оставлены раньше, а какие позже, и лестницу также часто использовали.