Элпфис усмехнулась:
— Сочтемся.
И тут зазвучал вальс.
Красивый такой, немудреный вальс малоизвестного композитора Дюрана. В переложении для арфы, игрой на коей когда-то услаждала слух истинных ценителей прекрасного гениальная Эрика Гудман. Конечно, Викентий ни сном ни духом не слышал о композиторе Дюране, а уж имя Эрики Гудман и вовсе было для него неизвестно. Но вальс звучал, совершенно нелепый и неуместный здесь, в этом тесном коридорчике, и на израненную душу Викентия производил болеутоляющее действие.
— Откуда здесь музыка? — удивился он.
Его спутница слегка, как показалось Викентию, напряглась.
— А мы немало прошли, — в пространство проговорила она. — Находимся где-то в районе Садовой-Триумфальной.
— И что? И музыка почему?
— Потому что здесь расположено представительство московских эльфов.
— Что?! В смысле настоящих эльфов?! Не ряженых?
Словно подтверждая слова девушки, коридор разветвился. Вправо он уходил прежний — узкий и желтоплафончатый, а влево — такой красоты удивительной, что ни Толкиену сказать, ни Перумову описать. Причем, как заметил притормозивший от удивления Викентий, красота сия явно была рукотворной, создать стены из цельного голубоватого хрусталя и ветвистые люстры с алмазными каплями-огоньками мать-природа явно неспособна.
— Не к нам ли вы держите путь, о странники? — У истока хрустального благолепия материализовался с арфою в руках беловолосый высокий красавец. Глазами, тоже практически хрустальными, он весьма внимательно оглядел и Элпфис, и Викентия (при этом слегка брезгливо морщась).
— Нет, о сын поющего народа, — успокоила арфиста девушка. — Наш путь ведет в сторону опасностей и страстей человеческих.
— Эльфы выше этого, — быстро отреагировал красавец и отгородился арфой. — Прощайте, и да обретет ваш путь благое завершение!
Девушка церемонно поклонилась:
— Благословение на народ поющих!
— И вам того же, — произнес эльф, а потом неожиданно спросил: — У вас не найдется лишнего косячка?
— Увы, благородный, — развела руками девуша. — Мы не курим.
— Это правильно, — вздохнул эльф и растворился в хрустале, бряцая на своей арфе.
А Элпфис и Викентий затопали по неуютному правому коридору.
— Это что, настоящий эльф? — ахал Викентий.
— Конечно, — пожимала плечами его проводница, — Вообще их в Москве немного, как, впрочем, и в России. Они же все эмигранты из Прибалтики, из Финляндии. Их родина там… В основном.
— То-то я у него знакомый акцент приметил. Что ж им на родине-то не сиделось?
— Я их жизнью не интересовалась, извините. Хотя ходят слухи, что поперли их свои же прибалтийские эльфы за нарушение традиций и незнание исконного эльфийского диалекта. Что-то в этом духе. А финны… Не знаю. Может, тоже территориальные проблемы. Эльфы — народ темный. В смысле, о себе. лишний раз двух слов не скажут.
— Никогда бы не подумал, что они существуют на самом деле! Да еще в Москве.
— В Москве кто только не существует. Мы с вами идем по уровню, который гораздо ниже метрополитена. Все это сделали те, кого, кажется, и быть не должно.
— Например, эльфы?
— Да. Но не только. Вампиры, оборотни, маги-одиночки, драконы…
— ???
— Ну да. Им так удобней. Днем (или наоборот ночью) можно разгуливать на поверхности, причем необязательно разгуливать, можно работать (эльфы, кстати, держат целую сеть элитных московских ресторанов и казино), а потом — сюда, в условия, максимально приближенные к естественным. Естественным для них. Ведь паранормальным существам с людьми трудно постоянно находиться рядом. Это только домовые могли, но они все вывелись в Москве-то. Зато есть гоблины всякие…
— А гномы?
— Нет, гномов в Москве нет. Это точно.
— Что ж так они обошли своим вниманием нашу славную столицу?
— Педосфера им не подходит.
— Что?
— Да почва, почва! Почва и ее ресурсы, которых тут шиш найдешь. Гномы совались было, но выжить в столичных условиях им оказалось не по силам. А гномий проект рекультивации московских земель мэрия не одобрила. Так что гномы живут в основном в районе Курской магнитной аномалии. Или на Черноземье.
— О как! — восхитился Викентий.
Услышанное и удивляло его, и забавляло, только он уже ощущал густые приливы усталости. Ноги временами становились пластилиновыми, на лбу выступал холодный пот и смертельно, смертельно хотелось почему-то минеральной воды. И спать. Спать хоть до второго пришествия.
Это состояние бывшего психиатра заметила Элпфис.
— Вам плохо?
— Я уже просто никакой. Долго еще идти?
— Минут десять-пятнадцать. Обопритесь на меня.
— А может, еще адреналина?
— Рехнулись? А еще доктор… Сердце не выдержит.
— Откуда вы знаете, чего не выдержит мое сердце, — вяло схохмил Викентий, чтоб только не забыться и не заснуть. Он обнял за плечи свою спутницу, и этот жест его слегка приободрил. Все-таки… нечасто он за свои тридцать лет обнимал девушек. Какое упущение! Он улыбнулся Элпфис и постарался, чтоб улыбка вышла бодрой и ненатянутой.
— Уже скоро, скоро, — пообещала девушка и упрямо потащила Викентия за собой, а точнее, уже почти на себе.
— Вколите еще, — посоветовал Викентий.
— Нет. У меня была только одна ампула.
— Жаль.
— Ничего подобного. Держитесь. Мы пришли.
Действительно, коридор завершился широким лестничным спуском — почти как в метро. А где-то в конце лестницы (устеленной, к слову, красным ковром) виднелись двери.
Они спустились по лестнице, Викентий тут же кулем пристроился на ковре, а девушка принялась мудрить над панелькой, выдвинувшейся из массивной даже на вид двери.
— Я сейчас введу свой персональный код и самоидентифицируюсь, — пояснила она Викентию свои манипуляции. — Мы окажемся в моем личном убежище, куда никто, кроме меня и моих спутников, попасть просто не может.
— Замечательно, — вяло оценил Викентий. — Прямо кино. «Миссия невыполнима».
Дверь глухо щелкнула и отъехала в сторону. Элпфис подхватила Викентия под мышки и потащила в темный дверной проем.
Дверь тут же захлопнулась, с противным чавканьем входя в пазы.
— Свет! — громко приказала Элпфис.
И в помещении зажегся свет.
— Да такой, что полусонный Викентий даже приободрился слегка и открыл глаза.
А потом пожалел о том, что открыл.
Ибо посреди пустой, залитой белым светом комнаты стояла собственной персоной Надежда Абрикосова в зеленой парчи вечернем платье, а у ног ее блестящей, шевелящейся грудой клубились змеи, шипели змеи и щерились ядовитыми клыками на несчастного Викентия Вересаева.
— Как ты посмела?! Как ты здесь оказалась?! — закричала Элпфис и, выхватив пистолет, прицелилась в декольтированную грудь своей сугубо отрицательной ипостаси.
— Я же предупреждала, — усмехнулась Надежда. — Я всегда буду опережать на шаг любые твои действия. А что касается замка-идентификатора, то один мой знакомый мальчик-хакер взломал его еще три месяца назад. Так что мне, совестливая ты моя, уже известны все твои планы и связи.
— Пристрелю! — опять закричала Элпфис.
— Не пристрелишь. — Вокруг Надежды обвилась змея, коснулась мордой ярко накрашенных губ и получила нежный поцелуй в ответ. — Потому что не знаешь, сумеешь ли существовать без меня. И с собой не покончишь по той же причине незнания. Вдруг ты повесишься, а я по-прежнему жить и радоваться буду? Кто же тогда меня останавливать примется?
— Сука.
— А ты совсем опустилась. Одичала. — Надежда смеялась в лицо своей ипостаси. — Одеваешься в каком-то секонд-хэнде возле Белорусского вокзала, да? Такие тряпки впору только бомжам носить. Ногти не стрижешь, голову не моешь… У тебя еще вши не завелись?
— Не твое дело, тварь! Все равно твоим планам не сбыться!
— Откуда знаешь? Дура, во мне и за мной такая сила, что ты и представить не можешь. Лучше… брось ты свои игры в партизан-защитников и возвращайся.
— Куда?
— Ко мне. В меня.
— Нет.
— Тогда можно считать, что мы мило поболтали и разговор исчерпан. — И Надежда зашипела по-змеиному.
Клубок змей расплелся, и гады, шипя, поползли к Элпфис и Викентию. Элпфис завопила и принялась палить по ползущим к ней тварям…
«На сегодня с меня хватит», — устало щелкнуло где-то внутри Викентия и отключило его сознание.
Они были довольны.
Хотя Призывающий и не отдавал им прямого приказа охотиться, но они чувствовали, что запрета тоже нет.
А если нет запрета — Охота начинается.
И прежде всего они решили очистить свое новое Гнездо. Когда добыча нагло разгуливает по жилищу охотника — это непорядок.
Или, как здесь говорят, беспредел.
Они даже не стали дожидаться времени, положенного для Охоты, а бросились на ничего не подозревающую добычу практически среди бела дня.
Тем более что и Старшие из них поступили так же.
Старшие не погнушались, начиная Охоту, принять облик добычи. Так даже интереснее. Как металась и визжала добыча, когда Старшие принялись убивать и насыщаться! Старшие насыщались быстро и оставляли плоть добычи Младшим. Тут-то и начинался пир!
Старшие быстро насыщались, но и голод к ним возвращался тоже очень быстро. Поэтому Старшие рассредоточились по всему Гнезду — там, где обычно скапливается добыча. Старшие охотились под землей. Они не любили солнечного света.
Хотя в день Охоты все равно шел дождь.
Настоящий тропический ливень.
Почти как дома.
Мутная дождевая вода хлестала из водостоков, улицы и проспекты превратились в неглубокие, но бурные речки, против них оказались бессильны любые водосливы; люки канализации сорвало, но вода уже туда не стекала, а, наоборот, выхлестывала наружу вместе со всякой зловонной дрянью…
Этот разгул стихии и позволил Младшим проникать во все, даже самые недоступные места.