— И что?! — Озулия гордо подбоченилась.
— Да так, просто хотела спросить, — улыбаясь одними кончиками губ, произнесла Элпфис, — зачем тебе, могущественной колдунье, выряженной в меха и золото, такое количество циркониевых браслетов?
Колдунья дернулась, пряча было голые до локтей руки за спину, но Викентий успел разглядеть то, о чем говорила Элпфис. Увидел и принялся непотребно ржать: действительно, на запястьях могучей Темной женщины красовалось дюжины две образцов этой разрекламированной по всей стране дурацкой псевдоцелебной бижутерии.
— Ах Озулия, — хохотал Викентий, — не верьте рекламе! И если у вас проблемы с давлением и мигрень замучила, лучше снимите с башки эту вашу золотую башню. И голову помойте хозяйственным мылом. Может, и полегчает. А браслеты не помогут! Они колдунам не помогают, срабатывает система защиты!
— Не ваше дело, — явно смущаясь, проворчала Озулия. — Хочу и ношу.
— Остерегайтесь подделок! — опять заржал Викентий. Давно он так не смеялся. И ему сделалось совсем нестрашно. И было ему легко, как бывает, когда просыпаешься после дурного сна и понимаешь: за окнами солнце, небо, новый, счастливый день, а не тот кошмар, который тебя мучил.
Озулия аж побурела, аки свекольная шкурка, и метнула гневный взгляд на Надежду, но та ей ответила не менее уничтожающе:
— И чего нацепила, дура… Рядишься, как елка новогодняя!
Озулия не стерпела такого попрека от, по сути, ученицы и подчиненной и нахмурила брови, бормоча что-то малопонятное. И тут же Надежда свалилась с софы, встала на четвереньки и принялась извергать изо рта длинных извивающихся змей пополам с какой-то синей слизью.
— Никогда не позволяй себе насмешек над старшим по знанию, — завела воспитательную волынку Озулия. — Никогда не думай, что избегнешь наказания за наглые и бесстыдные речи. Что, тяжко?
— Пощады! — прохрипела Надежда, отхаркивая сгусток слизи.
— Хорошо. — И Озулия хлопнула в ладоши.
И будто ничего не было: Надежда по-прежнему возлежала на софе, ковер, куда только что падали гады и прочая гнусь, был чист, а Озулия откровенно любовалась своим гарнитуром из циркониевых браслетов. Вот только бледна была Надежда чересчур, и руки у нее тряслись, что, как злорадно отметил Викентий, тоже не было признаком ее всемогущества. Проучила всемогущую Надежду африканская колдунья. Поставила на место.
— Так, хватит, — еще раз хлопнула в ладоши Озулия. — Мы тут собрались не для развлечений. И человек этот, — кивок в сторону Викентия, — нам для важного дела нужен.
— Знаю, — хмуро ответила Надежда.
И от ее хмурости и какой-то безжизненности в голосе пропало у Викентия все веселое настроение. Словно сон-кошмар решил продлиться независимо от его, Викентия, воли. Он посмотрел на Элпфис, словно ища поддержки: ведь самый страшный кошмар легче переносится, если ты в нем не один. Но Элпфис затихла, обморочно обмякнув в кресле, голову опустила, волосы закрыли лицо. Видно, ей совсем стало худо, особенно если учесть, какая связь скрепила ее с Надеждой. А мадам Абрикосову пять минут назад так выворачивало! Вот ее ипостась и потеряла сознание окончательно.
Однако Викентий не хотел в это верить и позвал тихо:
— Элпфис! Очнитесь!
Элпфис его не услышала. Зато Надежда, принявшая, на софе строгое сидячее положение (ноги сдвинуты, руки на коленях — пансион благородных девиц, не иначе!), произнесла холодно:
— Оставьте вы ее, господин Вересаев. Вряд ли она вас сможет услышать. Хоть когда-нибудь. Она уже распадается.
— Что?!
— В ней давно нет жизненных сил, я их использовала. Она накачивалась наркотиками, психостимуляторами, чтобы вести какое-то подобие жизни и бороться со мной, но… Сколько веревочке ни виться… — Надежда позволила себе легкую улыбку.
Озулия же подошла к похожей на сломанную куклу Элпфис, повела над ее головой ладонью:
— Она уже не помешает. Ни тебе. Ни мне.
И повернулась к Викентию.
— Что вам от меня опять нужно? — мгновенно напрягся тот. Хотя понимал, что выглядит идиотом, задавая этот вопрос уже в который раз.
— Знаешь, глупый человек, возомнивший себя знатоком колдовства, — начала Озулия, медленно вытягивая из-под ворота своего балахона нечто, напоминающее тонкий черно-зеленый шнур. — Мы могли бы рассказать тебе очередную сказку…
— Разыграть очередной спектакль, — вставила Надежда.
— …Но это наскучило даже мне. Хотя я люблю рассказывать сказки. Про большую любовь простой русской девушки к своему далекому африканскому другу. Про мудрую наставницу девушки, которая хочет помочь той воссоединиться с любимым. Про злых богов и жрецов, не дающих африканскому другу стать вечным спутником возлюбленной… Ты понимаешь, о чем я?
— Да. Это мне уже известно. В общесказочных чертах. Именно сказочных. Правда, наш гениальный классик утверждал, что сказка — ложь.
— «Да в ней намек!» — процитировала литературно подкованная темная колдунья. — Классик ваш не ошибался. И ведь было у него такое прозвище — Африканец…
— Я, право, не пушкиновед, — спокойно отпарировал Викентий, — но, насколько я помню, классика нашего в Лицее дразнили Французом. Французом, а не Африканцем. Тут вы, любезнейшая, просто грубо подтасовываете факты. Впрочем, знать литературу — не браслетами из циркония трясти…
— Ах ты, вошь недодавленная!.. — загремела пресловутыми браслетами Темная женщина и грозно замахнулась на Викентия.
— Озулия, о деле толкуй, — напомнила Надежда, все так же сидя в чеканной позе египетского сфинкса.
— Именно. Да. К делу. Мы выбрали тебя, просматривая объявления, и не ошиблись. Ты оказался самым бездарным и при этом самым внушаемым «магом» Москвы. Таким, какой нам нужен.
— За-а-ачем?! Впрочем, Элпфис кое-что рассказала мне. Про магический громоотвод, про подстраховку.
— Громоотвод? Да, но это не все. Видишь ли, я и Аукера (то есть Надежда) занимаемся особым колдовством.
— Это каким?
— Тебе не понять, самозванец. В этом колдовстве много дорог, ведущих в совершенно разные стороны и при этом приводящих к одной и той же цели. Понял ли ты?
— Смутно.
— И довольно с тебя. Довольно с тебя знать, что мы избрали дорогу, ведущую на самую высокую вершину — вершину власти и бессмертия. Мы устранили врагов, мы призвали слуг. А для того чтоб завершить начатое, нужен был ты, самозванец. Как жертва, которой бы мы на мгновение передали все наше умение — чтобы на тебя, носителя умения, обрушился огонь Черного Неба,
— Значит, все-таки громоотвод? А зачем вы мне столько времени устраивали эти маскарады с визитами, поездками в особняк, поисками несуществующего Луи…
— Мы изменяли твою реальность и твои сны, — подала голос Надежда. — Чтоб ты запутался и потерял волю. Ведь так и произошло? Между прочим, в племени людоедов ажуаха с жертвой на религиозной церемонии поступают примерно так же. Ей дурит голову все племя, рассказывая небылицы и объявляя явь выдумкой. При этом жертву подкармливают галлюциногенами, но мы решили этого не делать. Для чистоты эксперимента.
— А ваша сила и власть, которую вы мне собираетесь дать перед этим… огнем с Черного Неба?…
— Так ведь жертву перед смертью рядят в самое лучшее! Чтоб не обидно было помирать босяком и бездарностью.
— Премного благодарен, — выдохнул Викентий. — Особенно за «босяка» и «бездарность». Но разъяснения тоже ничего. Впечатляют. А теперь я, может, домой поеду? Отдохну перед ожидаемым моим жертвоприношением. Оттянусь с девочками, куплю ящик водки и два пакета чипсов — чтоб толково по самому себе поминки справить. Ну а как вы соберетесь свое бессмертие завоевывать или эту, Цель, что ли, брать, так мне за денек позвоните: я в баню схожу напоследок, грехи смою, оденусь во все чистое.
— Не издевайся, гад! — взвизгнула как бензопила Надежда. — А то пристрелю!
— Меня нельзя пристрелить, — все тем же спокойно-уверенным тоном заявил Викентий, — я же ваша жертва.
— Пристрелить — нельзя. Наказать — можно, — изрекла Озулия, а шнур в ее руке взвился плетью и больно ожег Викентия по шее.
Тот вскрикнул — не столько от боли, сколько от неожиданности — и хорошенько выматерился: с чувством, с толком, с расстановкой.
И почувствовал, что в комнате перемена какая-то наметилась. Нет, не мент сдох, и уж тем более не тихий ангел пролетел, а появилось нечто, некий флюид, который охарактеризовать можно было как «напряженное ожидание». И, что важно, ни Озулия, ни ее златовласая подружка-злодейка возникновение этого флюида не почувствовали.
Викентий стонать стонал, непреходящую боль изображая, а сам на Элпфис поглядывал. Что-то в ее позе было не так. То ли уж очень картинно она обмякала в своем кресле-тюрьме, то ли потом, что никакой «Рексоной» не перешибешь, пахнуть перестала… Перемены Викентий пока не понимал. Но почувствовал, а это уже большое дело.
Однако размышлять на эту тему ему не дали. Озулия убрала свой шнурок и кивнула Надежде: твоя, мол, очередь с этим типом разбираться. Тем более что ты на нем уже, можно сказать, руку набила.
Надежда нюхнула еще кокаинчику, взяла свой револьвер-неразлучник и, скинув пеньюар, скрипя лаковой формой «унисекс», подсела к Викентию на стол. Этак по-дружески. По-соседски. Тронула пальчиками вспухший рубец на шее:
— Болит?
— Нормально, — сказал Вересаев.
— Будет, не нормально. Будет очень больно и при этом нестерпимо стыдно и унизительно, — пропела Надежда, ласково водя дулом нагана по саднившему рубцу на шее ненастоящего мага.
Викентий приказал себе не дергаться и ко всем заявлениям этой дамы относиться философски. Попал психиатр в лапы буйных психов с маниакальными наклонностями — будь добр тихо, психов лишний раз не заводя, сидеть, все подмечать, а чтоб самому умом не тронуться, повторять про себя правила техники безопасности при сеансе электросудорожной терапии. Викентий этим и занялся, не без иронии подметив, что заученные фразы из старого справочника очень уж близки к теперешнему его положению.
«Электросудорожная терапия осуществляется в специальном помещении». Да уж, помещение — специальнее некуда! И лечащий состав подобрался просто на редкость.