«Сеанс проводится натощак, в противном случае у больного может возникнуть тошнота и рвота». Опять аналогия налицо. Викентий уж и не помнит с этими приключениями, когда в последний раз нормально поесть сумел, так что желудок его пуст, хотя и молчалив — со страху, наверное. Тошноту от присутствия Надежды и Озулии Викентий еле удерживает, поскольку перед врагами стыдно терять лицо и следует вести себя достойно, в противном случае… А выражение-то какое! «Противный случай»! Воистину, именно он, скотина, свел дипломированного мага с этой бабьей бандой и лишил его покоя!
«Перед сеансом больного укладывают в постель». Да, выспаться тоже не помешало бы. Нормальным, здоровым сном, а не этими идиотскими… обмороками-мороками. Да только кто его, Викентия, в постель положит! Злонамеренная Надежда явно не для того ему наганом по затылку постукивает:
— Эй, господин Вересаев, оставьте ваши думы! У меня к вам важный разговор. Будете молчать — при…
— …стрелю. Слышал. Не ново. Что, уже в жертву меня приносить собираетесь?
— Нет, mon cher. Вопрос у меня и моей африканской подруги к вам имеется. Постарайтесь на него ответить с максимальной правдивостью.
— Вам — и правду? Не много ль чести?
— Не много. В самый раз. Солжете — будет оч-ч-чень больно.
— Ой, какие страсти. Слушаю вас… сударыня.
Надежда приставила наган к уху бывшего психиатра и с нежным придыханием спросила:
— Вы навещали своего друга в больнице?
— Степана?
— Да, Степана. — Голос у Надежды становился ну прямо как жидкий шелк, а вот глаза блестели не по-хорошему. Не глаза — пули. Готовые вылететь из дула и разнести в щепки все, во что хозяин дула прицелится.
— Конечно, навещал.
— Давно?
— Глупый вопрос. Как раз перед тем, как попал сюда. Еще перестрелка в метро была…
— Адрес больницы помните?
— А вам зачем? — напыжился Викентий.
— Говори! — Сразу надвинулась на него золотой горой Озулия.
— Навестить хотим, — улыбнулась Надежда. — Апельсинов принести, тортик «Причуда».
— Ему сладкого нельзя…
— Адрес!!!
— Кажется, Старосергиевская, четыре.
Надежда хлестнула Викентия по щеке, слава богу, ладонью — не револьвером:
— Лжешь! Мы проверяли — там его нет! И вообще в больнице по этому адресу идет срочный ремонт. У них электропроводка вся сгорела!
— Ничего не знаю, — твердо стоял на своем Викентий. Хотя внутри его зацарапало беспокойство за Степана. — Я был именно в той больнице и по указанному адресу. Хотя… Если у них вдруг ремонт образовался, может, Степана в другую больницу перевели.
— В какую? — Опять револьверное дуло у уха.
— Откуда я знаю!
— Мы проверили все, слышишь, скотина, все московские и даже подмосковные больницы, санатории и частные клиники! Твоего проклятого приятеля нигде нет! Вот уже неделю…
— Неделю? — взвыл Викентий. — Вы держите меня здесь уже неделю?!
— Заткнись! — Еще одна пощечина. — Мы тебя будем держать здесь до тех пор, пока не скажешь, где твой Степан!
— Ну и держите, — устало выдавил из себя Викентий. — Дуры.
И получил очередную мощную пощечину, свалившую его со стола и силой инерции подкатившую к креслу, в котором безвольно обвисало тело Элпфис.
— Напрасно ты его бьешь, Аукера Ненасытная. — Голос Озулии был холоден и ровен. — Он действительно ничего не знает. Я заглянула в его душу.
— Тогда что нам делать? — сорвалась на визг Надежда. — Без того полудурка мы не можем…
— Аукера, ты знаешь мои силы. Я не только искала. Я насылала проклятия на его тело. Не до смерти, конечно. Но он сейчас как немощный старик, ему не убежать от нас и не унести…
— А если? Если убежит?
— У нас этот самозванец. Неужели друг не придет выручить друга?
Надежда рассмеялась в ответ. Слезла со стола, подошла к Озулии. Посмотрела на жалкое зрелище, образованное группой из полумертвой (или уже мертвой?) Элпфис и скорчившегося на полу от боли бывшего психиатра Викентия Вересаева.
— Да уж, — скривила она губы, — придется подождать, пока расползутся слухи. И все это время убирать за ним дерьмо. Но зато потом… Потом можно будет покончить со всем этим дурацким балаганом.
— Покончить придется сейчас!
С этим возгласом с потолка точнехонько на Озулию и Надежду рухнула тяжелая бронзовая люстра с кучей хрустальных подвесок. Злодействующие дамы не успели отскочить и попали в эпицентр хрустально-бронзового взрыва. Визг их не поддавался описанию. Викентий аж выпучил глаза от такого зрелища: люстра падающая да еще и говорящая! Вот это глюки!
Но дальше все стало еще удивительнее.
С крюка, где когда-то висела люстра, пружинисто спрыгнула Элпфис. В правой руке она сжимала свой странной формы пистолет, левую протянула Викентию:
— Вставайте!
— А-а… — только и промычал Викентий, указывая на тело в кресле.
— Потом объясню! — отмахнулась Элпфис и загородила собой очумевшего психиатра.
Потому что перед нею уже стояла Надежда.
— Научилас-с-сь, — прошипела повелительница змей. — Сумела-таки.
— Да. Ты сама говорила — мы ведь не чужие.
— Вам не выйти.
— Выйдем.
— Не спрятаться. Они — везде.
— У меня на этот счет другое мнение.
Надежда выстрелила. Элпфис отмахнулась от пули, как от комара.
— Поздно, — усмехнулась девушка. — Теперь я тоже умею делать коктейли из чужих снов.
И она выстрелила в ответ. Только не в пошатнувшуюся Надежду. А в голову гигантской змеи с золотистой чешуей, которая с шипением выползала из-под софы, потревоженная шумом и стрельбой.
Викентий посмотрел на обезглавленную змею, и ему впервые за все это время стало дурно. Может, потому он и не заметил, как Надежда с воплем рухнула на ковер, заливая его хлынувшей изо рта, носа, ушей кровью, в тот самый момент, когда Элпфис прострелила башку чешуйчатой твари.
Следующим выстрелом Элпфис разнесла небольшую фарфоровую тарелку, висевшую для пущей красоты на стене. Что-то скрежетнуло в утробе комнаты, и стена рухнула, являя за собой все тот же неизбежный коридор.
— Все. Финита ля комедия, — сказала Элпфис и, не глядя на залитую кровью Надежду, двинулась в коридор, таща за собою, разумеется, и Викентия.
«После окончания сеанса электросудорожной терапии голове больного придают возвышенное положение». Еще одна мудрая фраза из учебника почему-то мелькнула в несчастной голове бывшего психиатра и ненастоящего мага, но он отказался от каких-либо ее комментариев.
Уж слишком невозвышенно стала выглядеть его доселе вполне благополучная жизнь.
Они шагали по Москве.
Нет, безусловно, к представителям отряда пресмыкающихся совершенно неприменим глагол «шагать». Но их движение по пережившей набеги, захваты и войны столице было таким гордым, таким самодовольным, что так и хотелось сказать:
«Они шагали по Москве».
Как орды и дивизии новых Батыя и Наполеона…
И в них, в каждой чешуйчатой голове с ледяными глазами, царило упоение победой. Упоение собственной грандиозностью и неповторимостью. Осознание величия своей Расы.
Охота объединила их всех. Они перестали быть чужими и враждебными друг другу. Они осознали свое единство и поняли, что они — Раса. Главная. Великая. Долженствующая подмять под себя, под свое господство все другие слабые и неполноценные расы.
И, для того чтобы осознать это, им вовсе не потребовалось тратить время на штудирование «Майн кампф».
А рейхсфюрер СС Гиммлер был бы доволен, узнав, что в начале третьего тысячелетия некие существа, сами того не подозревая, решили воплотить в жизнь одну из брошенных им фраз:
«Эта масса расово неполноценных, тупых людей нуждается… в руководстве».
И змеи принялись за дело. Став Расой, они поняли, что медлить нельзя. Иначе расово неполноценные люди опомнятся от первого своего шока и начнут принимать меры.
Чтобы не опомнились, надо сформировать карательные отряды, захватить тех, кто облечен властью, и продемонстрировать свою мощь. Устроить какое-нибудь жуткое и внушительное зрелище.
Например, полностью затопить некое белое здание с золотыми, напоминающими бутоны навершиями.
Пусть там будет бассейн.
Некоторые представители Высшей Расы предпочитают размножаться в местах, где наличествует водное изобилие.
— Куда мы теперь? — резонно поинтересовался потихоньку пришедший в себя Викентий, оглядывая унылые, плохо освещенные стены коридора — совсем непохожего на тот, прежний. Поначалу-то бывший психиатр только дышал тяжко да голову стискивал: казалось ему, что разваливается она на кусочки вроде тех, что детишки современные называют «паззлами». Ждал погони, ждал какого-нибудь ужаса, наподобие Озулии, вылезающей из проема и швыряющей в них, беглецов, своей золотой короной, а потом и бесценными циркониевыми браслетами… Они с Элпфис и убежать-то далеко, по подсчетам Викентия, не смогли, как они побегут — двое почти калек.
— Так куда?…
— Подожди ты… — просительно и в то же время сердито оборвала его девушка.
Викентий отметил сразу два факта: Элпфис перешла с пустого «вы» на сердечное «ты» и бледной тенью приникла к стене, жадно ловя ртом воздух, даже постанывала и в целом выглядела отнюдь не по-боевому. Не была уже той супервумен, что вытащила Викентия с обстрелянной станции метро, да и плащ черный, непременный нынешний атрибут всех фантастических девиц, таскающих у бедра пистолет-пулемет, в той комнате остался. А в коридоре было холодно, и Элпфис дрожала, клацала зубами. Викентий решил побыть мужчиной-защитником-утешителем, подобрался к девушке, обнял, прижал к себе ее хрупкое тело:
— Прости. Тебе плохо, да?
— Да, — глазами ответила Элпфис. Больные, измученные были эти глаза.
— Чем я могу помочь?
Элпфис изобразила улыбку, тоже жалкую:
— Найди мне батон с героином. И жрать хочется, и ширнуться.