олжны выполнить новый приказ Гласа. Старшие же будут источать Великую Смерть. У них на это имеется особый талант…
Так вот, когда Кланы распределяли места обитания, и появились первые неприятности.
Юркие ужи-шестерки, жалкие, презренные парии, незаменимые, впрочем, в роли наблюдателей, шпионов и информаторов, донесли Главам Клана, что захваченная добыча, кажется, опомнилась и принялась сопротивляться. В результате сопротивления был полностью уничтожен Клан Эфа-Сопрано и большие потери понесли бойцы из Клана Полозов. Наблюдались также единичные случаи уничтожения особей.
И Господствующая Раса поняла, что планы надо менять. И вырабатывать новую стратегию. Не тупая же она была, Господствующая Раса.
Они даже осмелились лично воззвать к Призывающему их, чтобы получить хотя бы дельный совет.
Но Призывающему было сейчас не до них.
И Господствующая Раса обиделась на Призывающего.
А одним из главенствующих признаков этой Расы было неумение забывать обиду.
Стол был круглым, как это и полагалось всякому столу для переговоров. И даже то, что выполнен он был из знаменитого уральского малахита веселой, зелено-изумрудно-кучерявой расцветки, не нарушало строгости регламента и не позволяло никаких вольностей.
Переговоры Силовых Структур — это вам не правительственно-думский канкан во время утверждения перспективного бюджета страны!
Это вам — явление, можно сказать, судьбоносное. И в большей степени — фантастическое.
Напротив каждого стула, который предстояло занять одному из Высоких Лиц, на столе аккуратнейше располагался письменный прибор фирмы «Паркер», кожаная папка с тисненным золотом символом Силовых Структур (эскиз символа является государственной тайной) и, как допустимые природной немощью вольности, — бутылочка минеральной воды с прижавшимся к ее хладному боку робким тонкостенным стаканом. Кроме того, в центре стола стояли, выстроившись в выверенный до миллиметра ряд, семь золотых канделябров с пока незажженными свечами. Поэтому зал тонул в полумгле: такие гражданские поблажки, как окна и лампы дневного света, в данном случае не предусматривались. Заметно было только полное отсутствие зеркал, серебряных безделушек на каминной полке (да, в зале неярко горел камин, его свет и помог рассмотреть вышеперечисленное великолепие) и большое количество драпировок из бархата и глазета.
Зал был пуст. Все представители Силовых Структур были не столько дипломатичны, сколько высокомерны, терпеть не могли являться на заседание раньше других, а к толерантности их вообще вынуждала лишь действительно Глобальная Катастрофа…
Но сейчас из пустого зала стоит перенестись в небольшую комнатку, простенькую, зато согретую вполне человеческим теплом. Это гардеробная, где Элпфис, уже облаченная в строгий, цвета мокрого асфальта костюм с чуть оживляющей его строгость белой шелковой блузкой, помогает своему ненастоящему магу завязать бабочку на шее, избавиться от сеточки для волос, почистить (в последний раз) плечи и лацканы смокинга, а заодно набраться уверенности перед предстоящим мероприятием.
Но Викентия в данный момент не волнует мероприятие.
— Как ты смогла тогда, в той комнате, и оставаться в кресле, и спрыгнуть с потолка?
— А-а, так ты все-таки был потрясен моим появлением!
— Не то слово. А после того как ты пристрелила змею, мне вообще грозила опасность остаться заикой.
— Надеюсь, хоть не импотентом…
— Элпфис, бессовестная девчонка, ты невероятно цинична! Давай рассказывай, и побыстрей!
Элпфис отодвинула от трельяжа Викентия и, вперившись в свое отражение, придирчиво принялась сканировать области нанесения пудры и тонального крема. Удовлетворившись результатом, она извлекла из стоявшей на туалетном столике шкатулки с полдюжины блестящих патрончиков с губной помадой и, снимая с них колпачки, начала допрашивать Викентия:
— Эту? Или лучше эту?
— Элпфис!!!
— Все. Хорошо. Объясняю. Из моей «биографии» ты должен был понять, что я — не совсем человек.
— Это еще почему?
— Хотя бы потому, что я — всего лишь светлая ипостась, часть целого, бывшего когда-то субъектом Надеждой Абрикосовой. Надежда, впрочем, тоже практически не человек… Разделившись, мы тем не менее обладали и обладаем возможностью в какой-то степени копировать способности и жизненные пути друг друга. Иногда это было опасно для моей индивидуальности, особенно когда она вторгалась в мои сны и пыталась подчинить меня себе. Впрочем, в реальной жизни она тоже старалась это сделать. Надежда вообще если чему и выучилась у своей Озулии, так это умению подчинять — настырно, беспардонно вторгаясь в жизнь, в личность, в действительность. А я тоже училась у Надежды… кое-чему. И это кое-что было умение творить Заместителей. Помнишь, Надежда говорила тебе про то, что в пепел превратилась ее Заместительница?
— Да… Значит, все то время, до люстры, со мной была не ты, а клон какой-то магический, прости Господи!
— Вот и нет. Ты очень ненаблюдателен. Как, впрочем, и Надежда. Я сумела уйти, едва подойдя к убежищу, поняла, что оно провалено и там враги. И оставила с тобой Заместительницу, полагая, что мое появление в нужный момент будет гораздо важнее. Вызвать Заместителя, а самой незамеченной улизнуть — это тоже особое умение…
— А я-то за тебя трясся! Связанная, бедная, измученная, в кресле сидит-помирает!..
— А я тряслась за тебя, — серьезно сказала Элпфис. — Пока выясняла, как все произошло, пока связывалась с обспецназом, пока на потолке, точно над люстрой, специальным миниатюрным отбойным молотком дыру пробивала. Но я знала одно: Надежда не посмеет тебя убить. Ты ей очень нужен.
— Да уж, об этом они с Озулией мне массу приятных слов наговорили: и про жертву, и про громоотвод магический… Элпфис!
— М-м?
— Положи эту помаду! Сотри немедленно этот ужас! Скромный бесцветный блеск для губ — вот что нужно.
— Хорошо. Так?
— Да. А теперь скажи мне, радость моя: как давно ты сидишь на игле?
С Элпфис сразу слетела ее жизнерадостность, глаза словно выключились, губы задрожали. Но Викентий был неумолим:
— Эля! — Он крепко взял ее за плечи, заставил посмотреть в глаза. — Скажи мне правду! И не вздумай перекладывать ее на всяких Заместителей!
— Зачем тебе… — мертвенно прошептала Элпфис. И сейчас она напомнила собой ту, которая обессиленно падала в коридоре, рассыпаясь на атомы, если б не вовремя подоспевший поручик Кирилл.
— Надо, — со сталью в голосе сказал Викентий. — Если будешь молчать или врать, я… Я не пойду на эту встречу чертову, ясно?! Потому что ты для меня важнее, чем…
— Чем?
— Чем все. Весь белый свет. Я хочу, чтоб ты жила. И была здорова. И я могу, слышишь, могу тебя вылечить! Потом, у меня связи есть с хорошими наркологами, знакомства…
— С двенадцати лет, — тихо проговорила Элпфис- Первый раз — в двенадцать лет. Я пошла в бар, потому что в бары ходила тогда Надежда — она брала себе там кокаин… Она заметила меня и приказала своим парням, дескать, это моя сестра-близняшка, целочка, маменькина дочка, шпионит за мной! Затащите ее в сортир и угостите хорошей дозой секса и героина! Было погано… Ты даже не представляешь как. Но на наркоту я села крепко. Хотя бы для того, чтоб забыть, что я — только ее отражение, ее тень, пыль под ногами! Кололась, глотала колеса, курила дурь… Продавалась за пару граммов дозы. Из пай-девочки стала полным отстоем. Законченный набор пороков, чтоб представлять угрозу обществу. Я хотела перестать, но не могла, потому что там — там, где-то, в неизвестности, моя темная ипостась делала то же самое! И заставляла меня повторять все за ней! Чтобы не дать мне стать сильной… Чтобы привязать.
— С двенадцати лет… — потрясенно прошептал Викентий. — А сейчас тебе не больше двадцати.
— Двадцать один…
— За такое время ни один прочно севший не выживает. А если живет, то полным дебилом в психушке. Элпфис…
— Я же тебе говорила, — тихо произнесла девушка. — Я уже не совсем человек.
— Элпфис, Эля… — Он все стискивал ее плечи. — Я тебя прошу, нет, умоляю просто: перестань делать это. Я понимаю, трудно, но… Ты же сильная! Ты настоящая…
— Что?!
— Настоящая мечта такого идиота, как я, — обреченно раскрыл все карты Викентий. — И если тебе нужен такой идиот…
— Вик… Вик, я больше никогда даже не подумаю о дозе, если…
— Что?
— Тебе не будет неприятно поцеловать наполовину че…
Тщательно наложенный блеск для губ был окончательно и бесповоротно смазан. Да и тональному крему, кажется, настал конец…
В дверь гардеробной нетерпеливо колотили:
— Господин Вересаев, Высокие Лица собрались и ждут только вас!
Викентий с сожалением оторвался от Элпфис. Та сразу засуетилась, принялась пудрить запылавшие совершенно человеческим румянцем щеки:
— Ой, мы с тобой просто рехнулись! Заставлять ждать Высоких Лиц — это ужасно.
— Да ладно! — Викентий поправил чуть смявшуюся бабочку. — Подождут. Им я, кажется, тоже нужен.
— Не волнуйся. Если что, я буду тебе подсказывать. К тому же есть Распорядитель совещания. — С этими напутственными словами Элпфис почти втолкнула Викентия в описанный выше зал и скромной секретаршей вошла следом.
— Господин Викентий Вересаев! — громогласно объявил некто.
В ответ послышался словно шелест опавших листьев: это сидящие за столом, как понял Викентий, осмотрели «господина» и вербально оценили.
Да, кстати! В зале, с описания которого началась эта глава, наличествовали явные перемены. То, что во всех канделябрах горели свечи, — это, ясное дело, мелочь. Но вот присутствие за малахитовым столом некоторых личностей, а точнее Высоких Лиц — это уже серьезно.
Распорядитель проводил Элпфис и Викентия к предназначенным им стульям и объявил:
— Церемония представления. Князь Кочевряжский, начинаем с вас.
— С меня? Почему опять с меня? — закочевряжился было синюшного и изможденного вида князь, но под суровым взором Распорядителя сник. Воздвигся над стулом, дернул головой в поклончике: — Князь Кочевряжский. Вампир. — И сел.