«Я счастлив, что я этой силы частица!»
Типа того.
А у Расы, особенно у сильной Расы, должна быть своя история. Или мифология. Или, уж если совсем с национальной памятью туговато, что-нибудь легендарное, передаваемое из поколения в поколение при помощи особых ритуальных танцев хвоста и оригинального шипения, вколоченного инстинктами.
Когда Младшие обиделись на Повелителя-Призывающего за то, что он не захотел их слушать (а он должен был слушать, такова договоренность меж Призывающим и Призванными, освященная веками!), они еще сильнее почувствовали свое одиночество.
Обманутостъ.
Покинутость.
И прочней сплотили ряды.
Мы вам не хухры-мухры!
Мы вам Раса.
У нас даже свои скинхеды есть. Из аспидов. С девизом: «Пустыня для лохов, Москва для змеюков!»
Ясно, с кем вы не хотите считаться?…
Но сейчас не об этом. У Расы, приличной, а не от балды состряпанной, должно иметься хоть что-то легендарное. С мечами там, непокоренными твердынями, возвращенными государями…
Чтоб, короче, и героика имелась, и патетика.
Ну, еще можно слегонца эротики добавить, хотя вообще толковым Расам лирика не в кайф.
А вот что-нибудь героическое, да с уклоном в мистический триллер — в самый раз.
И припомнилась тут змеиной Расе одна запылившаяся по причине исторической ненадобности легенда (у всех других рас легенд к тому времени и так было просто завались, хоть мешками на базар носи). А эту вот змеи подобрали.
Вдруг пригодится?
Самые старые змеи, у которых маразм уже во всей спинномозговой жидкости булькал, рассказывали молодым, не прошедшим и первой линьки потомкам эту легенду так:
«Жили когда-то на вершине самой высокой горы мира две женщины. Точнее, богини, потому что были бессмертны, питались только целебным горным воздухом и не парили себе мозги низменными земными проблемами.
Но зато и скучно им было — хоть башку о камни разбей. А и разобьешь — толку чуть: опять будешь продолжать жить, только с разбитой башкой, а это несимпатично.
И однажды одна из богинь решила податься в приключения, затеять авантюру, короче, смыться со своей божественной горы, пока вторая бессмертная изображала крепкий сон. И смылась. Вместе с подходящим по расписанию ледником. Попала она в богатый мир земной флоры и фауны, завосхищалась и запечалилась одновременно: чего это я, как дура, на вершине мира сижу, никаких развлечений не имею, а тут жизнь кипит: пестики-тычинки, вегетация-возгонка, черешкование-почкование. Одно слово, происхождение видов. Заведу-ка я себе хоть кактус — на алтарь свой поставить и из фауны томагочи какого-нибудь прихвачу. Или там покемона.
Но звери тоже не дураки были, понимали: богиня-существо высоковольтное, живет почти в безвоздушном пространстве при температуре, близкой к абсолютному нулю; ручным зверьком у нее быть — дело гиблое. Однако в любом сообществе найдутся либо круглые идиоты, либо прохиндейнейшие хитрецы. И змей не был идиотом. Змей был самым хитрым из всех зверей земных. Вот и подкатился к богине, прошипел интимно:
— Ж-желаете-с-с-с у-с-с-сыновитъ?
Она и согласилась, повесила себе на плечи аспида. И домой — на вершину мира, а то середь флоры-фауны солнце ей здорово нежную кожу припекать взялось.
Возвращается, а богиня-коллега вовсю уже глазами молнии раскидывает, возмущается:
— Прогуливалась, значит?! Загорела, прямо как в солярии! А че это за шнурок у тебя на шее болтается, мне рожи корчит?
Та и объяснила — змей это, мой ручной домашний зверек, и от сего часу беру я, богиня такая-то, всех змей и прочих пресмыкающихся под свой божественный патронаж. Выкуси, мол!
А змей только скалится — над второй богиней глумится помаленьку.
Той это, конечно, прямое нанесение морального ущерба. Пометала она молнии, пару ледников спустила, глобальное потепление, а потом р-раз! — глобальное похолодание устроила (тогда-то динозавры и передохли), а потом и говорит:
— Па-а-адумаешь, змею завела. Примитив. Хорошо хоть кактус сюда не додумалась припереть.
— У тебя и того нет! — хорохорится богиня со змеем.
— А мне и не надо. Я сама по себе — круче всех крутых! Потому что я отныне знаешь кем буду?!
— Ну-ну, пофантазируй…
— Аз есмь Приходящая Завтра! — рявкнула богиня так, что самая высокая гора мира сотряслась аж до самого основания.
Змеиная богиня тоже взволновалась и говорит:
— Ты че, мать, приболела никак? Смертью решила стать? Так поздно, вакансий нет, запустили уже рабочую модель. Аж в докембрийском периоде. Или в силурийском? Блин, слаба я в этих временных отрезках…
А та ей:
— Я буду смертью для тех, кого ты взяла под свое покровительство. Особой смертью, навороченной такой, что зашибись. Приходящая Завтра — круто звучит, а? Теперь твои змеи не будут хавалки нахально раззявливать и хвост веером держать! Будут тихие, незаметные, задумчивые. И всегда будут думать-бояться: когда же явится она, Приходящая Завтра? И будут вести праведный образ жизни, потому как за всякие похабства я им по смерти такой даун-хаус устрою, что только держись!
От такой суровой пророческой речи даже нахальный змей сник и уже пожалел, что с богиней связался, в доверие втерся. А та не сдается, статус-кво держит:
— Договорились. Я отныне и вовек змей защищаю и повелеваю ими.
— А я прихожу, чтоб забрать их жизни.
— Да, только ты заранее предупреждай их: типа все, кончилась лафа, братва, Прихожу Завтра.
— Лады.
Так и стала змеиная Раса нести из поколения в поколение веру о двух богинях:
о бледной, снеговой белизны и вооруженной мечом изо льда Приходящей Завтра, Змеиной Смерти,
и о бронзово-загорелой, смуглой, золотоглазой, гибкой, как сами змеи, стремительной, насмешливой и обольстительной хранительнице и властительнице змеиных жизней.
Царице Аганри.
А почему змеи именно сейчас вспомнили о своих легендах и богинях? Так ведь всегда и бывает: пока не появится на горизонте крупная неприятность, о наличии над тобой высших управленческих кадров стараешься не думать.
Неприятность возникла.
И змеи принялись за анализ этой Неприятности:
Во-первых, их стали убивать. Много.
Во-вторых, Старшие слишком увлеклись своей охотой и забыли про Младших. А Младшие не знали, что делать: жить по своей воле или все еще стараться исполнить волю Призывающего?
Но Призывающий оставил их. Практически предал.
Это в-третьих.
Не так уж мало причин для того, чтобы воззвать к своей богине.
К бронзоволикой Царице Аганри, никогда не дающей своих в обиду.
И скорее взывать, скорее!..
Чтобы успеть вызвать покровительницу до того, как перед змеиными глазами раскроется ледяная щель-пасть и дохнет холодным обещанием:
— Я, пожалуй, приду. Завтра».
Викентию показалось, что прошла целая вечность и еще ее половинка, пока они поднялись на поверхность. «Они» — разумеется, Элпфис, сам Викентий и поручик Кирилл Шапкуненко. Неожиданно для всех за этой компанией увязался и эльф, хотя его предупреждали, что на поверхности он в своем плаще, лосинах-мокасинах, да еще и с арфой только народ будет пугать. Но Логовайтис уперся, и пришлось ему уступить.
К выходу шли какими-то окольными дорогами, перелезали через завалы старых шпал (Викентий порадовался, что снова одет по-человечески; в смокинге он бы по таким дебрям много не полазил), аккуратно просачивались меж толстенных кабелей непонятного назначения, распугивали светом крошечных фонариков-карандашей всякую мелкую нежить, обосновавшуюся в этой запредельной глуши. Нежить была страшненькая, скандальная, но безобидная, дорогу уступала, платы за проход не требовала, понтов не кидала.
Откуда-то сквозило холодным и сырым ветром.
— Это не с поверхности, — шепотом поясняла Элпфис- Это с самых нижних уровней.
— А кто там живет?
— Там не живут, — кратко ответила Элпфис, и Викентий понимал, что от дальнейших вопросов следует воздержаться — себе дороже, психике спокойнее.
Вел всех, конечно, Кирилл. Он хотел было для пущей важности принять волчье обличье, но командир строго-настрого приказал поручику не обращаться. И в самом деле, выйдут они на дневную поверхность матушки-Москвы — и нате вам: волк, натуральный, без ошейника и ветеринарного паспорта. Сразу полная засветка всей компании! А следовало появиться незаметно, раствориться-рассосаться в стохастическом движении толпы и выполнить кое-какие задачи, о которых речь будет в свое время.
— Осторожнее, тут яма! — предупредил Кирилл. — Идите за мной, держитесь правой стороны.
Яма и впрямь была обширна и премерзостна. Любопытный Викентий (когда еще судьба приведет в подобную клоаку?) не преминул туда глянуть и едва от страха не обделался: сидели в яме, по пояс в какой-то поганой жиже, истлевшие умертвия в спецовках и сигнальных жилетах рабочих метрополитена. Умертвия пускали по кругу гнусного вида бутыль, звали и Викентия присоединиться к компании, но тут Элпфис прицыкнула на бывших путейцев, эльф арфой погрозился, и в целом яму миновали благополучно.
А там дорога пошла поприличней — с уклоном вверх, сухая, песчаная; дорогу сменил коридор, весь в щербатой кафельной плитке, но зато с действующими лампами дневного света. И шум появился, как от толп людей, потоков машин, текущих где-то неподалеку. Наконец и коридор кончился: за лепной аркой в черноте угадывались двери.
— Вот и все, — сказал Кирилл. — Считай, пришли. Что день грядущий нам готовит?…
— Что готовит, то и схаваем, — невежливо ответила начинающему пииту Элпфис- Вперед, стихотворец, только не топай…