езным приемом, ибо мы пришли с миром и благоволением в очах и сердцах…
— За такой нелюбезный прием можно и огрести международной конфронтации в полном объеме! — визгливо-грозным голосочком заявил непрезентабельный дедок в черно-золотой хламиде и с высокими рогами на абсолютно лысой, позолоченной голове. — Я главный колдун племени, именем Тонтон Макут, и могу устроить вам такие метеоусловия, что небо размером с мушиную какашку покажется!..
— Остановись, Тонтон Макут! — урезонили зарвавшегося колдуна благочестивые жрецы. — Мы уверены, что здесь имеет место лишь отсутствие знания здешних традиций и порядков. Обратимся к этим почтенным аборигенам и попросим их все нам разъяснить и препроводить к повелителю этой обширной и загадочной для нас страны…
— Почтенные! — нашелся тут некто догадливый из президентской рати (в дальнейшем получивший звание Героя России). — Вы, простите великодушно, не к тому, гм-м, человеку обратились. Если у вас дело государственной важности, так вам следует обратиться напрямую к Президенту.
Старцы тут же осыпали этого советчика лепестками роз и жемчужным бисером.
— Веди же нас, о рано умудренный, к этому Президенту. Ибо дело наше священно, благородно и не терпит отлагательств. А ты, о Тонтон Макут, молчи о своем могущественном колдовстве. Тут тебе не Америка, — загадочно повелел рогатому дедку благолепный жрец.
Пришлось старцев вести. Тем более что там, где ступали их босые ноги, брызгали из мостовой бриллианты и рубины, здорово тем самым расшатывая психику сопровождающего персонала. Хорошо хоть слонов в Кремль не пустили, оставили На площади — детворе бесплатно забавляться.
— Добрый день, — сказал Президент благолепным старцам, едва они расселись в его приемной. — Буду краток. Какие проблемы у дружественного народа вибути?
Как видите, люди в аппарате Президента тоже даром хлеб не жевали. К моменту появления старцев в Кремле на президентском столе уже лежала вся доступная и недоступная информация о загадочном племени.
Осведомленность — мелочь, а осведомленному приятно.
— Господин Президент, — взял слово самый молодой из жрецов (ему едва минуло триста двенадцать лет, и потому он не чуждался новых веяний, а также легко управлялся с модерновым лексиконом). — Господин Президент, от имени руководства и всего народа вибути позвольте выразить вам благодарность за теплый прием. Мы надеемся, что и в дальнейшем российско-вибутянские отношения будут мирными и добрососедскими.
— Несомненно, — четко подтвердил Президент, мельком просматривая ежегодные цифровые показатели добычи алмазов в кимберлитовых трубках племени. — Чем россияне могут быть вам полезны?
— Господин Президент, — продолжал все тот же жрец, — народ вибути просит лично вас и всех россиян возвратить нашему скромному племени его духовного лидера, Царя Непопираемой земли Алулу Оа Вамбонга!
— Минутку. — Президент произвел в уме кое-какие вычисления, сравнил курс вибутянской чхуны и американского доллара и улыбнулся где-то в глубине души. — Насколько вами подтверждается информация о том, что господина Алулу удерживают здесь насильно?
— Господин Президент, — опять заговорил юный тристадвенадцатилетний жрец. — Мы не располагаем такой информацией. Но мы точно знаем, что наш духовный лидер, наш Царь Алулу Оа Вамбонга находится в пределах России. Более того, он находится в пределах Москвы. И мы просим вас…
— Вас понял. Немедленно. Все силы ФСБ, МЧС и муниципальных патрульно-розыскных служб мобилизуем на поиски господина Алулу!
— О, не надо так беспокоить эти славные силы, господин Президент! — слабым голосом попросил самый пожилой жрец племени, чей возраст неизвестен был даже ему самому. — Лишь позвольте нам самим осуществить в вашей прекрасной Москве поиски Царя!
— Нет проблем, — быстро сказал Президент, составляя в уме черновичок экономического договора Россия-Вибути. — Действуйте, э-э… отцы.
Виновник же всего происшедшего выше, а именно Алулу Оа Вамбонга, потянул Степана, а заодно и Викентия отдохнуть на лавочках у знаменитых Чистых прудов.
— Алулу, ты смотри, держи слово, — ворчал Степан. — Просил сутки отгула, сутками и ограничься.
— Степаша, смертный, что ты меня грузишь! Я же Царь, я своему слову верен. Дай оставшиеся полчаса на природу полюбоваться…
— Как будто у вас там природы нет…
— Такой — нет. Чистые пруды, застенчивые ивы… Как целомудренные девы, замерли они у воды… У нас другая природа, Степан.
— По Москве шум идет: мостовые из золота, кругом камней драгоценных немерено… Твои проделки, Царь?
— Почему сразу мои, Викентий? Это же вторжение. Не волнуйся, я явлюсь своим жрецам, и мы уйдем. И ваша Москва станет снова обычной Москвой. Или оставить-таки на мостовых золотишка?
— Не надо. Обойдемся.
— Грустно мне, Степан, — заговорил сам Степан голосом Царя. — Сжился я с тобой. Расставаться тяжело…
— А ты и не расставайся, — предложил Степан голосом Степана.
— Воистину! — возрадовался Алулу. — С тобой и в тебе я пребуду и так отправлюсь на свою родину!
— Степан!!! — схватился за голову Викентий. — Ты что удумал?!
— А че, — усмехнулся хитрый Степан. — Я ведь тоже хочу посмотреть иные страны, затерянные цивилизации… Ты мне, Алулу, девственниц своих покажешь?
— Покажу. Но только покажу. Это государственные девственницы, их нельзя… того.
— Кисло.
— Не кисло. У меня семьсот наложниц и триста жен. Ты это обдумай, Степан…
— Ох, е…
А Викентий смеялся.
Потому что, хоть и походило все это на сказку, добрая была сказка.
И солнце в ней светило, пробиваясь сквозь кисею кленовых листьев.
И не было тоски, хотя Степан, конечно, смоется в это далекое племя.
И неизвестно, когда вернется.
Но ведь вернется же! Не зря же Алулу — бессмертный и никаким каверзам, вроде Надежды Абрикосовой, не подверженный.
И все кончается, кончается, кончается…
Едва качается перрон и фонари…
Хотя, конечно, нету тут никакого перрона.
Фонарь, правда, невдалеке имеется.
И из-за этого самого фонаря, как из волшебной дверцы, идет к скамье, на которой так вольготно расположились Викентий и Степан-Алулу, девушка.
Точнее, две очень похожие девушки и дама, имеющая отдаленное сходство с Вупи Голдберг.
Викентий стискивает кулаки.
Глаза Степана наливаются расплавленным золотом.
Вот и сказке конец.
— Получайте, — устало проговорила Элпфис и подтолкнула к ногам Степана связанных, спеленатых как кукол, Надежду и Озулию. — Это настоящие.
Викентий молчал и не смотрел на Элпфис. На нее смотрел Царь, это ей сейчас важнее.
— Они сделали столько своих копий, — объяснила Царю Элпфис, — что отыскать их, настоящих, было делом трудным. Полковник Базальт уже решил, что нашим Силовым Структурам не справиться. Неупокоенный дух Антоний Негорельский со стыда решил уйти в подвалы баптистской молельни. Вампиры и эльфы хором сказали мне: ты не справишься, ты не сильнее нас! Но я выполнила это. Ты хочешь знать, как я нашла тебе твоих врагов, Царь?
— Нет. — Степан прямо-таки весь сделался золотым. Изнутри. Устрашающее зрелище. — Ты думаешь, о смертная, что они и впрямь могли повредить м н е? Что их жалкие сны и впрямь стали бы единственной на земле явью?
— Нет, — тихо произнесла Элпфис и опустила голову, — теперь вижу, что нет.
— Может быть, тебе нужна награда? Проси, я Царь, я дам.
— Нет, благодарю, я ни в чем не нуждаюсь. — Голос Элпфис звучал холодно, и головы она попрежнему не поднимала. — Я… Ребята из оборотней… Эльфы… Драконы… Все ради тебя срывали пупок, а ты загораешь тут… Награду предлагаешь. Обойдусь. И валил бы ты, о Царь, к своим. Спокойнее б всем было. И жить. И спать.
— Я свалю, — заверил Алулу, ногой Степана тронув Надежду и Озулию, старательно изображающих обмороки. — Ты смелая и глупая, о смертная девушка…
— Я не смертная, — резко бросила Элпфис. — Я же не человек. Я фрагмент. Не видишь?…
Вот тут Викентий на нее посмотрел. Потому что в голосе Элпфис зазвенели совершенно человеческие слезы.
И Царь тоже посмотрел на нее. Потом легко коснулся рукой девичьей щеки, и Викентию показалось, что лицо Элпфис перестало быть таким нечеловечески бледным. Что его озарил вполне милый румянец.
— Ты смертная, — ласково сказал Царь. — Потому что отныне ты человек. Полностью. И ты ни в чем не зависишь от нее, от второй твоей ипостаси. Ни в жизни. Ни в смерти. Ни в снах, ни в яви.
— А-а… — только и выдавила из себя Элпфис.
— Это не награда, — продолжил Царь. — Это подарок.
— Спа-сибо, — прошептала Элпфис.
— Живи на здоровье, — улыбнулся Царь и перестал золотиться. — Ну что ты лезешь, Степан, дай мне пообщаться с девушкой! Что? А-а… Да, пора.
— Царю пора. И мне тоже, — произнес Степан. — Календарные сутки истекли. Пишите письма, шлите нам мессаги!.. К тому же жрецы кругом рыщут, а Президент чуть ли не в истерике от всего этого вторжения… Кешаня! Попрощаемся, что ли! Не забывай своего Гремлина! Это я устроил тебе такое светлое будущее!
— Да уж…
Они обнялись.
— Ч-черт, жмешь как, — хохотнул Викентий. — Медведь!
— А я за себя и за Царя. Алулу тоже тебя обнимает. Лечи, велит, своих болящих, Кешаня! Чего тебе еще, Алулу? А, это верно. Это святое.
И Степан крепко целует в губы притихшую ошеломленную Элпфис.
— Это тоже за двоих, — пояснил он. — Кеша, ты тут без меня не теряйся! Стань, в конце концов, не мальчиком, но мужем!
— Пора, Степан…
И Степан взмахнул руками, словно хотел дирижировать оркестром. Но вместо ожидаемой музыки пришла тишина.
Тишина перед дальней дорогой.
И среди этой тишины больше нет Царя Непопираемой земли Алулу Оа Вамбонга, нет Степана Водоглазова по кличке Гремлин, нет властолюбивой и запутавшейся в собственных желаниях и обманах Надежды Абрикосовой.