Жильбер не отставал, косился на Монику, щерился цыганским оскалом и что-то вкрадчиво объяснял начальнику.
То ли Портосу надоели препирательства, то ли стало стыдно перед чужими, но так или иначе, он сгреб парня в охапку и уволок за постамент. Минуту спустя оба вернулись как ни в чем не бывало, но Жильбер держался за глаз, а с губы его капала кровь. Остальные Бумажники словно ничего не заметили. Артур благоразумно сделал вид, что его беспокоят царапины на ноже.
Христофор вышел из подземелья в обнимку с девушкой. Разобрав, кто стоит перед ней, спасенная чуть вторично не грохнулась в обморок. Наконец-то Коваль сумел ее как следует рассмотреть. Ева не отличалась большой красотой и когда-то была намного толще. Возможно, ее даже дразнили в отрочестве пышечкой или как-нибудь в этом роде. Однако сейчас девушка походила на выжатый лимон, по фактуре и цвету. Коваль с тревогой заметил то, что пропустила мама Рона. Девчонка или перенесла желтуху, или собиралась ею наградить каждого встречного. И была пугающе худой. В прорехи шерстяной хламиды просвечивали незагорелые ноги и тонкие руки в синих ниточках вен. Скуластую физиономию покрывала сеть царапин, на щеке вздувался синяк, а зеленые глаза чуть не вываливались наружу от страха. Единственным ее достоинством были уникальные рыжие локоны.
Артур сразу заметил, как ведьмочка прижалась к сыну луны и не отходила от него на протяжении всей беседы. Из ямы, спрятав горе за черными очками, вылез старший пивовар, и с ходу начал переводить.
– Ева, ты не можешь остаться в общине, - полувопросительно сказал Портос. При этом он явно избегал встречаться с рыжей глазами. - Ты уйдешь с этими людьми?
– Я могу уйти в Нанси, и буду ждать там…
– Чего ты будешь ждать? - со злобой спросил один из незнакомых Ковалю Бумажников. - Будешь ждать, пока нас всех повесят? Едва пройдет слух, что ты спаслась, Андре мигом обвинит нас в колдовстве!
– Буду ждать, пока соберутся купцы в Севилью, - девица отвечала очень тихо, уставившись в землю.
Христофор, не понимая чужой речи, метался взглядом с одного пришельца на другого. Следя за ним, Коваль с поразительной остротой вспомнил себя… Как он бежал сквозь проливной дождь за каретой Качальщиков, увозивших в уральские предгорья молоденькую мамочку, Надю ван Гог; как подставлял спину, выталкивая колеса из раскисшей грязи, а потом, на ночевках, смотрел на Надю сквозь искры костра. Он готов был тогда бежать еще сотню километров и плюнуть на весь белый свет, лишь бы не разлучаться с маленькой, ясноглазой хохотушкой. Сейчас у сына луны был точно такой же исступленный взгляд самца, который подозревает всех и каждого в посягательствах на свою половину…
– Ты дура, хочешь погубить нас всех? - пробасила толстуха. - Мало того, что ты плюнула на отца и на законы предков, теперь хочешь, чтобы бесноватый Аваль сжег всю общину? Ты им поверила - и чем тебе отплатили?
– Мы не позволим тебе вернуться, - подтвердил седобородый старик. - Твой дружок епископ, которому ты целовала ручки, поджарит нас всех!
– Я… я не хочу уходить, как прокаженная, - прошептала девушка. В следующую секунду ее глаза округлились еще сильнее, ноги подкосились, и если бы не Христофор, то ведьмочка повалилась бы на изгаженную птицами землю.
– Отец…
Такого поворота Коваль не ожидал. Из-за спины Портоса, часто моргая, выступил Мендель. В руках он бессознательно мял свою пыльную черную шляпу.
– Господи, - не удержалась Моника. - Так это ее?..
– Тсс! - Орландо быстро отодвинул коллегу назад.
На несколько секунд все замерли. Стало слышно, как в трубах подвывает ветер, а на костях дерутся вороны. Карлик нетвердыми шагами подошел к дочери. Она выпуталась из объятий Христофора и опустилась на колени. Мгновение крохотный Бумажник помедлил, потом не выдержал и раскрыл корявые объятия. Толстая тетка всхлипнула, двое стариков отвернулись, пряча лица. В глазах у Моники стояли слезы.
– Ева, если ты уйдешь с этим мужчиной за песочную стену, - четко произнес карлик, - мы уже не увидимся.
– Отец, я не хочу…
– Он спас тебя в тюрьме. Он ждал встречи с тобой. Если ты попытаешься вернуться в Париж, тебя убьют, и всех нас убьют.
– Я виновата, - плечи дочери сотрясали рыдания, Мендель шмыгал своим крючковатым носом. - Я не хочу уходить без…
Тут Орландо замешкался, не в силах подобрать для Артура нужное слово, но и так было понятно, что речь идет о просьбе, благословить на дорогу.
– Ты не спрашивала нас, когда сбежала с поляками, - Мендель говорил глухо, продолжая тыкаться носом в плечо дочери.
Коваль взял Христофора за руку и чуть ли не силой оттащил в сторону; колдун словно приклеился к своей суженой и никак не желал отходить от нее ни на шаг. Семейная сцена заставила его окончательно растеряться. Артур не помнил, чтобы сын луны пребывал в такой панике. Похоже, парень уверил себя, что девушку пытаются отобрать у него.
– Почему вы мне не сказали? - спросил Коваль у трактирщика.
– Вы бы тогда мне не поверили, - Портос смущенно подергал себя за бороду. - Это выглядело бы так, будто Мендель, вашими руками, спасает от костра своего ребенка. Но с поляками в Мадрид, действительно, ходили лишь эти двое!
– Мы ее уже выслушали. Ее брат погиб, - сказал Коваль. - И, спасая ее, погиб сын охотника Борка.
Портос обернулся к пивовару:
– Я соболезную вам, герр охотник, я в неоплатном долгу перед вами.
– Не будем об этом, - чуть осипнув, ответил пивовар. - Мои дети заключили сделку, получили оплату и знали, чем рискуют.
– Что я могу для вас сделать, герр охотник? - склонился к Борку Портос. Артур подумал, что даже встав на колени, трактирщик будет выше немца, как минимум, в два раза.
– Несмотря на все измены, он любит ее… - казалось, Борк не расслышал вопроса. Он следил, как Ева шепчется с отцом. В глазах у обоих стояли слезы.
– Конечно, - подтвердил Портос. - Мендель не перемолвился с ней ни словом с той поры, как она вернулась. Он вычеркнул из памяти и ее, и сына. Ни разу не навестил их. Но теперь, - Бумажник хихикнул, - если она хочет, чтобы старик ее простил, нельзя убегать снова.
Минут десять все убеждали рыжую, что в испанские горы ее не загоняют. Еще столько же времени она упиралась, внезапно сделав вид, будто не понимает, о чем речь. Коваль уже начал подозревать, что Христофор отхватил себе форменную дуру, и не лучше ли, правда, по совету Даляра, высадить ее в городке пивоваров. А если Христофору нравится, может остаться с ней, будут на пару пасти длинноногих кабанов и гоняться по болотам за ахарами.
А потом Мендель окончательно рассвирепел и замахнулся на дочку плеткой. Слабак Христофор полез ее защищать, Борк монотонно бубнил что-то потухшим голосом, Моника визжала, а толстуха пыталась ухватить Еву за рыжие патлы…
Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы в дело не вмешался Коваль. Он сам не знал, откуда вдруг взялось вдохновенье, но ложь вышла убедительная. Губернатор на ходу сочинил легенду, будто по законам русской земли, паре достаточно выразить согласие, - и невеста мигом становится женой. А коли уж она жена, никто ее не смеет обижать, но ей за мужем надо последовать непременно, хоть на каторгу.
Бумажники от такого поворота дел опешили, а девица прекратила орать и снова чуть не свалилась в обморок. Пивовар спросил, что такое каторга.
Пришлось ему объяснять. Когда до Моники и Орландо дошел смысл пререканий, они чуть не угробили серьезный момент истерическим смехом.
Самое интересное, что рыжая согласилась. А стоило ей дать согласие, как Артур велел поскорее привести ксендза и - для солидности - маму Рону.
– Мне кажется, я попал в водевиль, - шепнул губернатору Орландо. - Никак не могу избавиться от чувства, что вокруг меня сплошные актеры, и сам я на сцене.
– У меня это чувство не проходит уже пятнадцать лет, - краем рта улыбнулся Артур. - Но я не видел свадьбы серьезнее, чем эта.
Церемония получилась не просто серьезной. Она напоминала скорее трагедию. В поисках соответствующего антуража спустились в амфитеатр, тем более что ксендз категорически отказался читать молитвы подле незахороненых мертвецов.
Бумажники чувствовали себя явно не в своей тарелке. Артур попытался поставить себя на их место. Десятки лет над городом витала крылатая смерть, разбуженная воем страшных гробов. И наверняка десятки лет матери прижимали к себе плачущих детей, поскольку каждый знал, чем питаются птицы. При редких мирных встречах жители Красного леса и не скрывали, чем кормят своих подопечных…
А нынче руины в одночасье перешли в собственность общины.
Христофор стал белым, как мел, новобрачная выглядела не лучше, и Левушка был вынужден поддерживать молодых сзади. Трактирщик шикнул на своих подопечных, все мигом стали очень сосредоточенные. Коваль не уставал поражаться эмоциональной неустойчивости гостей со стороны невесты. За пять минут они успели наораться друг на друга, перессориться, помириться и поплакать. Затем вдоволь нахохотались и снова устроили перебранку.
На сей раз по поводу церемониальных традиций. Артур, как лицо официальное, согласился быть шафером и предложил компромиссный вариант. Сначала Бумажники, на правах хозяев, отбарабанят свое, потом подключится Станислав, а завершит обряд официальная роспись в походной тетрадке книжника.
Мама Рона выделила ради такого случая кусок белого полотна, на фату невесте. Жильбер одолжил Христофору пиджак и даже сам сходил в руины за цветочком. С оранжевым цветком в кармане сын луны смотрелся как настоящий жених. Менделя поставили на стол, и пока старичок-Бумажник заунывно бубнил слова ритуала, он возвышался над всеми, точно строгий, неподкупный судья.
Коваль вспоминал, как несколько часов назад этот человечек, с ножом в зубах и арбалетом, провожал их к Дому Инвалидов. Должно быть, ему безумно хотелось отправиться вместе с ними, но, не желая подвергать опасности всю общину, он не сказал ни слова. Ведь на площади не должны были заметить даже сл