— Минута двадцать две секунды уже.
— Нет, говорю я, — сказал я громче. — Мы ангелы Господни!
Ничего не произошло, лишь я, как полный идиот, орал на людей с AR-16 в руках.
— Сэм! — заорал я. — Сделай что-нибудь, на хрен, не заставляй меня отдуваться!..
Вспыхнул ярчайший свет, будто стартовала ракета «Сатурн», и неонацисты попятились. Спустя мгновение свет ослаб, оставшись лишь на поднятой вверх руке Сэма. Тимон и Пумба приободрились и шагнули обратно.
— Они должны были умереть или что, Сэм? — спросил я.
— Заткнись, я еще не закончил, — ответил он.
— Меня начинает утомлять все это ваше глупое дерьмо.
Фон Варенменш просветлел лицом, хотя, на самом деле, просветлело все вокруг, но уж точно он не выглядел пораженным ангельским огнем, или даже слегка обожженным от ангельского тепла.
— Пристрелите их всех, — сказал он своим людям. — Всех, кроме Доллара и рыжей девчонки.
Я даже не успел броситься на пол. Загрохотали винтовки, изрыгая пламя. Вылетели пули, со скоростью вдвое быстрее скорости звука, которые покрошили бы нас в куски, вылетели быстро, так, что я не смог бы увидеть их ангельским зрением… но я их увидел. Они быстро теряли скорость. На самом деле, чем ближе они к нам были, тем медленнее летели. А затем остановились и упали на пол, будто выбившиеся из сил свинцовые птички. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь. Десятки пуль со звоном упали на выложенный плиткой пол музея.
— Вау, — сказал я. Поглядел на ошеломленные лица неонацистов в нескольких метрах от нас. Все выглядело нормально, кроме какого-то свечения в воздухе, угловатого, призматического. — Неплохо, мальчик Сэмми.
— Поторопись… придумай… что… делать дальше, — ответил Сэм. По его лицу стекал пот, а рука светилась, как факел в руке статуи Свободы. Голос его был такой, будто он толкал большую машину. — Потому, что… я не смогу это делать… достаточно долго… и у нас будут реальные неприятности… и скоро.
Неонацисты попытались пройти сквозь барьер, но не смогли этого сделать, точно так же, как пули, упершись в силовое поле Перчатки Бога, или что там это было. Продвигались чуть-чуть, но затем пустота перед ними будто уплотнялась. Я видел, как у них на шеях выступили жилы от натуги, но они не могли подойти ближе двух с половиной метров. Когда они попытались стрелять с этого расстояния, пули тоже не смогли достичь нас. Некоторые замедлились и упали сразу же, как вылетели из стволов.
Но внутри силового поля Сэма у нас не было оружия, и я задумался, что мы станем делать, когда его силы кончатся. Оксана пришла в себя и встала на четвереньки. Галина присела рядом, Клэренс тоже, и они помогали Оксане подняться. Оставалось надеяться, что по ходу они описали ей ситуацию и что Оксана не слишком сильно ранена, поскольку наверняка следующим моим приказом будет «Бегите, мать вашу!»
Где-то в середине этих лихорадочных размышлений, продлившихся от пяти до десяти секунд, сработала память. Я резко опустился рядом с Оксаной и принялся обыскивать ее.
— Она в порядке! — запротестовала Галина.
— Хорошо, — ответил я. — Но я не за этим.
Я рискнул бросить взгляд вперед, поверх голов охранников, которые все так же пытались прорваться сквозь защитное поле. Фон Варенменш отошел дальше, на пару ступеней ближе к витринам, словно кот, старающийся найти самое высокое место в комнате. Но он явно не отступал. Снял с груди причудливый медальон и поднял, держа в руке. Я лихорадочно обыскивал комбинезон Оксаны в поисках оружия, поскольку она оказалась единственной, кого не обыскивали. И увидел, как фон Варенменш раскачивает медальон перед собой на цепи, будто плохой гипнотизер. А потом он начал петь заклинание.
Я бы сказал, что мое сердце упало, но второй по важности для меня орган (первый по отношению к мозгу и второй после, сами знаете, чего) уже опустился в самый низ грудной клетки, с тех самых пор, как на сцену вышли нацисты с оружием. Я узнал заклинание, даже не зная языка, на котором распевал его фон Варенменш. Заклинание вызова, такое же, как на фильме, который мы нашли на его флешке. Оставалось только молиться — в буквальном смысле слова, поскольку я все-таки ангел, и иногда я должен это делать, — что он не вызывал Ситри.
Прошу тебя, Господи, я знаю, что я очень плохой Твой слуга, но здесь люди, которые практически совершенно невинны…
— Ангел! Ты думал, ты умный! — крикнул фон Варенменш. Он, очевидно, завершил призывание. У его ног клубился туман, от которого завеса света дрогнула и заколебалась. — Тебе понравились меньшие, маррерит? Тогда Нёккен понравится тебе еще больше!
Я бы что-нибудь сказал в ответ, если бы мог собраться с духом, но карманы Оксаны оказались пусты, а клубящийся туман У ног фон Варенменша становился все больше и плотнее. Появились и закачались щупальца, на конце одного из них был стеклянный цветок, который повернулся ко мне и превратился в рот огромной и отвратительной миноги, окруженный волосками и бахромой, еле заметно шевелящимися. Щупальца продолжали расти и подыматься, заслоняя фигуру торжествующего фон Варенменша. Он держал медальон перед собой, будто медаль за победу в изматывающей гонке. Нёккен был плотным и бесплотным одновременно, прозрачным и водянистым, но его массивные щупальца уже разнесли вдребезги ближайшие витрины экспозиции. Голова-щупальце поднялась на три с лишним метра вверх, ища добычу, и, увидев ее, стала еще толще, со ствол небольшой секвойи. Рот открылся до такой ширины, что туда можно было бы закатить тележку, даже не коснувшись краев.
Я глянул на Сэма. Его глаза были плотно закрыты, а лицо было смертельно бледным. Я понимал, что он жив, лишь по шевелению его губ, которыми он беззвучно повторял одну и ту же фразу.
Я подумал, что и мне бы пора, и начал читать «Отче наш», когда Оксана схватила меня за руку. Видимо, она пыталась привлечь мое внимание все то время, что я пялился на гидроподобную тварь. Она сунула мою руку себе под рубашку.
Меж грудей у нее были спрятаны ножны, и рукоять ножа была вплотную к ее грудной кости. Мои пальцы сомкнулись на ней. Я крикнул от радости.
— Хватит, Сэм! Выключай! — заорал я.
Он замешкался, на секунду или две. Нёккен собрал щупальца клубком, чтобы двинуться на нас. Такая мощная и мерзкая тварь прожевала бы ослабшую защиту Сэма, как игрушечный домик щенка. Сэм открыл глаза, увидел тварь, увидел меня, и странное радужное свечение… просто исчезло.
Я уже держал нож в боевой позиции. Боевой универсальный нож, не самый лучший для метания, но выбирать не приходилось. Я делал все, чтобы не умереть. Когда барьер исчез, напиравшие на него бойцы упали вперед. Один вскинул винтовку, целясь в меня. Я отвел руку за ухо и изо всех сил бросил его, с подкрутом.
Кстати говоря, метание ножа помогает редко, а сам я не был слишком искусен в нем. Лео, мой наставник в «Арфах», часто говорил мне: «Парень, надеюсь, у тебя в руках всегда будет большая пушка, поскольку с режущими предметами у тебя плохо, а с рукопашной — еще хуже». Он был прав, знаете ли.
Я не попал туда, куда целился, в самую большую и удобную цель, грудь фон Варенменша. Нож полетел мимо, и если бы фон Варенменш не повернулся, чтобы получше посмотреть, что сделает с нами его мерзкая водянистая тварь, нож бы пролетел мимо, до стенда с тканями из Южной Кореи. Но вместо этого нож воткнулся ему в предплечье, и даже лезвием. Недостаточно сильно, чтобы остаться в ране, но хорошо порезал руку выше запястья. Медальон вылетел у него из руки и упал на пол в нескольких метрах. Фон Варенменш схватился за кровоточащее предплечье и поглядел на меня с такой злобой, что если бы Норвежский Смертельный Взгляд работал, я бы уже играл на банджо где-нибудь на задворках Ада.
А потом он понял, что у него нет медальона. И Нёккен тоже понял это.
Прозрачная тварь набросилась на бородатого так быстро, что я едва успел разглядеть это. Будто змея на мышь. Мгновение Бальдур еще смотрел на меня так, будто я протолкался вперед него в очереди в «Экспресс Чекаут», а в следующее гигантская колонна пульсирующих прозрачных мышц и слизи изогнулась и поглотила его, с головы и по пояс. Я видел, как выпучились глаза фон Варенменша, как его рот беспомощно открылся, а затем пульсирующее нутро твари заслонило его и заглотило еще глубже. Нёккен начал меняться, становясь дымоподобным и непрозрачным, и спустя мгновения я был способен разглядеть сквозь него лишь конвульсивно дергающуюся темную фигуру, пытавшуюся сделать последний вдох, которому уже не суждено было случиться.
Из транса меня вывел грохот стрельбы позади. Клэренс подобрал выпавшую из рук одного из нацистов AR-16, когда тот упал после исчезновения барьера, и методично расстреливал все перед собой, едва не попадая в меня. Я отбежал на пару метров, чтобы уйти с линии огня. Нёккен почти исчез, сделав это у меня на глазах и оставив после себя лишь грязное пятно и один из дорогих черных ботинок Бальдура фон Варенменша.
Галина к этому времени тоже подобрала оружие, а оставшиеся в живых нацисты бросились убегать со всех ног. Я присел рядом с Сэмом, чтобы поглядеть, все ли с ним нормально. Едва-едва, он хрипел и свистел, как туберкулезный. Я попытался поднять его на ноги, но он начал сопротивляться.
— Хватит, тупица, — сказал я. — Я тебе помочь пытаюсь!
Он схватил меня за подбородок и с удивительной силой для того, кто выглядел так, будто его переехал цементовоз, повернул меня в сторону так, что я поглядел в зал.
Нёккен исчез, Дети Кошмара тоже бежали, буквально вскакивая на спины убегающим нацистам. Некоторые спотыкались друг о друга, других затаптывали, некоторые из нацистов упали под напором волны обезумевших от страха Детей Кошмара и не поднялись. Но багберы…
Багберы никуда не делись. На самом деле, они надвигались на нас, и все происшедшее до этого для них, видимо, было только прелюдией к настоящему развлечению.
— Блин! — сказал я. — Блин, блин, блин!
Оксана уже была на ногах, слегка пошатываясь, но уже искала взглядом оружие. Галина и Клэренс начали стрелять в надвигающиеся сгустки желе (без особого эффекта, лишь отрывая от них куски, которые сразу же начинали ползти в сторону родных сгустков). Сэм попытался встать.