— Это единственная реальная сила, которая у нас есть.
— Мне казалось, я тебе уже объяснил. У нас у всех они были, у ангелов-Волхвов. А когда она начала свое выступление в роли Злой Ведьмы, Фидоратон попытался использовать перчатку против нее. Эд Уокер там был — все видел, но не понял, что произошло на самом деле. Сказал мне: «Фред наставил на нее руку, и она светилась. Спустя секунду она посмотрела на него, и его рука загорелась, до самого плеча, а потом… взорвалась. Ярко-белым, будто плазма». Он-то думал, что это Энаита с Фредом сделала, но я-то знаю лучше. Так и происходит, когда ты пытаешься использовать штуку типа перчатки против власти, которая тебе ее и дала.
Я попытался скрыть разочарование, но Сэм понял мои чувства. Мы слишком долго друг друга знали, чтобы не понимать.
— Можно с ее помощью, по крайней мере, сделать звоночек, тайком, через Куб Мекки? — спросил я. — Так, чтобы Энаита не узнала?
— Не знаю. Возможно. Но она наверняка об этом узнает, со временем.
— Ну, в этом случае моя идея уже сработает — не должна сработать, но сработает, даже если она перехватит это сообщение. Она все равно здесь появится, но тогда победить ее будет куда сложнее.
— Сделаю все, что смогу, — ответил Сэм, ткнув меня кулаком в плечо. Даже больновато. — Ладно, Би. Ты же знаешь, что у нас все равно нет шансов. Толпа дикарей из каменного века, пытающаяся завалить богиню.
— Они не из каменного века.
— Но их техника — оттуда. Наша техника, поскольку это все, что есть у нас с тобой. Посмотри правде в глаза, это будет штука в стиле Буча и Сандэнса.
— Ага, — ответил я. Оставалось надеяться, что голос у меня не был таким обреченным, как внутреннее ощущение. — Надеюсь лишь, что остальные выживут и кто-нибудь вспомнит крутые словечки, которые мы сказали, когда нас разносили в клочья.
— Ага. Я тоже. Я собирался сказать «Вот дерьмо!» А ты?
— Ну, теперь мне придется придумывать что-то еще, раз ты меня опередил.
Мы долго шли по холмам обратно к дому, и, хотя все были молодыми и здоровыми, у многих остались ранения после бегства от припадка ярости Энаиты, так что строй слегка растянулся. Если бы не холод и снежные заряды, если бы на мне было что-то получше легкой куртки и футболки, это была бы прекрасная прогулка по холмам Калифорнии зимой. Если не считать, что это не была та же Калифорния, настоящая, в которой еще осень не закончилась. Разница во времени между Землей и этим местом была очевидна, и это заставляло меня задуматься о прочих отличиях.
— Их не так уж много, на самом деле, — сказал Сэм, когда я спросил его. — Когда мы впервые сюда прибыли, никто не умер, конечно же. Именно поэтому сейчас все настолько испуганы и подавлены. Они думали, что это загробная жизнь, а в загробной жизни обычно не умирают.
— Что ты имел в виду, никто не умер? А кто-то должен был? В смысле, они каким-то образом воскресали?
— Все не настолько плохо было, но один мужик, парень из Африки по имени Чима, попал под упавшее дерево, когда мы валили лес, чтобы строить новые дома. Знаешь, после первых нескольких недель стало ясно, что новые дома нам потребуются, и мы состряпали топоры и начали валить лес, чтобы строить бревенчатые избы. Никто из этих людей таким никогда не занимался, и какой-то идиот не рассчитал, куда валит дерево. Чима не смог вовремя выскочить. Должен был бы умереть сразу же — попав под ствол весом в тонну, не меньше, — но не только не умер, но и кости у него за неделю срослись, а еще через некоторое время он снова был здоров. Даже не хромал. Я тебя с ним познакомил бы, но он был одним из тех, кто оказался рядом с домом, когда явилась Энаита.
— Блин. Значит, он, но сути, трижды умер.
— Типа того. Мировой рекорд для обычного человека, наверное, но, поскольку он на этот раз сюда не вернулся, не знаю, гордится ли он им.
— Что еще здесь по-другому? Что-нибудь, что может оказаться полезным. Необычные способности?
— Нет. Смертные, которых мы сюда доставляли, пилигримы, как они сами себя называют, просто стали здоровее, чем на Земле, но не сильнее. Более живучими — если это не закончилось.
— Проклятие, хватит меня радовать таким способом.
Еще до того, как мы достигли огромного поля опустошенной земли, пилигримы Каиноса начали нервничать. Не скажу, что я винил их в этом, поскольку и сам чувствовал что-то подобное. Наверное, надо было вспомнить всю свою жизнь, все свои прегрешения и успехи (очень редкие), подумать о друзьях и возлюбленных, но кроме тихой горечи от мысли о том, что я, наверное, уже никогда не увижу Каз, мне не оставалось ничего, кроме как сосредоточиться на текущих делах. Это был защитный механизм. Просто делай свое дело. Переставляй ноги. Увидишь врага — спусти курок. Вот только курков тут не было. Сведи все к тому, что надо выжить, а об остальном потом будешь думать — таков был мой план.
За исключением одного. Я думал, что ненавижу архидемона Элигора, самого мерзкого ублюдка нашей эпохи, но оказалось, что эти чувства — ничто по сравнению с тем, что я чувствовал по отношению к Энаите. Элигор, каким бы плохим он ни был, был просто врагом. Он делал свое дело, пусть ему оно и очень нравилось. В замысле Всевышнего, насколько я мог понять его, Элигор делал именно то, что должен был делать. А вот Энаита, которая должна была быть подобна мне, защищать беспомощных, помогать невинным, оказалась такой, какой оказалась — одним огромным уродливым комком зла.
Что бы ни случилось, я лишь молился о том, чтобы хоть как-то навредить ей. Уже это стоило всего остального. Я был согласен стать москитом, от укуса которого у нее вспухнет хороший волдырь перед торжественной вечеринкой для других важных персон. Прыщиком у нее на лице в канун выпускного.
Вполне соответствующие желания для такого, как я.
Мы дошли до края обгорелой земли незадолго до того, как увидели дом. Учитывая, что дом стоял на холме, можете себе представить, какую площадь выжгла Энаита в своем припадке ярости. Мы шли, и под ногами хрустели головешки и пепел, оставшиеся от деревьев. Местами их покрыло тонким слоем снега, но не настолько, чтобы скрыть картину разрушений. Черную обгорелую землю лишь местами укрыло белыми полосами, будто дорожками кокаина на огромном черном плакате. Мы шли через этот круг смерти, и пилигримы расходились в стороны, отставая. Я не мог удержаться от мысли о другом великом марше смерти в истории человечества — Батаанской Дороге Слез. Холод, безжизненная местность, лица людей, которых мы привели сюда, — все заставляло меня скатываться в безнадежность. Уверен, Сэм еще больше меня переживал, видя эти лица, поскольку десятки этих людей лично привел в этот мир.
Мы добрались до дома, быстро осмотрели его, но все было так же, как в тот раз, когда я его покинул, пусто, как сердце сборщика налогов. У окон, выбитых во время удара Энаиты, начали скапливаться кучки снега, которые таяли на глазах. Найдя все необходимое, мы принялись за работу, внутри и снаружи, копаясь на холоде, будто средневековые крестьяне, копая, рубя и завязывая узлы. По большей части, копая. Иногда прерывались, чтобы попить воды, скорее ради того, чтобы прерваться, чем от реальной потребности в отдыхе. Сэм был прав — пилигримы были крепкими людьми, мрачная сосредоточенность охватила практически всех. Лишь поведение Эда Уокера все так же было для меня загадкой. Он делал свою часть работы, но выглядел так, будто мыслями был где-то еще. Но где? Это меня беспокоило. Он слышал наш разговор ночью, когда мы думали, что остались одни, слышал достаточно, чтобы начать гневно требовать ответов. Явно ими не удовлетворился, но, говоря по правде, я и сам бы ими не удовлетворился. План был совершенно отчаянный, если сказать мягко. Уокер неохотно согласился со мной, но старался не встречаться со мной взглядом, что лишь добавило мне ощущения того, что все это слишком ненадежно, чтобы сработать, слишком безумно. И это для меня, человека, придумывающего безумные планы с той же легкостью, с какой облака проливаются дождем.
Наконец, где-то за час до заката, мы сделали все, что смогли. Сэм подозвал Эда, Натали Вэн и ее заместителя, Фарбера.
— Пора, — сказал Сэм. — Уводите людей отсюда. Чтобы все, кто не участвует в бою, ушли как можно дальше в течение получаса.
— Полчаса, — сказал Фарбер. — Ну, наверное, надо бы сверить часы.
Мы уставились на него.
— Шутка, — смущенно сказал он. — Поскольку у нас здесь нет часов.
— Я был в Аду, на самом деле, — сказал я. — И знаете что? Лучшими комиками там были немцы.
Он с деланным возмущением поглядел на меня, и я улыбнулся. Недолго, всего пара секунд нормальных человеческих чувств. Надеюсь, не последних в моей жизни.
— Значит, все готово? — спросил я.
— Похоже на то, — ответил Сэм, оглядевшись.
— Бог вас любит, — сказал я Вэн и пилигримам. — И, надеюсь, всех нас. А теперь уходите отсюда.
Они пошли прочь, по снегу и черному пеплу, а мы отправили Уокера и добровольцев на позиции. Проведя последнюю проверку, Сэм, Клэренс и я вошли в дом. Я дал Сэму открыть Ящик Мекки, что он сделал лишь после того, как надел ярко сверкающую Перчатку Бога. Вид был такой, будто его рука ниже запястья превратилась в одну огромную искру, но я знал, что по сравнению с тем, что может выдать Энаита, это не более чем свечка на торте и что мы все равно не осмелимся применить ее против нее.
— Думаю, куб готов, — сказал Сэм. — Но она могла заметить, что я переключил каналы, если ты понимаешь, о чем я, так что давай быстрее.
Я так и сделал. Вышел на связь и сказал всего одно слово. «Пора». Вот и все.
После этого Сэм повесил трубку космического телефона и вернул настройки к первоначальным, «горячей линии» с Энаитой, Ангелом Дождя и богиней нашей погибели. И открыл канал связи. Я прижал палец к губам, мы отползли чуть назад, а потом принялись разговаривать в голос, делая вид, что не знаем, что наши голоса прямиком отправляются на Небеса, к нашему злейшему врагу.
Результата не пришлось ждать долго.