УДК 821.111
ББК 83.3(7)
К 11
Дизайнер обложки Александр Андрейчук
Художник Светлана Ихсанова
Печатается с разрешения агентства Browne & Miller Literary Associates, LLC
Крюгер У. К. К11 Простая милость: [роман] / Уильям Кент Крюгер; [пер. с англ. А. Волкова] — СПб.: Аркадия, 2018. — 368 с. — (Серия «Перекрестки»).
Диане, моей необыкновенной благодетельнице
Я бы хотел поблагодарить за доброту и щедрость преподобного Роберта Роллина и преподобного Грега Ренстрома, которые бескорыстно откликнулись на мою просьбу и поделились былым опытом пастырского служения в маленьких общинах штата Миннесота.
Уильям Кент Крюгер
У сердца есть свой разум, который разуму не постичь.
Блез Паскаль
ПРОЛОГ
Все смерти в то лето начались с гибели ребенка, светловолосого мальчика в очках с толстыми стеклами. Он окончил жизнь на железнодорожных путях возле Нью-Бремена, штат Миннесота, под колесами тысячетонной стальной громады, которая неслась по прерии в сторону Южной Дакоты и разрезала его тело на части. Мальчика звали Бобби Коул. У него были мечтательные голубые глаза, а губы постоянно складывались в полуулыбку, будто до него наконец дошло то, что ему уже целый час объясняли. Славный был мальчишка. Жаль, что я мало с ним дружил и не узнал его получше. Он жил недалеко от нашего дома, и мы были ровесниками, но в школе он отставал на два класса, и отстал бы на три, если бы не доброта учителей. Это был обычный ребенок, не ровня дизельному локомотиву Объединенной Тихоокеанской железной дороги.
В то лето смерть являлась во многих обличиях — несчастный случай, естественная причина, самоубийство, убийство… Может показаться, что у меня от этого времени остались лишь трагические воспоминания. Это верно, но лишь отчасти. Мой отец любил цитировать греческого драматурга Эсхила: «Тот, кто ищет знания, должен страдать. И даже во сне боль, позабыть которую невозможно, капля за каплей проникает нам в сердце, покуда среди отчаяния, помимо воли не явится к нам мудрость, ниспосланная страшным милосердием Божьим».
Возможно, именно для этого и предназначалось то лето. Я был не старше, чем Бобби, и многого не понимал. С тех пор минуло четыре десятилетия, но я не уверен, что и теперь все понимаю. Я по-прежнему много размышляю над произошедшим — над ужасной платой за мудрость. Над страшной Божьей милостью.
1
Лунный свет пятнами ложился на пол спальни. Темноту за окном наполняло стрекотание ночных насекомых. Июль еще не наступил, но жара стояла адская. Может быть, поэтому я и проснулся. В 1961 году кондиционеры в Нью-Бремене имелись только у богатых. Днем мы боролись с жарой, занавешивая окна, а по ночам включали вентиляторы в надежде, что они охладят воздух. У нас дома было всего два вентилятора, и ни один из них не стоял в спальне, которую я делил с братом.
Я метался по простыне, пытаясь сладить с жарой, и вдруг зазвонил телефон. Отец часто говорил, что от ночных звонков ничего хорошего ждать не следует. Однако отвечал на них. Я считал, что это просто некая часть его дел. Работы, так раздражавшей нашу мать. Телефон стоял на столике в коридоре, рядом с моей комнатой. Я глядел в потолок и слушал дребезжащий звон, пока в коридоре не зажегся свет и голос отца не произнес:
— Да?
Я услышал скрип кровати — в другом углу комнаты в постели заворочался Джейк.
— Есть пострадавшие? — спросил отец. Потом устало и вежливо проговорил: — Буду через несколько минут. Спасибо, Клив.
Не успел он повесить трубку, как я вылез из постели и прошлепал в коридор. Волосы отца со сна растрепались, небритые щеки отдавали синевой, глаза смотрели устало и грустно. На нем была футболка и полосатые трусы.
— Иди спать, Фрэнк.
— Не могу, — ответил я. — Слишком жарко, и я уже проснулся. Кто звонил?
— Полицейский.
— Что-то случилось?
— Нет. — Он закрыл глаза и помассировал веки кончиками пальцев. — Это Гас.
— Напился?
Отец покивал и зевнул.
— Забрали в участок?
— Иди в постель.
— Можно я с тобой поеду?
— Иди в постель, я сказал.
— Пожалуйста! Я не буду мешать. А спать я теперь все равно не смогу.
— Говори тише — весь дом разбудишь.
— Пожалуйста, папа!
Он был готов подняться с постели и отправиться в душную летнюю ночь, потому что так было нужно, но удержать тринадцатилетнего мальчишку, рвущегося навстречу приключениям, оказалось выше его сил.
— Одевайся, — сказал он.
Джейк сидел на краю кровати. Он уже надел шорты и теперь натягивал носки.
— Куда это ты собрался? — спросил я.
— С тобой и папой.
Он опустился на колени и принялся шарить под кроватью в поисках кроссовок.
— Черта с два.
— Да что ты говоришь! — ответил он, продолжая поиски.
— Никуда ты не пойдешь, Хауди-Дуди.
Брат был младше меня на два года и ниже на две головы. Волосы у него были рыжие, лицо в веснушках, а уши по-дурацки торчали в стороны, будто ручки сахарницы, поэтому в Нью-Бремене его иногда называли Хауди-Дуди, а ребята так и вовсе дразнили Ухопланом. Когда мне хотелось его поддеть, я тоже называл его Хауди-Дуди.
— Ты мне не на-на-начальник, — возразил он.
На людях Джейк заикался почти всегда, но со мной — только, когда бывал рассержен или напуган.
— Конечно, — согласился я. — Зато я могу на-на-навешать тебе тумаков, когда захочу.
Он отыскал свои кроссовки и начал обуваться.
Ночь была темная, как глубины человеческой души, и осознание того, что я бодрствую в час, когда остальной мир спит мертвым сном, внушало мне греховный трепет. Отец часто отправлялся на подобные дела, но никогда не разрешал сопровождать его. На этот раз мне выпала удача, и я не хотел делить ее с Джейком. Я уже и так потратил драгоценное время, поэтому прекратил пререкания и оделся.
Брат ждал в коридоре. Я хотел было еще попрепираться, но тут отец стремительно вышел из спальни и захлопнул за собой дверь. Он взглянул на Джейка, будто собирался сказать что-нибудь неприятное. Но вместо этого глубоко вздохнул и подал нам знак, чтобы спускались по лестнице впереди него.
Мы вышли и направились в гараж. Вокруг бешено стрекотали кузнечики, и светлячки висели в неподвижном темном воздухе, время от времени вспыхивая и погасая, как будто медленно моргали чьи-то мечтательные глаза.
Впереди, словно черные лодки в серебристом море лунного света, скользнули наши тени.
— Я спереди! — сказал Джейк.
— Да ладно! Тебя сюда даже не звали.
— Я первый застолбил.
Таково было правило. В Нью-Бремене, городе, основанном и населенном немцами, правила соблюдались строго, но я продолжал высказывать недовольство — пока не вмешался отец.
— Джейк первый застолбил, — сказал он. — Разговор окончен, Фрэнк.
Мы залезли в машину — «паккард-клиппер» 1955 года, цвета консервированного горошка. Мать называла ее Лиззи. Она давала имена всем автомобилям, которые у нас были: «студебеккер» звала Зельдой, «понтиак стар-чиф» — Малышкой Лулу, в честь персонажа комиксов. Были и другие, но ее любимицей — и любимицей всех нас, кроме отца — стала эта. Большая, мощная и элегантная. Подарок от нашего деда, она являлась предметом вечных родительских разногласий. Отец никогда в этом не признавался, но я предполагал, что его гордость была уязвлена, когда ему пришлось принять столь экстравагантный подарок от человека, которого он не особенно любил и в чьих достоинствах откровенно сомневался. Даже тогда я понимал, что дед считал отца неудачником и не самой подходящей партией для своей дочери. Когда эти двое мужчин садились вместе за обеденный стол, в воздухе всегда пахло грозой.
Мы поехали через Равнины — так называли наш район Нью-Бремена, пролегавший вдоль реки Миннесоты пониже Высот, где селились зажиточные семьи. Выше нас жило много людей, не относившихся к богачам, но никто из имевших деньги не жил на Равнинах. Мы проехали мимо дома Бобби Коула. Он был полностью погружен в темноту, как и остальные дома, которые мы миновали. Я попытался обратить мысли на гибель Бобби, произошедшую днем раньше. Никогда прежде я не встречал ребенка, который бы потом умер, и эта смерть казалась неестественной и зловещей, будто Бобби Коула уволокло чудище.
— Гас куда-то в-в-вляпался? — спросил Джейк.
— Немного, но ничего серьезного, — ответил отец.
— Ничего себе не разбил?
— В этот раз нет. Подрался с одним парнем.
— Как водится.
— Только, когда напьется, — вставил я с заднего сидения.
Обычно отец оправдывал Гаса, но сейчас он многозначительно промолчал.
— Тогда он часто напивается, — сказал Джейк.
— Хватит. — Отец поднял руку, и мы закрыли рты.
Мы проехали по Тайлер-стрит и свернули на Мэйн-стрит.
Я знал Нью-Бремен вдоль и поперек, но по ночам все становится другим. Изменившийся, погруженный в темноту город был полон заманчивых возможностей.
Полицейский участок находился на городской площади. Это было старейшее здание в Нью-Бремене после Первой евангелическо-лютеранской церкви. И то, и другое здание было выстроено из гранита, который добывали неподалеку от города. Припарковавшись, отец сказал:
— Вы оба остаетесь здесь.
— Мне надо в туалет, — проговорил я.
Отец метнул в меня испепеляющий взгляд.
— Извини. Не могу терпеть. — Мой голос звучал виновато.
По тому, как быстро отец согласился, я понял: он смертельно утомлен.
— Ладно, идем. И ты, Джейк.
Я еще никогда не бывал в полицейском участке, но это место всегда сильно действовало на мое воображение. В реальности оно оказалось грязной комнаткой, освещенной люминесцентными лампами, и не сильно отличалось от дедовского бюро недвижимости — пара письменных столов, картотечный шкаф и стенд с плакатами. Правда, пространство вдоль восточной стены занимала зарешеченная камера, и в ней сидел заключенный.
— Спасибо, что пришли, мистер Драм, — сказал полицейский.