Мы только начали работать, когда передняя дверь дома открылась. Мгновение спустя мои родители появились из-за угла и вышли в огород.
— Кажется, я велел вам сидеть дома, — сказал отец. Он отнюдь не обрадовался, но и не рассердился.
Я не сумел ничего выдумать на ходу, поэтому сказал правду:
— Мы хотели знать, что происходит.
Лиза Брандт стояла на коленях, яростно вскапывая землю лопаткой и демонстративно игнорируя моих родителей.
— Идем домой, — сказал отец. — Там и поговорим.
Джейк подошел к Лизе, но она не обратила на него внимания. Он положил садовую вилку на землю рядом с ней, я положил тяпку, и мы проследовали за родителями к "паккарду", припаркованному у передней калитки. Эмиль Брандт стоял на веранде и, несмотря на слепоту, повернул голову нам вслед, как будто следил за каждым движением. Выражение и цвет его лица словно бы отражали грозное небо. Я понял, что ему обо всем рассказали, и ненавидел его за это. То, что отец отказывался рассказывать Джейку и мне, знал Эмиль Брандт, и почему-то это показалось мне предательством.
Возвращались в полном молчании. Перед домом я увидел дедушкин "бьюик". Дедушка стоял на крыльце вместе с Лиз, оба выглядели обеспокоенными.
— Мы волновались, что никого нет дома! — воскликнул он.
— Зайдемте в дом, — сказал отец. — Нам всем нужно кое о чем поговорить.
— Ненавижу Брандтов, — сказал я, лежа вечером в постели.
Тучи принесли очередную летнюю грозу. Мы закрыли окна от дождя, и в спальне стало жарко и душно. Джейк целый вечер почти ничего не говорил. Услышав о беременности Ариэли, дедушка пришел в неистовство и сказал, что если Карл Брандт попадется ему в руки, то он этому молодчику шею свернет. Он несколько раз крепко выругался — такое бывало с ним в гневе, отец напомнил ему о нас с Джейком, на что дедушка сказал:
— Черт побери, Натан, они больше не дети, и пора бы им услышать, как говорят взрослые мужчины.
И повторил свою угрозу в отношении Карла Брандта в еще более грубых выражениях. Лиз коснулась его руки, но дедушка отстранился, встал с кресла и принялся расхаживать широкими шагами, сотрясая половицы.
— Кто-нибудь уже говорил с Карлом? — тихо спросила Лиз.
— Шериф, — ответил отец.
— Что он сказал?
— Не знаю.
— Может быть, прежде чем осуждать его, нам следует послушать, что он скажет? — кротко предложила Лиз.
— Брандты всегда брали все, что хотели, — проговорила моя мать. — И отбрасывали, когда оно им надоедало. С чего Карлу быть другим?
— Я собираюсь поговорить с Карлом и его родителями, — сказал отец.
— Мы собираемся, — поправила мать.
— Господи, я тоже хочу в этом поучаствовать! — воскликнул дед.
— Нет, — ответил отец. — Это останется между Брандтами, Рут и мной.
— И шерифом, — добавил я.
Они посмотрели на меня, как на посланца с другой планеты. После этого, как тяжело мне ни было, я не проронил ни слова.
Перед сном к нам в комнату вошел отец, и между нами состоялся разговор.
— Может быть, он ее изнасиловал? — сказал я, используя выражение, которое бог знает откуда взял.
— Нет, это исключено, Фрэнк. Влюбленные люди иногда принимают неправильные решения, вот и все.
— Так вот почему Карл убил ее? Он просто принял неправильное решение?
— Мы не знаем, причастен ли он к смерти Ариэли.
— Не знаем? Этот ребенок сильно усложнил бы жизнь Карла, — возразил я, почти дословно повторив то, что сказал шериф в тот же день в кабинете у отца.
— Фрэнк, ты знаешь Карла. Как ты думаешь, он способен совершить такое с Ариэль?
— Обрюхатить ее?
— Больше не говори такого. Ты знаешь, о чем я.
— Боже мой, не знаю.
Отец мог бы взъесться на меня за то, что я поминаю Господа всуе, но он спокойно сидел на моей кровати и пытался меня урезонить.
— Большинство людей, Фрэнк, неспособны на убийство. Это невероятно сложно.
— Ты убивал людей.
Я думал, отец возразит, что тогда была война и другая ситуация, но он этого не сказал.
— Если бы только я мог отменить содеянное, — ответил он. Эти слова он произнес с такой грустной убежденностью, что у меня пропала охота вдаваться в расспросы об убийствах, на которые Гас намекал однажды в подпитии, и про которые снова заговорил несколько дней назад в сумраке церкви.
— Тебе всегда нравился Карл, — напомнил мне отец. — И всем нам нравился. Он был приличным юношей.
— Видимо, не всегда, — сказал я. Именно этой фразой мать ответила на почти такое же утверждение отца, когда они спорили внизу, в гостиной.
— Мне хотелось бы попросить вас вот о чем. Вас обоих, — сказал он, глядя в сторону безмолвного Джейка. — Не выносите никаких суждений, пока мы с матерью не поговорим с Карлом и его родителями. Никому ничего не говорите, даже если на вас будут давить. Порочащие слухи только усугубят трагедию. Понимаете?
— Да, сэр, — немедленно ответил Джейк.
— Фрэнк?
— Понимаю.
— И сделаешь, как я прошу?
Я на мгновение задумался, прежде чем дать такое обещание, но наконец сказал:
— Да, сэр.
Отец поднялся, но перед самым уходом промолвил:
— Ребята, мы все блуждаем во тьме. Честно говоря, я знаю не лучше вас, что правильно, а что нет. Одно я знаю точно — мы должны верить в Бога. Вот выход из всего этого — Бог нас выведет. Я верю в это безоговорочно. Надеюсь, и вы тоже.
Когда отец ушел, я сказал, глядя в потолок:
— Ненавижу Брандтов.
Джейк не ответил. Я лежал, слушал, как дождь хлещет в оконное стекло, и задавался вопросом, правда ли, так трудно убить человека, потому что в ту минуту я чувствовал, что мог бы.
27
В маленьком городке ничего не утаишь. Новости распространяются непостижимо, словно магия, и неотвратимо, словно чума. Вскоре почти весь Нью-Бремен знал о беременности Ариэли и подозрениях шерифа против Карла Брандта.
Допросили товарищей Карла, и все они подтвердили — судя по тому, что Карл говорил в последнее время, он действительно спал с Ариэлью.
Подруги Ариэли подтвердили, что она выглядела огорченной, но упорно держала при себе все, что ее беспокоило. Все подозревали, что тут замешан Карл, двое из подруг заявили, что подозревали о возможной беременности.
Родители Карла Брандта, Аксель и Джулия, затаились и не выпускали сына из своего особняка на Высотах. Мой отец изо всех сил пытался устроить встречу, которую считал совершенно необходимой для того, чтобы все разобрались в ситуации, но ему так и не удалось пробиться через Саймона Гейгера, который работал у Брандтов и отфильтровывал все звонки, поступавшие на их домашний телефон. Он попробовал действовать напрямую и вместе с матерью приехал в особняк к Брандтам, но его не пустили. Отец безоговорочно верил в Божье водительство, но он огорчился из-за таких непредвиденных препятствий.
Шериф был больше настроен на сотрудничество. Он делился с моими родителями всем, что узнавал во время допросов Карла Брандта, но поскольку они всегда проходили в присутствии адвоката, результаты были более чем скромными. Молодой человек не подтверждал, но и не опровергал свою причастность к беременности Ариэли, и твердил, что ни он, ни Ариэль в брак вступать не собирались. Карл повторил свой прежний рассказ, что в ту ночь, когда она исчезла, он слишком много выпил и потерял ее из виду во время посиделок у реки. Шериф поделился с моими родителями своими опасениями, что Карл словно бы повторяет затверженный сценарий.
Эмиль Брандт, похоже, совсем выпал из нашей жизни. После исчезновения Ариэли он постоянно находился при моей матери, но, когда раскрылась беременность Ариэли, фамилия Брандт оказалось в самой гуще событий, а их семья отгородилась от мира, матери сделалось противным все, связанное с Брандтами. Это отчасти поставило ее в тупик. Она постоянно злилась. Злилась на отца. Злилась на Брандтов. Злилась на нас с Джейком, если мы путались у нее под ногами. Но больше всего злилась на Бога. Мы старались держаться от нее подальше.
В среду днем отец отправился в контору Ван дер Вааля, чтобы отдать распоряжения насчет похорон Ариэли, назначенных на субботу. Джейк и я остались дома с матерью, которая сидела в кресле-качалке на веранде, курила сигарету на виду у всех, кому случалось пройти мимо, и суровым взглядом смотрела на церковь. Она не причесалась и была одета в тапочки и домашний халат и тапочки. Отец перед уходом пытался поговорить с ней по поводу одежды, но быстро сдался.
Когда Гас подъехал и припарковал мотоцикл возле церкви, я возился в гараже со своим велосипедом, заменяя спущенную шину. Гас перешел через дорогу, настолько сосредоточившись на моей матери, что не заметил меня. Окна гаража затянула паутина, и стекла нуждались в помывке, однако вид на веранду открывался отличный, и я слышал все, что там происходило.
Гас встал на нижнюю ступеньку.
— Натан дома, Рут?
— Ушел, — ответила мать и выпустила облачко дыма.
— Знаешь, когда вернется?
— Понятия не имею. Он занимается похоронами Ариэли. Какие-то новости от твоего дружка Дойла? Для этого ты ищешь Натана?
— Я бы лучше поговорил с ним самим.
— Если тебе что-нибудь известно, лучше поговори со мной.
Гас взглянул на женщину, которая медленно раскачивалась в кресле в тени веранды.
— Хорошо, — сказал он наконец. Поднялся по оставшимся ступенькам и посмотрел ей в прямо в глаза.
— По словам Дойла, — продолжил он, — шериф рассчитывал найти орудие, которым оглушили Ариэль, прежде чем бросили в воду. Он предположил, что это, скорее всего, монтировка, и, вероятно, она по-прежнему находится где-то у Карла. Но окружной атторней отказался ходатайствовать перед судьей. Якобы недостаточно доказательств. Шериф считает, что окружной атторней — просто бесхребетник.
Дым заструился у матери из ноздрей, и она сказала:
— Артур Мендельсон всегда был гадиной. Он был гадиной в детстве и остался гадиной до сих пор. Он никогда не выступит против Акселя Брандта.