— Обязан, Джулия.
Миссис Бравдт резко повернулась к моей матери:
— Он непричастен к смерти вашей дочери.
— А к ее беременности?
— И к ней тоже.
— Он рассказывал две разные истории, Джулия.
Моя мать выглядела такой спокойной, такой твердой, словно холодное железо.
— Карл, ступай домой и жди нас, — сказала миссис Бравдт сыну. — Мы сами разберемся.
— Но им нужно понять! — взмолился он.
— Говорю тебе, мы сами разберемся.
— Иди домой, сынок, — сказал Аксель Брандт. Его голос звучал устало, и в нем слышалось отчаяние, близкое к отчаянию Карла.
Карл, съежившись, медленно пересек гостиную, и я увидел его таким же, каким, должно быть, видели его шериф и Дойл, когда называли его мальчишкой Брандтом. Он подошел к входной двери, замер, и я подумал, что сейчас он обернется и скажет что-нибудь еще. Но он быстро опомнился и вышел. Через минуту я услышал удаляющийся шум его машины.
Джулия Брандт переключила все внимание на мою мать.
— Ты хочешь мне что-то сказать, Рут?
— Всего один вопрос. Чего вы боитесь?
— С чего ты взяла, будто мы боимся?
— Потому что вы прятались. Натан и я пытались поговорить с тобой, Акселем и Карлом, но вы отказались увидеться с нами. Почему?
— Наш адвокат, — произнес Аксель Брандт, — он посоветовал нам ни с кем не разговаривать.
— Учитывая обстоятельства, — сказал отец, — думаю, вы могли бы по крайней мере согласиться на встречу с нами.
— Я хотел, но… — Мистер Брандт не договорил. Вместо этого он бросил обвинительный взгляд на жену.
— Я не видела причины, — сказала Джулия Брандт. — Карл не причинял зла вашей дочери. И забеременела она не от него. Несмотря на все домыслы, он никогда не собирался на ней жениться.
— Откуда ты все это знаешь, Джулия? — Мать поднялась с табурета. — Тебе известны все действия и все мысли Карла?
— Я знаю своего сына.
— Я думала, что знаю свою дочь.
— Все мы знали о твоей дочери, разве нет?
— Прошу прощения?
— Она давно положила глаз на Карла. Думаешь, для чего она забеременела?
— Джулия… — с ужасом вымолвил мистер Брандт.
— Это нужно сказать, Аксель. Ариэль забеременела, чтобы принудить Карла к браку, которого он не хотел. И никто из нас не хотел. Честно говоря, Рут, мы бы никогда не допустили подобного союза.
— Джулия, ты можешь просто заткнуться?! — рявкнул мистер Брандт.
— И почему ты была против, Джулия? — тихо спросила моя мать.
— С какой семьей породнился бы Карл? Посмотри на риски, — ответила миссис Брандт. — Просто посмотри на своих детей, Рут. Дочка — с заячьей губой. Сын — заика. Другой сын — дикарь, сущий индеец. Что за детей произвела бы на свет Ариэль?
— Натан, Рут, извините, — сказал Аксель Брандт. Прошел через гостиную и схватил жену за руку. — Джулия, я отвезу тебя домой.
— Минуточку, Аксель, — с пугающим спокойствием сказала моя мать. — Джулия, это теперь ты на коне. А я помню время, когда ты была дочерью пьянчуги, который чинил чужие автомобили. И весь город знал, что ты положила глаз на Акселя, и все мы предвидели твое замужество и рождение сына, поэтому не тебе рассуждать о беременности Ариэли.
— Я не намерена всего этого выслушивать, — сказала Джулия Брандт и отвернулась от моей матери.
— Что бы ты ни скрывала, Джулия, я все узнаю, — бросила ей вдогонку моя мать.
Аксель Брандт пробормотал еще какие-то извинения и вышел в переднюю дверь вслед за женой.
После их ухода наступила тишина — такая, наверное, спускается на поле битвы, когда смолкают пушки. Все мы стояли, глядя на входную дверь.
Наконец моя мать громко произнесла:
— Мы должны поблагодарить того, кто вспугнул Брандтов.
Отец повернулся к ней:
— Вспугнул? Рут, они не перепелки, которых мы надеемся подстрелить.
— Нет, но они взрослые люди и должны понести ответственность.
— Ответственность за что? Мы ничего не знаем наверняка.
— Разве ты не чувствуешь, Натан? Они явно что-то скрывают, что-то знают и не говорят.
— Единственное, что я чувствую — это сильную тревогу из-за того, как относятся к Брандтам жители этого города.
— Это потому что ты вырос не здесь. Брандты всегда избегали ответственности за свои проступки, и весь город об этом знает. Но теперь им это не удастся.
Отец выглядел глубоко опечаленным.
— Как я могу помочь тебе избавиться от этой злости, Рут?
— Полагаю, ты можешь помолиться за меня, Натан. Разве не это получается у тебя лучше всего?
— Рут, Бог не…
— Если еще раз заговоришь о Боге, — клянусь, я уйду.
Отец испуганно взглянул на нее, как будто она ударила его кулаком в лицо. Он растерянно протянул к ней руки.
— Тогда я не знаю, что делать, Рут. Для меня Бог превыше всего.
Мать прошла мимо него к телефону, подняла трубку и набрала номер.
— Папа, — сказала она. — Это Рут. Могу ли я на какое-то время остаться у тебя и Лиз? Нет, ненадолго… на какое-то время. Нет, папа, все нормально. И еще — хорошо бы за мной заехать, чем скорее, тем лучше.
Она повесила трубку, и в гостиной наступила тишина.
30
Мать прихватила с собой небольшой чемодан с вещами. После телефонного звонка отец не пытался обсуждать с ней ее решение. Он предложил донести ее чемодан, но она отказалась и сама дотащила его до дедушкиной машины. Отец и дед обменялись рукопожатием, а потом смущенно наблюдали, как мать устраивалась в большом "бьюике".
Мы с Джейком стояли на веранде. Когда мать уехала, отец взглянул на нас недоуменно и как-то потерянно. Наконец он пожал плечами.
— Наверное, ребята, ей нужно побыть одной. Слишком тяжело ей приходится.
"Черт побери, да нам всем тяжело приходится", — подумал я, но смолчал.
— Я буду у себя в кабинете, — сказал отец и медленно, безучастно побрел в сторону церкви, какой-то неуверенной походкой — словно человек, сбившийся с пути.
Джейк лениво привалился к столбу, подпирающему крышу веранды.
— Что теперь будем делать?
— Разыщем Гаса.
День был жаркий, а время еще раннее, поэтому я решил зайти в аптеку. Перед входом стоял "индиан-чиф". Мы вошли внутрь. Гаса нигде не было. Мистер Хальдерсон разговаривал с покупателем, но, завидев нас с Джейком, извинился и вышел из-за витрины. Как будто мы были какими-то особенными посетителями.
— Ну, ребята? — спросил он. — Чем могу быть полезен сегодня?
— Мы ищем Гаса, сэр, — ответил я.
— Он был здесь, но недавно ушел. Думаю, пошел подстричься. Слышал я, вчера у дома Брандтов поработали какие-то вандалы.
— Мы тоже слышали, — сказал я.
Он заговорщицки улыбнулся мне, совсем как Дойл прошлым вечером, и стало ясно: он не осуждает виновного, но и не сомневается, кто этот виновный. Неужели Дойл рассказал?
Я поблагодарил Хальдерсона за сведения о Гасе и вошел в соседнюю дверь. И правда, Гас, укрытый белой простыней, сидел в кресле, склонив голову, а мистер Баак водил электробритвой по его затылку. Парикмахер поднял взгляд и сказал:
— Заходите, ребята.
Мистер Баак стриг нас и нашего отца. Раз в месяц, в субботу утром, мы все вместе отправлялись в его парикмахерскую и осуществляли задуманное. Мне здесь нравилось — нравился запах масла для волос и одеколона, нравились бесчисленные комиксы и журналы иного рода, которые отец не разрешал нам читать. Мне нравилось, как люди встречаются здесь, разговаривают и шутят, и отлично друг с другом ладят, точно так же, как я и Джейк отлично ладим с нашими друзьями, когда мы играем в бейсбол, а потом сидим на траве и узнаем, что происходит в Нью-Бремене и — в меньшей степени — во всем остальном мире.
— Здорово, Фрэнки, Джейк, — ухмыльнулся Гас. В Гасе мне нравилось одно — он всегда был рад нам. — Чего вам?
— Мы хотели с тобой кое о чем поговорить.
— Хорошо, валяйте.
Я перевел взгляд с лица Гаса на лицо мистера Баака, Гас это заметил, все правильно понял и сказал:
— Вот что, ребята. Посидите-ка несколько минут да почитайте, а когда я закончу, поговорим, ладно?
Мы сели. Джейк взял комикс "Горячий паренек" — про маленького чертенка, который из-за своего горячего нрава всегда попадал в переделки. А я взял журнал под названием "Мужские занятия", на обложке которого был изображен мужчина в костюме для сафари, со здоровенным ружьем в руке, рядом — соблазнительная блондинка в коротенькой юбке защитного цвета и блузке с довольно глубоким вырезом, открывавшим изрядную долю ее прелестей и кусочек лифчика, а перед ними — чертовски голодный лев. Женщина была испугана. Мужчина выглядел хладнокровным и мужественным — совсем как я, если бы оказался в подобной ситуации. Я открыл статью, якобы основанную на действительном происшествии, — про человека, которого на Амазонке атаковали пауки-убийцы. Но прочел я немного, поскольку через пару минут Гас закончил и широким шагом вышел из парикмахерской. Мы с Джейком поспешно последовали за ним. На улице он повернулся к нам.
— Так о чем ты хотел поговорить?
— Мама ушла, — ответил я.
— Ушла? Ты о чем?
— Уехала к дедушке.
Гас провел рукой по только что подстриженным волосам.
— Как папа?
— Пошел к себе в кабинет, так что я не знаю.
— Хорошо, — задумчиво произнес Гас. — Хорошо. Хотите прокатимся, ребята?
Разумеется, мы хотели.
Гас закинул ногу на мотоцикл. Я пристроился на сидении позади него, а Джейк разместился в коляске. Мы добрались до церкви за несколько минут. Гас припарковался и кивнул в сторону нашего дома.
— Вы, ребята, идите и съешьте чего-нибудь, а я скоро вернусь.
Он направился в церковь, а мы — домой.
Мы приготовили себе сэндвичи с арахисовой пастой и желе и съели их на кухне с картофельными чипсами и вишневым "кулэйдом". Потом отправились в гостиную смотреть телевизор. Я думал, что после ухода матери комната не будет навевать такую безысходность, но дышать этим темным воздухом, пропитанным застаревшей сигаретной вонью, было все равно, что дышать смертью. Предаваясь печали, мать запрещала раздвигать шторы. И мой отец, и Эмиль Брацдт пытались ее вразумить, но она упрямилась и даже злилась. Честно говоря, летом, в самую жару мы часто задергивали шторы, но желание моей матери сидеть в темноте не имело с этим ничего общего. Джейк плюхнулся на диван и включил телевизор. Я подошел к южному окну и сорвал сначала одну занавеску, потом другую — июльские солнечные блики отпрыгнули от пола и разлетелись по стене. Джейк вскочил и ошеломленно взглянул на меня — как будто я нарушил одну из двенадцати заповедей — а потом, поняв, какую свободу мы внезапно обрели, подбежал к восточному окну и тоже сорвал шторы. В комнату не п