Они принялись раскачиваться на качелях, и мать спросила:
— Как ты думаешь, если я поговорю с Эмилем, он может устроить встречу? В любом случае, мне нужно перед ним извиниться.
— Мне тоже, — сказал отец. — В последнее время я был неважным другом.
— Пойдем сегодня, Натан? О, как бы я хотела сбросить всю эту тяжесть!
Джейк, видимо, тоже что-то услышал, потому что крикнул с лужайки:
— Я хочу повидать Лизу.
Я промолчал, но оставаться дома один не собирался.
— Хорошо, — сказал отец, поднимаясь с качелей. — Я позвоню.
Полчаса спустя мы вышли из "паккарда" перед воротами фермы. Эмиль стоял на веранде, держась за столб и не сводя незрячих глаз с нашей процессии, и мне в который раз подумалось, что он и впрямь видит, как мы приближаемся по мощеной дорожке.
— Эмиль, — сказала мать, сердечно заключив его в объятия.
Брандт тоже обнял ее, потом отступил на шаг и протянул отцу ладонь, которую тот схватил обеими руками.
— Я уже боялся, что этого никогда не повторится, — сказал Брандт. — Это было невыносимо. Проходите, садитесь. Я попросил Лизу принести лимонад и тарелку печенья. Сейчас все будет.
Вокруг плетеного столика стояло четыре плетеных кресла, взрослые заняли три, а я прислонился к ограждению веранды.
— Я схожу в огород. — Джейк сорвался с места и скрылся за углом.
— Эмиль, — сказала мать, — я очень сожалею о том, что произошло между нами и о том, что случилось с Карлом. Это ужасно. Это все так трагично.
— Трагедия продолжается, — сказал Брандт. — Джулия лишилась рассудка. В прямом смысле лишилась. Аксель говорит, что она угрожает покончить с собой. Большую часть времени ее поят сильными успокоительными.
— Наверное, Акселю приходится туго, — сказал отец. — Возможно ли мне с ним поговорить?
— А мне с Джулией? — подхватила мать.
Брандт покачал головой.
— Не думаю, что это хорошая мысль. — Он протянул обе руки и, хотя не мог видеть, сразу взял мать за руку. — Как ты, Рут? Только честно.
Вопрос казался таким простым с виду, но в те дни ничто не было простым, и осторожность, с которой он держал мою мать за руку, заставила меня вспомнить, как я сам недавно сравнивал ее с пустой яичной скорлупой.
Но она уже не была хрупкой.
— Это очень больно, Эмиль, — сказала она. — Может быть, так будет всегда. Но я выжила, и верю, что все будет хорошо.
Входная дверь резко отворилась, и на веранду вышла Лиза, держа в руках тарелку с сахарным печеньем и неодобрительно поглядывая на нас. Она была одета в джинсы, темно-синюю блузку и тряпичные кеды. Поставив печенье на плетеный столик, она удалилась в дом.
— Лиза, кажется, не рада нам, — заметил отец.
— Только что она была на седьмом небе, — ответил Брандт. — Хлопотала вокруг меня. Лизе для счастья нужен лишь этот заповедный уголок, и чтобы кто-нибудь в ней нуждался. В каком-то смысле этому можно позавидовать. Перед вашим приездом она собиралась работать в огороде. Теперь начнет дуться.
Джейк вернулся и поднимался по ступенькам, как раз, когда на веранду вышла Лиза с кувшином и кубиками льда. Увидев его, она сразу переменилась. Торопливо поставила кувшин на стол, вынесла поднос со стаканами и стала делать Джейку какие-то знаки.
— Конечно. — Джейк кивнул. — Пойду помогу Лизе, — сказал он нам, и оба покинули веранду, направляясь к сараю, в котором хранились садовые инструменты.
Когда они ушли, отец спросил:
— Ты будешь заканчивать свои мемуары, Эмиль?
Брандт долго молчал.
— Без Ариэли вряд ли, — наконец ответил он.
— Расшифровывать может кто-нибудь другой.
Брандт покачал головой.
— Не хочу, чтобы кто-нибудь другой делал для меня то, что делала Ариэль. Да и не думаю, что кто-нибудь сможет.
Я был слишком погружен в собственные переживания, и поэтому не задумывался, что утрата Ариэли могла подействовать на кого-нибудь вне моей семьи. Теперь я увидел, что Эмиль Брандт, который учил ее, пестовал ее талант и первым исполнял ее сочинения, который после исчезновения Ариэли так заботился о нашей матери, этот человек тоже понес огромную утрату. Он повернулся ко мне в профиль, и я подумал, что если не знать о шрамах с другой стороны, Эмиля Брандта можно было счесть совершенно нормальным, даже красивым для пожилого человека.
И тут мне в голову пришло совершенно невероятное предположение.
Брандт и мои родители продолжали беседу, но я их уже не слышал. Я встал и в каком-то оцепенении сошел с веранды. Отец что-то спросил, я пробормотал в ответ, что скоро вернусь. Пройдя через двор, мимо огорода, я направился к калитке, за которой начиналась тропинка, ведущая вниз по косогору к тополям, железнодорожным путям и реке. Закрыл глаза, представив, что ослеп, и нашарил защелку. Толкнул калитку и начал спускаться. Зажмурившись, я медленно и осторожно продвигался вперед. Было совсем нетрудно ощутить границу между тропинкой и обступавшим ее густым подлеском. Я миновал тополя, уткнулся в железнодорожную насыпь и с трудом преодолел искушение открыть глаза. Взобрался на насыпь, почувствовал под ногами щебенку, споткнулся о первый рельс, но удержался на ногах и продолжил путь. Спустился с другой стороны и ощутил сквозь подошвы своих теннисных туфель, что твердая почва сменилась наконец приречным песком. Я вошел в воду по икры, открыл глаза и взглянул вниз, в мутный поток. Потом отошел назад, посмотрел вверх по течению и увидел, что нахожусь всего в нескольких ярдах от песчаной полосы в Сибли-парке, где разводили костры и где в последний раз видели Ариэль. Я оглянулся на путь, который прошел вслепую, на ниточку, которую можно было разглядеть, если знать, куда смотришь, и с холодной ясностью понял, как Ариэль оказалась в реке.
37
Родители, обеспокоенные моим долгим отсутствием, отправили Джейка меня разыскивать. Он застал меня сидящим на песке.
— Что ты здесь делаешь?
— Думаю.
— Ты вернешься?
— Передай, что я пойду домой пешком. Пешком вдоль реки.
— С тобой все хорошо?
— Просто передай им, Джейк.
— "Ладно, не злись.
Он отошел, а потом вернулся.
— Что случилось, Фрэнк?
— Иди и передай им, а если хочешь поговорить, возвращайся.
Спустя несколько минут Джейк вернулся, запыхавшись, и я понял, что весь путь он проделал бегом. Он сел рядом со мной.
День клонился к вечеру, и мы сидели в тени, которую отбрасывали высокие тополя, растущие возле железной дороги. Река протекала в пятидесяти ярдах перед нами, на другом берегу виднелись заливной луг и поле, засаженное зеленой стеной кукурузы. Дальше, примерно в миле от нас, высились холмы, когда-то направлявшие широкое течение реки Уоррен.
— Он убил ее, — наконец сказал я.
— Кто?
— Мистер Брандт убил Ариэль.
— Чего?
— Все время я обвинял мистера Редстоуна и не видел того, что лежало на поверхности.
— Что ты несешь?
— Мистер Брандт убил ее. Убил, приволок сюда и бросил в реку.
— Ты рехнулся? Он же слепой.
— Я закрыл глаза, Джейк, и притворился, будто я сам слепой. И спустился сюда. Это было совсем несложно. Если сумел я, сумел и он.
— Зачем ему было убивать Ариэль?
— Потому что она забеременела, и ребенок был от него.
— Нет. Он слишком старый. И лицо все в шрамах. То есть, если бы я не знал его хорошо, меня бы трясло от одного его вида.
— В том-то и дело. Ты хорошо его знаешь, и тебя это не беспокоит. Думаю, не беспокоило и Ариэль. Она была в него влюблена.
— Ну, это просто глупо.
— Подумай сам. Она всегда твердила, что хочет в Джуллиард, а потом вдруг передумала. Захотела остаться здесь. Почему? Из-за мистера Брандта.
— Может быть, из-за Карла.
— Карл уезжал в колледж, — возразил я. — Он сказал нам об этом. Когда я спросил его, любит ли он Ариэль и собирается ли жениться, он ответил: "Нет". Теперь я понимаю, в каком смысле он ее "не любил". Кто еще общался с Ариэлью? Если бы появился еще один парень, разве мы бы не узнали о нем? Единственный мужчина, с которым она была близка, — мистер Брандт. Подумай об этом, Джейк. Она бывала здесь постоянно.
— Но разве Лиза не знала?
Я вспомнил день, когда я стоял в дверях ее комнаты и наблюдал, как она утюжила нагишом, совсем не замечая меня, и сказал Джейку:
— Она глухая. И я думаю, Ариэль иногда пробиралась сюда ночью, когда Лиза спала.
— Но зачем он убил ее, Фрэнк? Разве он злился на нее? Это бессмысленно.
Я подобрал камушек, бросил в реку и сказал:
— Взрослые творят много бессмысленного.
— Почему мама и папа не подумали об этом? То есть, если ты так уверен, то почему они — нет?
— Не знаю. Может, слишком любят его, чтобы допустить подобную мысль.
Джейк подтянул колени к груди и уставился на реку.
— И что нам делать?
— Расскажем Гасу, — ответил я.
Найти его оказалось трудно. Было воскресенье, и почти ничего не работало. Мы проверили стоянку возле "У Рози", но мотоцикла там не обнаружили. Некоторое время мы блуждали по городу и почти не разговаривали. То, о чем мы думали, отбивало всякое желание вести беседу. Как только я представил себе, что мистер Брандт сделал с Ариэлью, я беспрестанно, вновь и вновь прокручивал все это у себя в голове. Я видел, как он взваливает ее на плечо, точно скатанный ковер, спотыкаясь, бредет по тропинке и бросает в реку. Я злился все сильнее и сильнее, внутри меня все переворачивалось, когда я представлял, как прихожу к Эмилю Брандту и бросаю обвинение ему в лицо. Я представлял себе, как полицейский — к примеру, Дойл — грубо хватает его, защелкивает наручники, заталкивает в машину и увозит.
— Надеюсь, это сделал не он, — сказал Джейк откуда-то из ниоткуда.
Мы шагали по Тайлер-стрит в сторону дома. Время приближалось к ужину, и я не хотел, чтобы родители беспокоились о нас, поэтому мы шли быстро, к тому же меня подстегивала сильнейшая злость.
— Это сделал он, — ответил я, — и надеюсь, теперь он отправится в ад.