Джейк ничего не сказал.
— Разве нет?
— Не уверен.
Я остановился и повернулся к нему, вскипев.
— Он убил Ариэль, Джейк. Убил нашу сестру, и если его не убьют полицейские, то я сам его убью.
Джейк отвернулся и зашагал дальше.
— Ну? — спросил я.
— Я больше не хочу убийств, Фрэнк. Я не могу больше злиться. Не могу больше грустить. Я рад, что мама вернулась домой. Я просто хочу, чтобы все было хорошо.
— Ничего не будет хорошо, пока мистер Брандт не окажется в тюрьме и не отправится на электрический стул.
— Ладно, — сказал Джейк и зашагал дальше.
Я держался позади, потому что хотел побыть наедине со своим дрянным настроением. Так мы и шли — Джейк шагал впереди, а я тащился сзади и брюзжал, пока мы не добрались до дому.
Мать поставила на стол остатки ветчины, салат из макарон и зеленого горошка, нарезанный арбуз и картофельные чипсы. Едва мы сели ужинать, я услышал рычание мотоцикла, привстал и увидел, что на церковной стоянке припарковался Гас.
— Я поел, — сказал я.
— Но ты только начал, — удивилась мать.
Джейк взглянул в окно.
— Я тоже поел.
Отец посмотрел на нас обоих.
— Вы двое вели себя чересчур смирно. Что вы задумали?
— Ничего.
Мать улыбнулась нам и сказала:
— Идите, погуляйте. Увидите Гаса, — скажите ему, что если он голоден, пусть заходит подкрепиться.
Мы спустились в церковный подвал, услышали, что в душе течет вода, и я позвал:
— Гас!
— Минуточку! — крикнул он в ответ.
Вскоре он вышел с мокрыми волосами и белым полотенцем, обернутым вокруг бедер. Он усмехнулся и спросил:
— Что такое, ребята?
— Мы тебя искали, — ответил я.
— Прокатился на мотоцикле. Когда ветер дует мне в лицо, я лучше чувствую свободу. Наверное, пытаюсь выветрить воспоминания об этой чертовой кутузке, в которую меня засадили. — Он пристально взглянул на нас. — Что-то серьезное, да?
Я изложил ему все.
— Господи. — Гас почесал голую грудь и повторил: — Господи. Отцу рассказали?
— Нет.
— А надо бы.
— Думаешь, я прав?
— Надеюсь, нет, Фрэнк, но проверить не мешает.
— Ты можешь побыть рядом, когда мы будем рассказывать? — спросил я.
— Разумеется. Только погодите, пока я оденусь.
Мы ждали наверху, в церкви. Джейк сидел в первом ряду, сложив руки на коленях — совсем так же он сидел, когда слушал отцовские проповеди. Я ходил перед алтарем, и внутри у меня все переворачивалось. Солнце стояло низко, и витражное окно в западной стене позади алтаря играло цветными бликами.
— Фрэнк?
— Чего?
— А если не рассказывать папе?
— Почему это?
— Разве важно, кто убил Ариэль?
— Конечно, важно. Очень важно. Что с тобой?
— Я просто думаю…
— О чем?
— Происходят чудеса, Фрэнк. Но не такие чудеса, как я представлял себе раньше. Ну знаешь, как с Лазарем. Мама снова счастлива — ну, почти — и это чудо. А я вчера не заикался, и знаешь, что? Думаю, я больше не буду заикаться.
— Отлично, я очень рад.
Это была правда, хотя мою радость омрачала жуткая ненависть, которую я испытывал к Эмилю Брандту.
— Я просто думаю: может быть, оставить все, как есть, может быть, поручить все Божьей воле и надеяться на еще какое-нибудь чудо?
Я остановился и посмотрел Джейку в лицо. В нем было что-то бесхитростное и — не подберу другого слова — прекрасное. Я сел рядом.
— Как оно произошло? — спросил я. — Твое чудо?
Он задумался.
— Меня охватило нечто такое, как будто я видел свет, или слышал голос, или что-то еще. Я просто…
— Что?
— Я просто перестал бояться. То есть, может быть, никто больше не сочтет это чудом, но для меня это было чудо. И вот что я скажу, Фрэнк. Если мы поручим все воле Божьей, может быть, никто из нас больше не будет бояться.
— Я думал, ты не верил в Бога.
— Я тоже так думал. Наверное, ошибался.
В церковь вошел Гас.
— Ладно, — сказал он. — Думаю, лучше обсудить все это здесь, вашей матери пока не надо ничего знать. Кто сбегает за отцом?
Я знал, что Джейк не пойдет, поэтому развернулся и вышел из церкви. Солнце только начинало садиться, но облака над холмами уже пылали грозным оранжевым светом. Я вошел в дом и услышал, как моя мать играет на фортепиано "Лунную сонату". После исчезновения Ариэли она не подходила к инструменту, и я только сейчас понял, каким пустым был дом без музыки. Отец сидел на диване и читал газету — так бывало воскресными вечерами, когда его дневные заботы наконец заканчивались. Я ощутил желание развернуться и уйти — как ни хотелось мне, чтобы убийцу Ариэли нашли, еще больше мне хотелось, чтобы жизнь снова стала нормальной. Но предположение о виновности Эмиля Брандта было слишком чудовищным, чтобы держать его при себе, поэтому я подошел к отцу и сказал:
— Гас хочет тебя видеть.
— Зачем?
— По важному делу. Он в церкви.
— А Джейк где?
— Тоже там.
Отец озадаченно взглянул на меня, свернул газету и отложил в сторону.
— Рут, — сказал он, — мне надо поговорить с Гасом. Я ненадолго уйду. Фрэнк и Джейк со мной.
Она продолжала играть и ответила, не поднимая взгляда от клавиш:
— Не вляпайтесь в неприятности.
Когда мы подошли к церкви, отец приобнял меня за плечо:
— Красивый будет закат, Фрэнк.
Я не ответил, потому что на закат мне было плевать. Через минуту мы стояли рядом с Гасом и Джейком.
— Сам расскажешь, Фрэнк, или мне рассказать? — спросил Гас.
Я все рассказал отцу.
Когда я закончил, Гас сказал:
— В этом есть смысл, капитан.
Отец прислонился к алтарной решетке и глубоко задумался.
— Мне нужно поговорить с Эмилем, — сказал он наконец.
— Я тоже хочу быть там, — выпалил я.
— Фрэнк, я не думаю…
— Я хочу быть там. Я имею право быть там.
Отец медленно покачал головой.
— Это не тот разговор, при котором стоит присутствовать тринадцатилетнему ребенку.
— Прошу прощения, Капитан, но я думаю, Фрэнк дело говорит. Он постоянно участвовал во всей этой кутерьме. Именно он указал тебе на Брандта. Мне кажется, он имеет право быть там, если хочет. Конечно, я человек посторонний, но думаю, тебе может понадобиться другая точка зрения.
Отец задумался, потом взглянул на моего брата.
— Ну а ты, Джейк? Ты тоже хочешь быть там?
— Мне все равно, — ответил Джейк.
— Тогда я бы предпочел, чтобы ты не ходил. И ты тоже, Гас. Не хочу, чтобы Эмиль почувствовал, будто мы на него ополчились.
Я не верил своим ушам. Мой отец говорил без всякой злости. Он выглядел слишком спокойным.
— Он сделал это, папа, — сказал я.
— Фрэнк, никогда не обвиняй человека, пока не узнаешь всех фактов.
— Но он это сделал! Я знаю, он это сделал.
— Нет. Твое предположение имеет определенный смысл, но оно не учитывает, что за человек Эмиль Брандт. Я никогда не чувствовал в нем такого закоренелого злодейства, о котором ты говоришь. Поэтому я считаю, что сейчас нам известна лишь часть всей этой истории. Если Эмиль будет с нами искренен, мы все узнаем и поймем.
Сквозь витражное окно позади алтаря заходящее солнце метнуло огонь, алтарь и крест вспыхнули, алтарная решетка, скамьи и пол вокруг моего отца запылали, и я не понимал, как он может спокойно стоять посреди всего этого пламени. В другое время я бы восхитился его рассудительностью, но сейчас она меня бесила. Я же просто хотел, чтобы Эмиля Брандта вздернули.
— Если пойдешь со мной, Фрэнк, то веди себя спокойно и позволь говорить мне. Обещаешь?
— Да, сэр.
— Я серьезно.
— Обещаю.
— Отлично. Гас, почему бы тебе и Джейку не составить компанию Рут? Она сейчас в ударе, а я знаю, как для нее важны слушатели.
— А если она спросит, куда вы пошли? — спросил Гас.
— Говори все, что угодно, — ответил отец, — только не правду.
38
Ехать до дома Эмиля Брандта было не больше пяти минут, но тогда они показались вечностью. Сомнения моего отца заронили семена и в мою душу, и я подумал, что Джейк, возможно, прав. Пожалуй, мне следовало ничего не говорить и предоставить все Божьей воле. Но что сделано, то сделано, и когда мы припарковались перед старой фермой, я вышел и приготовился к суровому испытанию.
Мы подошли к веранде. Было слышно, как Эмиль Брандт играет на рояле. Я узнал пьесу. Ее сочинила Ариэль, и клянусь — внимая этим прекрасным звукам, я ощущал ее присутствие. Мы стояли на веранде, пока пьеса не закончилась. Тогда отец медленно, я бы даже сказал, неохотно, поднял руку и постучал в дверь.
— Эмиль? — позвал он.
— Натан?
Через москитную сетку я увидел, как Брандт поднялся из-за рояля. Он открыл дверь и спросил:
— Кто с тобой?
— Фрэнк, — ответил отец.
Он улыбнулся с приятным удивлением.
— Что привело вас так скоро?
— Нам нужно поговорить.
Улыбку на лице Брандта сменило тревожное выражение.
— Звучит серьезно.
— Так и есть, Эмиль.
Брандт вышел наружу, и мы устроились в плетеных креслах, в которых он и мои родители сидели совсем недавно, дружелюбно беседуя. Солнце зашло, вокруг разлилась унылая синева сумерек.
— Итак? — спросил Брандт.
— Ты отец ребенка моей дочери, Эмиль?
Отец спросил это напрямую, поразив даже меня. Брандт был застигнут врасплох.
— Что за вопрос, Натан?
— Честный вопрос. И я был бы признателен за честный ответ.
Брандт отвернулся и некоторое время оставался неподвижным.
— Она любила меня, Натан. Любила меня, слепого и изувеченного.
— А ты любил ее, Эмиль?
— Не совсем, не в том смысле. Я возлагал на нее большие надежды, мне нравилось ее присутствие в этом доме, и она так напоминала мне…
— Кого?
— Свою мать, Эмиль.
— Так вот почему ты занимался любовью с восемнадцатилетней девочкой? Она напоминала тебе свою мать?
Что я услышал в голосе отца? Гнев? Негодование? Боль?
— Знаю, что это звучит ужасно, но все было не так, Натан. Это произошло один раз. Клянусь, всего один раз, и мне было так стыдно. Но для Ариэли это означало гораздо больше. Разумеется. В молодости подобные вещи означают все, я знаю. Она хотела за меня замуж. Замуж за меня, можешь представить, Натан? За мужчину в два с лишним раза старше, слепого, будто летучая мышь, с изуродованным лицом. Чем обернулось бы для нее это замужество, когда она открыла бы глаза и поняла, какую скверную сделку заключила? А Лиза? Лиза не потерпела бы, чтобы в нашем уголке появился кто-то еще, особенно, если бы этот кто-то, в ее понимании, похитил у нее всю мою привязанность. Натан, я отказал ей, я сказал Ариэли "нет". Бог свидетель, я изо всех сил убеждал ее не губить свою жизнь ради такой развалины, как я. Но она… О, молодежь всегда так уверена в том, чего хочет…