– Двенадцать.
– Твоя мама объяснила тебе, что происходит?
– Ну, немного. Но я сама знала. Видела животных и все такое.
– Вы с родителями говорите о сексе?
Возмущенная Кэти вытаращила глаза:
– Конечно нет! Это неправильно, пока девушка не выйдет замуж.
– Кто говорит, что это неправильно?
– Господь, – кратко ответила она. – Церковь. Мои родители.
– Твои родители огорчились бы, узнай они, что ты ведешь половую жизнь?
– Но этого нет.
– Понимаю. Но если бы было, что, по-твоему, случилось бы?
– Они бы очень расстроились, – тихо ответила Кэти. – И меня подвергли бы порицанию.
– Что это значит?
– Когда нарушаешь правило и епископ узнает об этом. Надо исповедаться, а потом тебя ненадолго отлучают от Церкви. – Она перешла на шепот. – Тебя изолируют, вот и все.
Впервые я заметила это в глазах Кэти – боязнь позора стать изгоем в общине, где так высоко ценилась одинаковость.
– Если бы ты оказалась в беде, Кэти, обратилась бы ты за помощью к матери или отцу?
– Я бы помолилась, – ответила она. – И что бы ни случилось, на все воля Божья.
– Ты когда-нибудь пила алкоголь или принимала наркотики?
К моему великому изумлению, Кэти кивнула:
– Однажды в нашей тусовке я выпила два пива и мятного шнапса.
– Вашей тусовке?
– Это молодые люди, мои друзья. Мы называем себя «Искорки». Большинство ребят из «простых» моего возраста вступают в эту тусовку, когда становятся румспринга.
– Румспринга?
– Подростками. Когда нам по четырнадцать-пятнадцать.
Куп взглянул на меня, но я лишь подняла брови. Я сама впервые об этом услышала.
– Ну так что заставило тебя присоединиться к «Искоркам»?
– Это было как раз для меня. Без фанатизма, но весело. У нас есть несколько парней, которые покупают пиво в Терки-Хилл и за полночь гоняются на багги по шоссе 340, но бо́льшая часть бешеных парней вступают либо в «Дробовики», либо в «Счастливые Джеки» – те имеют наркотики на продажу, ездят на виду у всех и становятся Sod – мирскими людьми. Мы собираемся воскресными вечерами и в основном поем гимны. Но иногда, – робко призналась она, – занимаемся кое-чем другим.
– Например?
– Выпиваем. Танцуем под музыку. Ну, я тоже это делала, но теперь ухожу после пения, когда все начинают немного беситься.
– Почему уходишь?
Кэти сжала руки в кулаки:
– Теперь я крещеная.
У Купа взлетели брови.
– Тебя разве не крестили в детстве?
– Нет, нас крестят, когда мы подрастаем. Меня крестили в прошлом году. Мы делаем свой выбор: предстаем перед Господом и соглашаемся жить по «Орднунгу» – это правила, о которых я говорила.
– Когда ты посещала эти песнопения, выпивала и плясала, родители знали об этом?
Кэти посмотрела в сторону дома:
– Все родители знают, что дети чем-то увлекаются. Они просто отводят взгляд, надеясь, что это не слишком опасно.
– Почему они могут примириться с подобным поведением, но не одобрили бы сексуальную активность?
– Потому что это грех. Эти спевки – ну, какая-то попытка стать англичанами. Наши люди считают, что, если дать детям шанс раз-другой попробовать, они все равно откажутся от мирских соблазнов и возьмут на себя ответственность быть «простыми».
– И большинство подростков именно такие?
– Да.
– Почему?
– Все их друзья «простые». И родственники. Если они не пойдут в церковь, то будут отличаться от других. К тому же, если они хотят вступить в брак, им надо быть крещеными.
– А ты? Ты хочешь выйти замуж?
– Кто же не хочет? – откликнулась Кэти.
Куп улыбнулся.
– Ну, например, Элли, – пошутил он вполголоса, но так, чтобы я услышала.
Его слова ввергли меня в задумчивость, и я чуть не пропустила его следующий вопрос.
– Ты когда-нибудь целовалась с парнем, Кэти?
– Да, – вновь покраснев, сказала она. – С Сэмюэлом. А до него с Джоном Бейлером.
– Сэмюэл – твой бойфренд?
Был, подумала я.
– Нет!
Куп помедлил:
– Он целует тебя куда-нибудь, помимо губ?
– В шею, – пробормотала Кэти. – В лоб.
– А в грудь, Кэти? В живот?
Она медленно высунула из-под юбки босые ступни и опустила их в бегущий ручей.
– Сэмюэл не стал бы этого делать.
– Ты позволяла кому-то еще целовать или трогать себя? – мягко продолжал Куп; она не ответила, и он заговорил еще более ласково: – Хочешь когда-нибудь иметь детей, Кэти?
Девушка подняла лицо, и солнце осветило ей щеки и глаза.
– О да, – прошептала она. – Больше всего на свете.
Когда Кэти отошла от нас достаточно далеко, я набросилась на Купа с вопросом:
– Что ты об этом думаешь?
Он лег на травянистый берег:
– Что я больше не в Канзасе. Чтобы оценить ее перспективы на будущее, мне надо пройти интенсивный курс амишской жизни.
– Когда найдешь университет с вечерними занятиями, запишешь меня? – Я вздохнула. – Она сказала, что хочет детей.
– Этого хотят большинство женщин, совершивших неонатицид. Только не в тот момент. – Куп помедлил. – Во всяком случае, возможно, для нее этот ребенок никогда не существовал.
– Значит, ты думаешь, она не лжет. Думаешь, она действительно мысленно блокировала факт рождения ребенка?
Куп с минуту молчал:
– Хотел бы я знать наверняка. Похоже, общественность считает, что психиатры лучше среднего американца понимают, лжет ли человек. Но знаешь что, Эл? Это миф. Право, слишком рано выносить суждение. Если она лжет, то делает это бесподобно, но я не могу представить, что это часть ее воспитания.
– Так ты сделал какие-то выводы?
Он пожал плечами:
– Полагаю, сейчас можно с уверенностью сказать, что она не психопатка.
– Несмотря на привидения?
– Существует большая разница между игрой воображения и психопатическим расстройством. Если бы ее сестра при своем появлении подговаривала ее убить ребенка или сообщала, что под силосной башней живет дьявол, это была бы другая история.
– Меня не волнует, если она сейчас не психопатка. Что с ней было, когда она родила ребенка?
Куп зажал пальцами переносицу:
– Понятно, что она блокирует беременность и приведший к ней акт, но я мог бы и не говорить тебе об этом.
– А что насчет изнасилования? – спросила Элли.
– Это тоже сложный вопрос. Она очень сдержанно говорит о сексе, поэтому трудно понять, объясняется это ее религиозным воспитанием или самим фактом изнасилования. Даже секс по согласию с кем-то не из амишей мог поставить преграду в сознании Кэти. Ты слышала, как она боится быть отлученной от Церкви. Если у нее возникли любовные отношения с чужаком, она может распрощаться со своей жизнью в общине амишей.
Я пробыла здесь достаточно долго, чтобы понять, что это не совсем верно. Человека всегда могли принять обратно – надо было просто признать свои грехи.
– По сути дела, она может исповедаться и вернуться в Церковь.
– К несчастью, прощение со стороны других людей не означает, что она забудет. Она будет носить это в себе до конца дней. – Куп повернулся ко мне. – Если принять во внимание ее воспитание, не удивительно, что ее рассудок постоянно нацелен на блокирование произошедшего.
Я откинулась на спину рядом с ним:
– Она говорит мне, что не убивала ребенка. Говорит, что не рожала ребенка. Но есть доказательство обратного…
– И если она солгала один раз, – закончил за меня Куп, – то, вероятно, солгала и в другой. Однако ложь предполагает осмысленное понимание. Если она находилась в состоянии диссоциации, ее нельзя винить за незнание правды.
Опершись на локоть, я грустно улыбнулась:
– Но можно ли ее винить за совершение убийства?
– Это, – ответил Куп, – зависит от коллегии присяжных. – Он потянул меня за руку, и мы сели. – Мне бы хотелось продолжить беседу с ней. Вспомнить с ней вечер перед рождением.
– О-о, необязательно это делать. То есть ужасно мило с твоей стороны, но наверняка у тебя есть более важные дела.
– Я сказал, что помогу тебе, Эл, и пока я еще не сделал ничего значительного. Я буду приезжать по вечерам после работы в офисе и разговаривать с ней.
– А тем временем твоя жена будет в одиночестве сидеть за ужином. Не ты ли говорил мне, что психиатры не в состоянии наладить собственную личную жизнь?
– Ага, – кивнул Куп. – Вероятно, по этой причине я и развелся около года назад.
Я повернулась к нему с пересохшими губами:
– Правда? – Он опустил взгляд на свои ботинки, на бегущий ручей, и я удивилась, почему было так легко разговаривать о Кэти и так трудно о нас. – Куп, мне жаль…
Протянув руку к коре дерева, он выковырял оттуда крошечного светлячка, который сразу плотно свернулся на его ладони.
– Все мы совершаем ошибки, – мягко произнес Куп.
Он взял меня за руку и приблизил к своей, глядя, как червячок задвигался, наводя между нами яркий мостик.
У меня ушло полчаса на уговоры. Я пыталась убедить Сару в том, что, оставив Кэти утром на ее попечении, я не нарушу никаких правил и что к ним вряд ли заявится какой-нибудь член суда и обнаружит мое отсутствие.
– Послушайте, – сказала я под конец, – если вы хотите, чтобы я собрала материалы для защиты Кэти, мне нужна оперативность.
– Но сюда приезжает доктор Купер, – возразила Сара.
– Доктор Купер не обязан привозить с собой лабораторное оборудование стоимостью полмиллиона долларов, – объяснила я.
По сути дела, приложив столько усилий, чтобы выговорить себе двухчасовую встречу с доктором Оуэном Зиглером, я была слегка разочарована, осознав, что не имею особого желания попасть в лабораторию неонатальной патологии медицинского центра Пенсильванского университета. Меня не отпускали мысли о больных младенцах, мертвых младенцах, младенцах, рожденных женщинами старше сорока и находящихся в группе риска. И я мечтала лишь поскорей удрать на ферму Фишеров.
У Оуэна, с которым я как-то работала, было лицо, напоминающее китайский лунный пирожок, сверкающая лысиной голова и круглое брюшко, упирающееся ему в колени, когда он взгромождался на один из высоких табуретов перед микроскопами.