– К несчастью, к тому времени, как я стала так думать, мои шансы были равны нулю.
– А что насчет доктора Купера?
Я уронила удочку, но сразу подхватила ее:
– А что с ним?
– Ты ему нравишься, а он нравится тебе.
– Разумеется. Ведь мы коллеги.
Кэти фыркнула:
– У моего отца есть коллеги, но он не садится к ним поближе на террасе и не улыбается во весь рот их словам.
Я нахмурилась:
– Я могла бы ожидать, что ты, как никто другой, уважаешь мое право на частную жизнь.
– Он сегодня приедет.
– Откуда ты знаешь? – вздрогнула я.
– Потому что ты все время смотришь на подъездную дорожку, как я вчера вечером.
Вздохнув, я решилась на признание. По крайней мере, это могло подстегнуть ее к откровенности.
– Куп был тем парнем в колледже. За которого я не вышла замуж в двадцать один год.
Кэти вдруг откинулась назад и вытащила из ручья трепещущего солнечника. На солнце блеснула его чешуя, он сильно забил хвостом. Кэти сняла его с крючка большим пальцем и бросила в воду, тем самым давая ему второй шанс.
– Кто из вас ушел первым? – спросила она.
Я не стала притворяться, что не понимаю, и тихо сказала:
– Это была я.
– За ужином я чувствовала себя неважно, – рассказывала Кэти, уставившись в точку поверх плеча Купа. – Мама велела мне пойти к себе и лечь и сказала, что сама уберет со стола.
Куп одобрительно кивнул. Он уже два часа расспрашивал Кэти о той ночи, когда произошло предполагаемое убийство. К моему великому удивлению, Кэти отвечала с большой готовностью.
– Ты почувствовала себя нехорошо, – подсказывал Куп. – Болела голова? Или живот?
– У меня был озноб и головная боль. Как при гриппе.
У меня не было детей, но эти симптомы скорее предполагали вирус, чем приближающиеся роды.
– Ты уснула? – спросил Куп.
– Да, через некоторое время. А потом проснулась утром.
– И ты не помнишь, что произошло после того, как ты, заболев, легла в постель, до момента, как проснулась утром?
– Нет, – ответила Кэти. – Но что в этом странного? Обычно я ничего не помню после того, как засыпаю, и до момента пробуждения, если только мне что-то не приснится.
– А когда ты проснулась, тебе нездоровилось?
Кэти мучительно покраснела:
– Немного.
– Та же головная боль и озноб?
– Нет… – Она опустила голову. – Пришли месячные.
– Кэти, кровотечение было сильнее обычного? – спросила я, и она кивнула. – Спазмы были?
– Немного, – призналась она. – Но это не помешало мне заняться хозяйством.
– Боли у тебя были?
– Вы имеете в виду в мышцах?
– Нет. Между ног.
Искоса взглянув на Купа, она пробормотала в мою сторону:
– Немного жгло. Но я подумала, это из-за простуды.
– Итак, – откашлявшись, сказал Куп, – ты встала и занялась хозяйством?
– Я принялась за завтрак, – ответила Кэти. – В коровнике что-то такое происходило, а потом приехала Englischer полиция, и мама заглянула на кухню и сказала, чтобы я приготовила для них еду. – Встав, она начала расхаживать по террасе. – Я пошла в коровник только тогда, когда Сэмюэл рассказал мне, что там случилось.
– И что ты увидела?
Ее глаза заблестели от слез.
– Крошечного ребеночка, – прошептала она. – Таких крохотулек я никогда не видела.
– Кэти, – мягко произнес Куп, – ты видела этого ребенка раньше? – (Она затрясла головой, словно пытаясь освободиться от ненужных мыслей.) – Ты его трогала?
– Нет.
– Он был во что-то завернут?
– В рубашку, – прошептала она. – Видно было только его личико, и, похоже, он спал. Так же выглядела Ханна в колыбели.
– Если ребенок был завернут и ты его не трогала… откуда ты знаешь, что это был мальчик?
Заморгав, Кэти посмотрела на Купа:
– Не знаю…
– Постарайся, Кэти. Постарайся вспомнить тот момент, когда ты поняла, что это мальчик.
Кэти затрясла головой и расплакалась сильнее:
– Нельзя со мной так! – Продолжая рыдать, она повернулась и убежала.
– Она вернется, – сказала я, глядя в ту сторону, куда убежала Кэти. – Но приятно, что ты беспокоишься.
Куп вздохнул и откинулся на спинку качелей.
– Я подтолкнул ее к краю, – сказал он. – Прикоснулся к тому миру, который существует у нее в голове. Ей придется замолчать или признать, что ее логика не работает. – Он повернулся ко мне. – Ты ведь считаешь ее виновной, да?
Впервые за время моего пребывания на ферме кто-то задал мне вопрос. Семья Фишер, их амишские друзья и родственники – все в общине, казалось, воспринимали обвинение Кэти в убийстве как нечто голословное, что приходится просто принять, но чему не следует верить. Однако передо мной была девушка, которую я совсем не знала, и – масса улик, влекущих за собой осуждение. Начиная с отчетов полиции и кончая моей недавней беседой с неонатальным патологоанатомом, все увиденное мной до сих пор предполагало, что Кэти либо прямо, либо косвенно была виновата в смерти своего ребенка. Сокрытие беременности было предумышленным. Страх потерять Сэмюэла, как и уважение родителей, страх отлучения от Церкви – это был мотив. Постоянное отрицание неопровержимых фактов – что ж, моя интуиция подсказывала мне, что для Кэти с ее воспитанием это был единственный путь справиться с чем-то, как она понимала, весьма скверным.
– У меня есть три варианта защиты, Куп, – сказала я. – Номер один: она это сделала и сожалеет, и я отдаю ее на милость суда. Но это означает, что она должна предстать перед судом для дачи показаний, и тогда они узнают, что она совсем не сожалеет – черт! – она даже не верит в совершение преступления. Номер два: она этого не делала, а сделал кто-то другой. Хорошая защита, но весьма маловероятная, если учесть, что роды были преждевременными и произошли в два часа ночи. И номер три: она это совершила, но находилась в состоянии диссоциации и не может быть признана виновной в преступлении, если в мыслях не была там.
– Ты считаешь ее виновной, – повторил Куп.
Я отвела взгляд:
– Считаю это единственным шансом вытащить ее.
Ближе к вечеру мы с Аароном пошли в коровник – я, чтобы поработать на компьютере, он – покормить коров. Вдруг он остановился подле меня. В коровнике витало ощущение чего-то надвигающегося. Одна из раздувшихся коров в загоне для отела заревела, из-под ее задних ног высовывалось крошечное копытце. Аарон проворно взял пару длинных резиновых перчаток и, войдя в загон, принялся тянуть за копытце, пока рядом со вторым копытцем не возникла маленькая белая мордочка. Аарон тянул и тянул, а я с изумлением смотрела, как со звуком сломанной печати из коровы выскочил окровавленный теленок.
Он, распростершись, приземлился на сено. Аарон опустился перед ним на колени и протер ему морду пучком соломы. Маленький нос сморщился, чихнул, и теленок задышал, стал подниматься, тычась носом в бок матери. Заглянув ему под ногу, Аарон ухмыльнулся.
– Телка, – объявил он.
Ну да, конечно. Кого он ожидал увидеть – кита?
Словно прочитав мои мысли, он рассмеялся.
– Телка, – повторил он. – Не бычок.
Стаскивая перчатки, Аарон поднялся на ноги:
– Ну что – сойдет за чудо?
Мать шершавым языком вылизывала влажные завитки на шкуре своего дитяти. Я как завороженная смотрела.
– Вполне сойдет, – пробормотала я.
Узнав, что Мэри Эш устраивает у себя спевку, Кэти опустилась передо мной на колени, упрашивая, чтобы я разрешила ей пойти.
– Мы можем пойти вместе, – сказала она на всякий случай, чтобы я согласилась. – Пожалуйста, Элли!
Из того, что она рассказывала мне и Купу, я знала, что это светская встреча. У меня появилась бы возможность увидеть, как Кэти общается с другими амишскими парнями, один из которых мог быть отцом ее ребенка. Итак, пять часов спустя я сидела рядом с Кэти на переднем сиденье багги, направлявшегося на спевку гимнов. Я и раньше ездила в багги Фишеров, но на заднем сиденье ехать было не так страшно. Вцепившись в край скамьи, я спросила Кэти:
– И давно ты управляешь багги?
– С тринадцати лет. – Поймав мой взгляд, она усмехнулась. – А что? Хочешь взять вожжи?
Сегодня Кэти была как-то по-особому оживлена, и я то и дело поглядывала на нее. Когда мы приехали, она привязала лошадь рядом с другими багги и мы вошли в амбар. Мэри поцеловала Кэти в щеку и прошептала ей что-то такое, от чего Кэти прикрыла рот рукой и засмеялась. Я попыталась слиться с фоном, разглядывая девушек с их розовыми лицами, в разноцветных платьях, парней с их неровно подстриженными челками и взглядами украдкой. Я чувствовала себя воспитательницей на вечере танцев в школе – строгой, требовательной и ужасно старой. А потом я увидела знакомое лицо.
Сэмюэл стоял в группе парней чуть постарше себя – как я предположила, крещеных, как и он, но пока неженатых. Повернувшись к Кэти спиной, он прислушивался к разговору другого парня – судя по всему, какой-то неприличной истории либо про толстую женщину, либо про лошадь. Парни разразились смехом, и Сэмюэл с легкой улыбкой отошел от них.
Подростки потянулись к двум длинным складным столам. У первого стояла лавка для девушек, а напротив – лавка для парней. Второй стол предназначался для пар – девушки и юноши сидели рядом, пряча сплетенные руки в складках девичьей юбки. Ко мне подошла незнакомая молодая женщина:
– Мисс Хэтэуэй, можно проводить вас на место?
Я ожидала шквала вопросов относительно своей персоны, но можно было и догадаться. В общине амишей велика была власть молвы, и эти ребята слышали обо мне еще две недели назад.
– Честно говоря, я могу и постоять в сторонке.
Девушка улыбнулась и села за стол для одиночек, шепча что-то своей подруге, которая потом взглянула на меня из-под опущенных ресниц. Кэти села с края стола для пар, оставив место рядом с собой. Она улыбнулась Сэмюэлу, подходившему к столу, словно ничего не случилось прошедшей ночью.
Кэти следила за каждым его шагом, но он проскользнул на свободное место за столом одиночек. За ним следовала едва ли не каждая пара глаз, потом взгляды метнулись к Кэти, но никто не проронил ни слова. Кэти наклонила голову, изогнув шею, как молодой лебедь. Ее щеки пылали.