– Меня не было в городе.
– Я так и подумала. Полагаю, вы в курсе, что против вашей сестры выдвинуты обвинения? – (Джейкоб кивнул.) – С вами беседовала следователь со стороны обвинения?
– Вчера.
– Что вы ей сказали?
Джейкоб пожал плечами. Видя, что он не хочет говорить, Элли обхватила руками колени.
– Давайте прямо сейчас кое-что проясним, – сказала она. – Я не напрашивалась на это дело, оно само вроде как выбрало меня. Не знаю, что вы думаете об адвокатах в целом, но догадываюсь, что поскольку вы некоторое время живете среди англосаксов, то считаете нас всех акулами, как и остальную часть свободного мира. Честно говоря, Джейкоб, мне наплевать, если вы считаете меня Аттилой, царем гуннов, все же для Кэти я – лучший шанс спастись. Вы должны лучше ваших амишских родичей понимать, какое серьезное обвинение выдвинуто против нее. То, что я узна́ю от вас и что поможет в деле вашей сестры, будет строго конфиденциально. Это даст мне возможность понять, как защищать ее, но – независимо от того, что вы мне расскажете, – я все равно намерена защищать ее. Даже если вы прямо сейчас откроете рот и скажете, что она хладнокровно убила этого ребенка, я все же попытаюсь вызволить ее любым способом, а потом обеспечить ей необходимую психиатрическую помощь. Тем не менее хотелось бы думать, что ваша информация обрисует несколько иную картину.
Джейкоб подошел к высокому окну сеновала:
– Здесь так красиво. Вам известно, что я уехал отсюда шесть лет назад?
– Понимаю, как вам тяжело, – заметила Элли. – Знаете, Кэти не обвинили бы, не будь у полиции веских оснований думать, что она убила ребенка.
– Она не говорила мне, что беременна, – признался Джейкоб.
– Думаю, она и себе в этом не признавалась. Знаете ли вы кого-нибудь, с кем она могла иметь интимные отношения?
– Ну, Сэмюэл Стольцфус…
– Не здесь, – перебила его Элли. – В Стейт-Колледже. – (Джейкоб покачал головой.) – У нее было когда-нибудь намерение выйти из Церкви, как у вас?
– Нет. Она бы этого не вынесла – быть отрезанной от мамы и отца. Ото всех. Кэти не… Как же вам объяснить? Знаете, она навещала меня, ходила на вечеринки, ела китайскую еду и носила джинсы. Ведь можно вытащить рыбу из воды и одеть ее в овчину, но она от этого не станет овцой. И рано или поздно без воды она умрет.
– Вы-то не умерли, – заметила Элли.
– Я не Кэти. Я принял решение выйти из Церкви, и, раз уж я его принял, у меня появились другие варианты. Я вырос в среде «простых», мисс Хэтэуэй, но бросил им вызов. Я окончил курс теологии по библейской теме. Я купил себе автомобиль. Даже не представлял себе, что могу все это сделать.
– Разве для Кэти не справедливо то же самое? Может быть, она приняла решение остаться амишем и поэтому нашла в себе силы совершить поступки, которых вы от нее никак не ожидали.
– Нет, есть существенное различие. Если ты американец, то принимаешь решения. Если «простой», то подчиняешься принятому ранее решению. Это называется gelassenheit – подчинение высшему авторитету. Отдаешь себя во власть Божьей воли. Подчиняешься родителям, общине, принятому порядку вещей.
– Интересно, но это не спасает от отчета о вскрытии мертвого младенца.
– Спасает, – твердо произнес Джейкоб. – Совершение убийства здесь – самый вопиющий проступок! Решить, что обладаешь властью Бога, что можешь забрать чью-то жизнь. – Он уставился на Элли сияющими глазами. – Люди считают «простых» глупыми, думают, что они позволяют миру не считаться с ними. Но «простые» люди на самом деле умные, они просто не умеют быть эгоистичными. Им не хватает эгоизма, чтобы быть жадными, или нахальными, или заносчивыми. И у них наверняка не хватит эгоизма, чтобы умышленно убить другое человеческое существо.
– Мы здесь не проверяем амишскую веру.
– А следовало бы, – возразил Джейкоб. – Моя сестра не могла совершить убийство, мисс Хэтэуэй, просто потому, что она насквозь амишская девушка.
Лиззи Манро прищурила глаза под защитными очками, подняла руки и выпустила в сердце мишени в натуральную величину, стоящей в дальнем конце стрельбища, подряд десять выстрелов из своего «глока» 9-го калибра. Она собралась пойти взглянуть на результат стрельбы, когда Джордж Каллахэн, присвистнув, вынул из ушей затычки.
– Приятно знать, что ты на нашей стороне, Лиззи. У тебя настоящий дар.
Манро оценивающе обвела пальцем отверстие, пробитое в бумажной груди мишени.
– Ага! Подумать только – моя бабушка хотела, чтобы я занималась вышиванием. – Она убрала пистолет в кобуру и размяла затекшие плечи.
– Должен сказать, я немного удивился, увидев тебя здесь.
– Почему? – подняла бровь Лиззи.
– Ну и сколько амишей, по-твоему, вооружены и опасны?
– Надеюсь, ни одного, – ответила она, надевая пиджак от костюма. – Я делаю это, чтобы расслабиться, Джордж.
Он рассмеялся:
– На следующей неделе состоится предварительное слушание дела.
– Когда развлекаешься, пять недель пролетают быстро.
– Я бы не назвал это развлечением, – сказал Джордж; они вышли со стрельбища и побрели по территории полицейской академии. – По сути дела, вот зачем я здесь. Просто, прежде чем войти в игру, я хотел удостовериться, что мы прикрыли коллективную задницу штата.
Лиззи пожала плечами:
– Я ни черта не добилась от ее брата, но могу попытаться снова его разговорить. Доказательства очевидны. Единственный отсутствующий факт – это донор спермы, но даже это не имеет большого значения, поскольку мотив в любом случае понятен. Если это амишский парень, то она убила ребенка, чтобы не потерять большого белокурого бойфренда. Если же это обычный парень не из общины, тогда она убила ребенка, чтобы не связываться с чужаком.
– Мы чересчур быстро ухватились за Кэти Фишер как подозреваемую, – размышлял Джордж. – Может, мы что-то упустили.
– Из нее кровь хлестала, как из зарезанной свиньи, – вот почему мы за нее ухватились, – сказала Лиззи. – Она родила этого ребенка, а он родился на два месяца раньше срока, так кто еще мог знать, что пришло ее время? Мы уже знаем, что она все скрыла от родителей, так что они вне игры. И Сэмюэлу она не собиралась говорить, поскольку это был не его ребенок. Пожелай она сообщить брату или тетке, что у нее начались схватки, вряд ли она смогла бы быстро воспользоваться сотовым в два часа ночи.
– Мы можем уверенно привязать ее к рождению, но не к убийству.
– У нас есть мотив, и логика тоже на нашей стороне. Ты ведь знаешь, что девяносто процентов убийств совершаются людьми, лично связанными с жертвами. Представляешь, эта цифра доходит почти до ста процентов, когда речь идет о новорожденном.
Джордж остановился и рассмеялся, глядя на нее сверху вниз:
– Метишь в помощники, Лиззи?
– Конфликт интересов. Я уже даю показания для штата.
– Что же, жаль, поскольку мне кажется, ты в одиночку могла бы убедить присяжных в виновности Кэти Фишер.
– Ты прав, – ухмыльнулась Лиззи. – Но все, что мне известно, я узнала от тебя.
В предрассветные часы отелилась одна из коров. Аарон провел на ногах почти всю ночь, потому что теленок неправильно лежал в утробе. У Аарона сильно болели руки, поскольку во время схваток ему пришлось залезать руками внутрь и вытаскивать теленка. А теперь он радовался, глядя на это маленькое черно-белое чудо, качающееся на тонких ножках рядом с надежным боком матери.
Пока теленок сосал мать, Аарон принялся раскидывать по загону свежее сено. Через день малыша отнимут от коровы и переведут на кормление из бутылки.
До чего же изводит это жалобное мычание, когда детей отнимают от матерей!
Аарону удалось отогнать от себя эту мысль как раз в тот момент, когда в коровник вошла Кэти. Над кружкой с кофе, которую она протянула ему, поднимался ароматный пар.
– О-о, еще один теленок, – сказала она с сияющими глазами. – Ну разве не прелесть?
Аарон вспомнил, что дочь возилась едва ли не с каждым родившимся на ферме теленком, а их было немало. Она кормила из бутылки телят с тех пор, как сама была совсем крошкой. Он припомнил даже тот первый раз, когда показал дочери, как можно засунуть палец теленку в рот, где еще не было верхних зубов, и он не мог кусаться. Припомнил, что объяснял ей, как теленок своим сильным шершавым языком обовьется вокруг пальца и постарается затащить его внутрь. А еще он припомнил, что глаза Кэти распахнулись, когда в тот первый раз все было именно так, как он сказал.
Как глава семьи Аарон должен был привить своим детям образ жизни «простых» людей: как посвятить себя Богу, как проложить путь между праведным и неправедным. Он смотрел на Кэти. Вот она опускается на колени на свежее сено, разглаживает спутанные завитки шерсти, влажными спиралями прилипшие к спине теленка. Это живо напомнило ему о том, что произошло несколько недель назад. Закрыв глаза, он отвернулся от дочери.
Кэти медленно поднялась и заговорила дрожащим голосом:
– Уже пять дней прошло с исповеди. Неужели ты так и не заговоришь со мной, папа?
Аарон любил свою дочь, больше всего ему хотелось посадить ее к себе на колени, как он делал это, когда она была совсем крошкой, и чтобы мир для нее помещался в обхвате его рук. Но он был повинен в грехе Кэти и ее стыде просто потому, что не смог предотвратить все это. Его обязанностью было также предвидеть последствия, какими бы мучительными они ни оказались.
– Папа? – прошептала Кэти.
Аарон поднял руку, словно останавливая ее. Потом взял кружку с кофе, повернулся и пошел к выходу из коровника с опущенными плечами, тяжелой поступью много пожившего мудрого человека.
– Ты наелась?
Куп заговорил с ней поверх горы грязных тарелок на столе, и поначалу Элли не смогла ответить. Она не съела бы больше ни кусочка, но при этом не насытилась. Ей казалось, она никогда не насытится гулом и болтовней толпы, опьяняющей смесью ее ароматов, шумом машин, снующих по улице под рестораном, расположенным на крыше.
Элли смотрела, как свет от канделябра преломля