– Оправдать ожидания родителей! – фыркнула Элли. – Не из-за этого ли прежде всего с ней все это случилось?
– Отчасти, – усмехнулась доктор Полаччи. – Это и плюс какой-то парень. Парень, имеющий над ней большую власть.
Ночь была такой теплой, что Элли сбросила с себя лоскутное одеяло и лежала теперь поверх него, задрав сорочку до бедер. Она лежала очень тихо, прислушиваясь к дыханию Кэти и спрашивая себя, кто из них заснет первой.
Элли и сама не понимала свою новую одержимость правдой. Как адвокату защиты ей обычно приходилось затыкать уши, чтобы не слышать признания, нежелательные для нее с юридической точки зрения. Но ей очень хотелось узнать, что происходит в голове у Кэти Фишер.
Потом она услышала тишайший вздох.
– Прости, – еле слышно произнесла Кэти.
Элли даже не взглянула на нее:
– За что ты в точности извиняешься? За убийство ребенка? Или за то, что выставляешь меня в идиотском свете перед моим свидетелем?
– Ты знаешь, за что я извиняюсь.
Наступила долгая пауза.
– Зачем ты это сделала? – наконец спросила Элли.
Она услышала, как Кэти повернулась на кровати к ней лицом.
– Затем, что тебе очень хотелось это услышать.
– Мне хочется, чтобы ты перестала лгать, Кэти. Об этом и о том, что случилось после рождения ребенка. – Она провела ладонью по лицу. – И еще мне хочется повернуть время вспять и отказаться от твоего дела.
– Я солгала только потому, что вы с доктором Полаччи были уверены, будто я что-то знаю, – хриплым от слез голосом ответила Кэти. – Я не знаю, Элли. Правда не знаю. Я не чокнутая, как ты думаешь… Просто не могу вспомнить, как ребенок был зачат и как был убит.
Элли не сказала ни слова. Она услышала тихое поскрипывание кровати, когда Кэти свернулась калачиком и заплакала. Сдерживаясь, чтобы не подойти к девушке, Элли залезла под одеяло и стала ждать, пока Кэти не уснет.
Сэмюэл вытер пот со лба и повалил очередного бычка на землю. После всех этих лет работы с Аароном он довел кастрацию до совершенства. Подождав, пока животное не успокоится, он надел резиновое кольцо бычку на мошонку и сильно сжал его. Через несколько секунд двухмесячный бычок был снова на ногах и, бросив на Сэмюэла обиженный косой взгляд, отправился на пастбище.
– Он крепкий, – произнес голос, напугав Сэмюэла.
Повернувшись, он увидел епископа Эфрама, стоящего с той стороны загородки.
– Да, он принесет Аарону много говядины. – Улыбнувшись старику, Сэмюэл вышел через ворота. – Если вы ищете Аарона, то он, наверное, в коровнике.
– На самом деле я искал тебя.
Сэмюэл помедлил, раздумывая, какую вину епископ может возложить на него в этот раз, но сразу отругал себя за подобную мысль. Епископ часто навещал его, и ни один визит не связывался для него со стыдом или каким-то проступком. До тех пор пока все не разладилось с Кэти.
– Пойдем, – сказал Эфрам. – Прогуляемся. – (Сэмюэл пошел за ним следом.) – Помню, как отец подарил тебе первого бычка.
В этом даре амиша сыну не было ничего необычного. Выручка от продажи мяса шла на банковский счет для дальнейшего использования парнем, когда он соберется купить собственный дом или ферму. Сэмюэл улыбнулся, вспоминая бычка, дававшего привес около тысячи фунтов в год.
У Сэмюэла еще оставались деньги, вырученные от продажи мяса того бычка, как и следующих за ним. Он копил эти деньги, или так он считал, для своей жизни с Кэти.
– Сноровка у тебя теперь намного лучше, – заметил Эфрам. – Припоминаю, тот первый бычок здорово лягнул тебя в одно весьма чувствительное место. – Старик усмехнулся в белоснежную бороду. – Тогда возникла критическая ситуация, и непонятно было, кто именно будет кастрирован.
При воспоминании лицо Сэмюэла вспыхнуло, но он рассмеялся.
– Мне было девять, – оправдывался он. – Бычок весил больше меня.
Эфрам остановился:
– Чья это была оплошность?
– Оплошность?
– Удар копытом. То, что тебе досталось.
– Полагаю, бычка, – нахмурившись, пожал плечами Сэмюэл. – Не я же сам это сделал.
– Нет. Если бы ты держал его крепче, это случилось бы?
– Вы же знаете, тогда он не смог бы лягнуть меня. Конечно, я усвоил этот урок. Меня больше никогда не лягали. – Сэмюэл вздохнул. Нужно было работать. У него не было времени на прогулки с Эфрамом. – Епископ, – сказал он, – вы ведь приехали не для того, чтобы поговорить о том бычке?
– Правда?
Сэмюэл примял шляпу на голове:
– Я могу понадобиться Аарону.
– Ты прав, брат. – Епископ положил руку на плечо Сэмюэла. – В конце концов, зачем нам ворошить прошлое? Раз бычок лягнул тебя, ты сразу избавился от него.
– Нет, не избавился. Вы же помните, каким большим он вырос. Он стал прекрасным волом. – Сэмюэл нахмурил брови. – К тому времени как я начал помещать деньги в банк, я уже не вспоминал о том, что он меня лягнул.
Старик внимательно посмотрел на него:
– Да. Но когда в тот день ты лежал на пастбище, воя от боли и хватаясь за гениталии, готов поспорить, ты ни за что не угадал бы, что в конечном итоге все закончится хорошо.
Сэмюэл медленно повернул голову к епископу.
– Вы ведь приехали не для того, чтобы поговорить о том бычке, – тихо повторил он.
Епископ Эфрам поднял брови:
– Правда?
Доктор Брайан Риордан путешествовал на частном самолете в сопровождении двоих мужчин, по виду напоминающих бывших полузащитников, и тихой, как мышка, девушки, то и дело бросавшейся выполнять его поручения. Доктор был хорошо известен в кругах судебной психиатрии как один из самых ярых критиков защиты по линии невменяемости, в особенности при ее применении для оправдания убийц. Он добился того, чтобы его твердые принципы стали известны в судах на всей территории США. У него в кабинете на стене висела карта с яркими флажками, отмечавшими суды, при его содействии упрятавшие за решетку преступников, которые в другом случае могли быть оправданы из чистого сострадания.
На ферме он выглядел явно не на своем месте.
По сравнению с доктором Полаччи доктор Риордан имел для Кэти устрашающий вид. Даже от двери кухни, откуда Элли наблюдала за их беседой, она видела, как дрожит Кэти.
– Мисс Фишер, – представившись, начал Риордан, – меня пригласила сторона обвинения. Это означает, что все сказанное вами будет известно суду. Вам нельзя говорить что-то вне протокола, здесь нет конфиденциальности. Вам понятно?
Элли слушала, как Риордан расспрашивает Кэти о рождении ребенка, попросив рассказывать в настоящем времени.
– Он лежит здесь, – тихо сказала Кэти, – прямо у меня между ног.
– Это мальчик или девочка?
– Мальчик. Крошечный мальчик. – Она помолчала. – Он шевелится.
Элли почувствовала, как у нее пылает лицо. Она отвернулась, обмахиваясь ладонью.
– Он плачет? – спросил Риордан.
– Нет. Только, когда я перерезаю пуповину.
– Как вы ее перерезаете?
– Снаружи загона для отела у папы висят на гвозде ножницы. Их я и использую. И потом все оказывается в крови, и мне кажется, я никогда не смогу стереть ее. Я дергаю за конец пуповины и перевязываю ее… по-моему, бечевкой. Потом он начинает плакать.
– Ребенок?
– Да. Он начинает громко плакать, очень громко, и я пытаюсь прижать его к себе, чтобы успокоить, но это не помогает. Я качаю его и даю пососать свой палец.
Элли прислонилась к стене. Она представила себе этого слабенького младенца, уткнувшегося в лиф ночной сорочки Кэти. Представила себе крошечное личико, просвечивающие веки, и вдруг ощутила на руках эту тяжесть как некую утраченную возможность. Как в этом случае можно защищать чьи-либо действия?
– Извините, – объявила она, врываясь на кухню. – Мне нужен стакан воды. Кто-нибудь еще хочет?
Риордан бросил на нее неодобрительный взгляд. Элли сосредоточилась на том, чтобы, наливая воду, унять дрожь в руках. Отпив немного из стакана, она стала слушать, как ее клиентка рассказывает о смерти ребенка.
– Что происходит потом, Кэти? – спросил Риордан.
Искоса взглянув на него, Кэти покачала головой и вздохнула:
– Не знаю. Хотелось бы мне знать. Как бы мне хотелось! Но в какой-то момент я взываю к Богу о помощи, а в следующий момент просыпаюсь. Ребенка нет. – (Элли склонила голову над раковиной.) – Чудо, – добавила Кэти.
Риордан уставился на нее:
– Вы шутите, правда?
– Нет.
– Сколько времени вы проспали в коровнике?
– Не знаю. Думаю, десять-пятнадцать минут.
Психиатр сложил руки на коленях:
– В это время вы убили ребенка?
– Нет!
– Уверены? – (Кэти решительно кивнула.) – Тогда что же с ним случилось?
Никто еще не спрашивал Кэти об этом. Наблюдая за тем, как девушка ищет ответ, Элли поняла, насколько это было недальновидно.
– Я… не знаю.
– У вас должны быть какие-то соображения. Поскольку кто-то убил этого ребенка, но не вы.
– Может… он просто умер, – пролепетала Кэти. – И кто-то его спрятал.
Элли застонала про себя. Может быть, это подсознание Кэти делало добровольное признание.
– Думаете, случилось именно это? – спросил Риордан.
– Кто-то мог прийти и убить его.
– Вам это кажется вероятным?
– Я… я не знаю. Было еще так рано…
– Я бы сказал, середина ночи, – вставил Риордан. – Кто мог знать, что вы рожаете? – Он видел, как она бьется над вопросом. – Кэти, – твердо произнес он, – что случилось с ребенком?
Элли видела растерянность девушки: дрожащую нижнюю губу, набухшие слезами глаза, трясущуюся спину, – когда та качала головой, вновь и вновь отрицая свою вину. Элли ждала, что Риордан как-то попытается успокоить Кэти, но потом сообразила, что его симпатии на другой стороне. Ведь его пригласила сторона обвинения, и ему было бы неэтично успокаивать клиентку, раз его призвали с конкретной целью – помочь упрятать Кэти в тюрьму.
Элли приблизилась к своей клиентке и опустилась на колени:
– Как думаете, можно нам взять паузу на минуту?
Она не стала дожидаться ответа Риордана, а обняла Кэти за плечи, стараясь не обращать внимания на то, как девушка приподняла свой фартук и съежилась над ним, покачивая на руках, как ребенка.