– Я приехал, чтобы извиниться, – вздохнул он.
– Посреди ночи?
– Я позвонил бы, но никак не мог найти номер Фишеров. Пришлось взять мой супер-пупер-фонарик и обратиться к предмету лично.
– Понимаю. – Губы Элли невольно расплылись в улыбке.
– Нет, не понимаешь. – Взяв Элли за руку, он потянул ее за собой по тропинке, ведущей к пруду. – Мне и правда жаль, что у тебя все разладилось со Стивеном. Я никак не хотел унижать тебя.
– Я так и поняла.
– Однажды ты сделала мне больно, Эл. Очень больно. Наверное, в каком-то смысле я хотел, чтобы тебе было так же погано, как мне тогда. – Он скривился. – Не очень-то благородно с моей стороны.
Элли повернулась к нему:
– Если бы я знала, что ты затаил обиду, Куп, не стала бы просить тебя помочь в деле Кэти. Я думала, что за двадцать лет ты забыл об этом.
– Но если бы я забыл об этом, – возразил Куп, – это означало бы, что я забыл тебя.
Элли ощутила, как вокруг нее смыкается ночь. Бред, подумала она, чувствуя, как в горле у нее бьется пульс. Это безумие.
– Я заявила суду о невменяемости, – выдавила она из себя.
Куп кивнул, мысленно отметив быструю смену темы и то, что Элли прибегла к ней.
– А-а…
– Что это подразумевает?
Держа фонарик под мышкой и засунув руки в карманы, он зашагал дальше, а Элли пошла за ним следом.
– Ты знаешь, что это подразумевает, потому что, вероятно, все обдумала. Кэти вполне вменяема. С другой стороны, полагаю, ты как ее адвокат можешь сказать присяжным, что она королева Елизавета, если это поможет оправдать ее, хотя все мы знаем, что в ней нет ни капли королевской крови.
– Что труднее переварить, Куп, так это то, что молодая напуганная девушка хватает и душит своего ребенка, не отдавая себе отчета в содеянном, или то, что, после того как девушка рожает ребенка, в коровник в два часа ночи входит незнакомец и убивает его, пока она спит.
– Защита по линии невменяемости редко выигрывает, Эл.
– Что-то логичное не подвергают сомнению, даже когда оно кажется совершенно нелогичным. – Они дошли до пруда, и Элли опустилась на кованую скамью, поджав колени. – Даже если она не убивала ребенка, лучший способ оставить ее на свободе – убедить присяжных, что она убивала, когнитивно не сознавая, что делает. Это самая сочувствующая из моих защит.
– Черт, адвокаты все время врут! – заметил Куп.
– Можешь мне этого не говорить, – фыркнула Элли. – Я делала так… Господи, даже не сосчитать, сколько раз!
– И весьма преуспела.
– Угу, – согласилась Элли. – Это точно.
Куп взял ее за руку:
– Тогда почему тебя это гложет?
Лицо Элли огорченно вытянулось. А ведь еще недавно, объясняя Кэти, как они воспользуются защитой по линии невменяемости, чтобы вызволить ее, хотя она была вменяемой, Элли держала себя в руках.
– Хочешь, скажу, почему это тебя убивает? – непринужденно спросил Куп. – Потому что признание невменяемости означает, что Кэти совершила убийство, пусть даже она в когнитивном смысле была на Марсе. А глубоко в душе Кэти тебе слишком сильно нравится, чтобы ты захотела в том признаться.
Элли снова фыркнула:
– Тебя куда-то заносит! Ты же знаешь об отношениях с клиентом – личные чувства не затрагиваются. Мне удавалось сохранить невозмутимый вид, когда я рассказывала присяжным, что растлитель малолетних был столпом общества. В моем описании серийный насильник выглядел хористом. Вот что я делаю. Мои личные чувства к клиентам не имеют ничего общего с тем, что я делаю, чтобы защитить их.
– Ты совершенно права.
Элли даже опешила:
– Да?
– Ага. Дело в том, что уже давно Кэти перестала быть клиенткой. Может быть, даже с самого начала. Между вами установился контакт, пусть не сразу. Она молодая, милая, легко смущается, и ты приняла на себя роль матери. Но твои чувства к ней – загадка, потому что на самом деле она избавилась от чего-то, очень желанного для тебя, – ребенка.
Элли расправила плечи, собираясь высмеять это наблюдение, но в голову не приходило ничего остроумного.
– Меня так легко раскусить?
– В этом нет необходимости, – пробормотал Куп. – Я знаю тебя наизусть.
– Так как же мне уладить это? Если я не отделю мое личное отношение к ней от профессионального, я ни за что не выиграю дело.
– Когда же ты усвоишь, что существуют разные способы выиграть? – улыбнулся Куп.
– Что ты имеешь в виду? – настороженно спросила Элли.
– Иногда, думая, что проиграл, на самом деле заводишься и делаешь рывок вперед. – Он взял ее за подбородок и дотронулся губами до ее рта. – Посмотри на меня.
Элли посмотрела. Она увидела поразительную карибскую зелень его глаз и, что более важно, историю его жизни. Она увидела у него под подбородком маленький шрам, оставшийся после падения с велосипеда в шесть лет. И складку на щеке, превращавшуюся в ямочку при малейшем намеке на улыбку.
– Прости за то, что я говорил тебе в тот вечер, – произнес Куп. – И пожалуй, заодно за то, что сказал прямо сейчас.
– Возможно, мне необходимо было это услышать. И вероятно, то и дело получать подзатыльники.
– Должен предупредить тебя, я не из таких.
Элли наклонилась к нему:
– Знаю.
Их поцелуи были жадными и неистовыми, словно они стремились залезть друг другу под кожу. Куп шарил руками по ее спине и груди.
– Господи, я скучал по тебе! – выдохнул он.
– Прошло всего пять дней.
Куп резко остановился, потом прикоснулся к ее лицу:
– Прошла целая вечность.
Закрыв глаза, она поверила ему. Элли представила себе, как из открытого окна ее комнаты в общаге доносятся трескучие звуки песни группы «Grateful Dead», а они с Купом лежат, крепко обнявшись, на узкой кровати. Она по-прежнему видела занавес из бус, висевший в проеме встроенного шкафа, хрустальную радугу и глаза-бусинки белки, которая, устроившись на подоконнике, наблюдала за ними.
Она почувствовала, как он стаскивает с нее рубашку и шорты.
– Куп, – вдруг заволновавшись, сказала она. – Мне уже не двадцать.
– Черт! – Он продолжал стаскивать с нее шорты. – Боюсь, это значит, что мне тоже.
– Нет, правда. – Элли сняла его руку с пояса своих шортов и поднесла эту руку к своим губам. – Я выгляжу не так, как прежде.
Он сочувственно кивнул:
– Этот шрам… он не от установки кардиостимулятора?
– Мне не ставили кардиостимулятор.
– Тогда о чем ты беспокоишься? – Он поцеловал ее. – Эл, меня не волновало бы, если бы ты весила двести фунтов и у тебя на груди росли волосы. Когда я смотрю на тебя, не важно, что я увижу, – я представляю себе девушку, студентку колледжа, потому что в ту минуту, как я влюбился в тебя, время остановилось.
– Я не вешу двести фунтов.
– Ни унции свыше ста восьмидесяти, – согласился Куп, и она шлепнула его по руке. – Ты будешь по-прежнему отвлекать меня или позволишь заняться с тобой любовью?
– Не знаю, – улыбнулась Элли. – Дай подумать.
Ухмыльнувшись, он поцеловал ее. Она обвила его руками за шею и притянула ближе.
– Знаешь, – сказал он, обдавая ее горячим дыханием, – когда я в тот вечер раздевал тебя, тебе тоже было не двадцать.
– Да, но я была пьяная.
– Может, стоило это попробовать! – рассмеялся Куп. – Ведь эта чертова скамья такая твердая, что я чувствую каждый год своих жалких тридцати девяти лет.
Он быстрым движением стащил ее со скамьи и ловко перекатился вместе с ней на траву, приняв на себя удар от падения.
Элли приземлилась на него сверху с раскинутыми ногами, ее лицо оказалось в дюйме от лица Купа.
– Ты будешь по-прежнему отвлекать меня, – пробормотала она, – или позволишь заняться с тобой любовью?
Руки Купа сомкнулись на ее талии.
– Я думал, ты никогда не попросишь, – ответил он и прижался губами к ее губам.
Кэти сидела за столом со стаканом молока из неизменного кувшина, вынутого из холодильника, когда в дом, как тинейджер, прокралась Элли. Увидев свет, она просунула голову в дверь кухни.
– Ой! – удивившись при виде Кэти, сказала она. – Почему не спишь?
– Не могла заснуть, – ответила Кэти. – А ты почему не спишь?
Но, едва увидев Элли, Кэти догадалась, где та была и чем занималась. Трава в волосах, румянец на щеках. От нее пахло сексом.
На миг Кэти ощутила в себе прилив зависти. Она не в силах была отвести взгляд от Элли, потому что очень хотела испытать то, что чувствовала в тот момент Элли. Кэти казалось, что кожа Элли продолжает светиться от нежных прикосновений.
– Вышла прогуляться, – медленно произнесла Элли.
– И упала.
– Нет… почему?
Кэти пожала плечами:
– Тогда откуда у тебя травинки в волосах?
Смущенная Элли потянулась к волосам.
– Разве ты моя мать? – с улыбкой спросила она.
Кэти представила себе, как кто-то обнимает и целует Элли. Она вспомнила об Адаме и вместо смутной истомы внизу живота ощутила лишь горечь.
– Нет. И ты тоже не моя мама.
Элли сжалась:
– Верно.
– Но ты считаешь себя ею. Тебе хочется, чтобы я прижалась к тебе и выплакала свое горе и чтобы мне полегчало. Но знаешь что, Элли? Матери не всегда могут облегчить горе, что бы ты ни думала.
Уязвленная Элли прищурилась:
– Эти слова говорит настоящий эксперт в материнстве.
– Я знаю больше твоего, – возразила Кэти.
– Разница между тобой и мной, – невозмутимо произнесла Элли, – в том, что я отдала бы все, чтобы иметь ребенка, а ты постаралась поскорее избавиться от своего.
Глаза Кэти широко раскрылись, как будто Элли ударила ее. Потом молниеносно наполнились слезами, которые девушка вытирала тыльной стороной ладони.
– О Господи! – запричитала она, скрестив руки на груди. – О Господи, ты права!
Элли пристально взглянула на нее:
– Это ты убила ребенка, Кэти?
Девушка покачала головой:
– Я уснула. Уснула, клянусь тебе и Господу, с ним на руках! – Ее лицо исказилось от муки. – Но я могла и убить его, Элли. Я хотела, чтобы он пропал. Месяц за месяцем я желала, чтобы он просто исчез.