Она тотчас же потянулась за следующей вязанкой кукурузы. Ощетинившиеся стебли кукурузы поднимались до верха конвейера. Распряженные мулы топтались на месте. И хотя Сара не проронила ни слова, но, работая с дочерью, она улыбалась.
В тот день, когда Тереза Полаччи приехала отрепетировать свидетельские показания для своего прямого допроса, на небе уже несколько часов собирались тяжелые серые тучи, грозя ливнем. В помещении для дойки, где я сидела перед компьютером, ветер сотрясал окна и свистел в трещинах дверей.
– Значит, после обсуждения диссоциации, – вслух размышляла я, – мы… – Я прервалась, когда один из котят пристроился к моей ноге, приняв ее за когтеточку. – Эй, Кэти, ты не возражаешь?
Кэти лежала на линолеуме животом вниз, а по спине и ногам ее ползали другие котята из амбарного помета. Она вздохнула, потом поднялась на руки и колени, стряхнув с себя всех котят, кроме одного, залезшего к ней на плечо, и сняла с моих джинсов другого котенка.
– Хорошо. Итак, мы приводим базовое описание женщины, совершающей неонатицид, говорим о диссоциации и затем анализируем твой разговор с доктором Полаччи.
Кэти повернулась:
– Мне придется сидеть там и слушать, как ты все это говоришь?
– Ты имеешь в виду – в зале суда? Естественно. Ты же обвиняемая.
– Тогда почему ты просто не дашь мне этого сделать?
– То есть дать показания? Потому что прокурор порвет тебя на части. Если же твою историю расскажет доктор Полаччи, то присяжные с большей вероятностью будут тебе сочувствовать.
– Что плохого в том, что я заснула? – заморгала Кэти.
– Во-первых, если ты встанешь и скажешь, что не убивала ребенка, это будет противоречить нашей защите. Во-вторых, присяжным будет сложнее поверить в твою историю.
– Но это правда.
Психиатр предупредила меня об этом – о том, что еще некоторое время Кэти будет упрямо придерживаться амнестического объяснения событий.
– Понимаешь, доктор Полаччи давала показания в десятках дел, подобных твоему. Ты же будешь свидетельствовать в первый раз. Разве ты не будешь увереннее чувствовать себя с экспертом?
Кэти посадила одного котенка к себе на ладонь:
– Элли, сколько дел было у тебя?
– Сотни.
– Ты всегда выигрывала?
– Не всегда, – нахмурившись, призналась я. – Но в большинстве случаев.
– Ты ведь хочешь выиграть это дело?
– Разумеется. Вот почему я использую эту защиту. И тебе следует ее придерживаться, потому что ты тоже хочешь выиграть.
Кэти подняла руку, чтобы котенок перепрыгнул через нее. Потом посмотрела мне прямо в глаза.
– Но если ты выиграешь, – сказала она, – я все же проиграю.
В воздухе носился аромат опилок, и небо прореза́л вой гидравлических пил, когда около шестидесяти амишских мужчин собирали деревянный каркас огромной стены коровника. Все эти мужчины, отличавшиеся по возрасту, росту и телосложению, носили на поясе небольшие сумки с гвоздями и молотком. Желая помочь старшим, вокруг топтались мальчишки, ради такого случая рано отпущенные из школы.
Я вместе с другими женщинами стояла на пригорке, скрестив руки и созерцая чудо воздвижения коровника. На земле лежали четыре стены, собранные поначалу на плоскости. Группа мужчин расположилась на расстоянии нескольких футов друг от друга вдоль будущей западной стены. Владелец строящегося коровника Мартин Зук встал чуть поодаль. По команде, произнесенной им на амишском диалекте, мужчины взялись за каркас стены и принялись поднимать его. Мартин встал у них за спиной, длинным шестом удерживая стену в нужном положении, в то время как Аарон удерживал другую сторону. У основания стены сгрудились еще с десяток плотников, прибивая ее на место отрывистыми ударами молотков. Один из плотников продвигался вдоль цементного фундамента, через равные промежутки одним ударом молотка загоняя гвозди в деревянную раму, примыкающую к нему. За ним следом шла пара энергичных школьников, забивающих гвозди тремя или четырьмя резкими ударами.
Сладковатый слабый запах новой постройки смешивался с более резким запахом мужского пота, когда мужчины поднимали остальные стены и укрепляли их, а потом, как обезьяны, взбирались на деревянные стропила, чтобы закрепить настил крыши. Я вспомнила о рабочих, которые делали новую крышу для нашего дома. Тогда мне было шестнадцать, и я с благоговением и страхом смотрела, как они с обнаженными торсами, с банданами на головах, расставляя ноги под углом, лихо ходят по черному толю под грохот несущейся из переносного стереомагнитофона музыки. Эти люди, казалось, работали гораздо напряженнее той бригады, однако ни один из них не закатал даже рукава светлой рубашки.
– Хороший день для этого, – сказала Сара за моей спиной другой женщине, когда они ставили блюда с угощениями на длинные складные столы.
– Не слишком жарко, и не слишком холодно, – согласилась женщина.
Это была жена Мартина Зука. Меня с ней однажды познакомили, но я не могла вспомнить ее имя. Она торопливо прошла мимо Сары и поставила на стол блюдо с жареной курицей. Потом сложила руки чашечкой и прокричала:
– Идите обедать!
Почти одновременно все мужчины отложили молотки и гвозди, отстегнули с пояса сумки. Мальчишки, не истратившие всю энергию, помчались к старой ванне с водой, стоявшей во дворе. Сгрудившись у ванны, они со смехом и шутками передавали друг другу кусок мыла. Потом вытерлись светло-голубыми полотенцами и уступили место у ванны краснолицым потным мужчинам.
За стол первым уселся Мартин Зук, его сыновья справа и слева от него. Мужчины заняли свободные места. Мартин опустил голову, и на какое-то время стали слышны лишь скрип скамей под мужчинами и их размеренное дыхание. Потом Мартин поднял взгляд и потянулся за курицей.
Я ожидала услышать оживленный разговор, по крайней мере обсуждение строительства коровника. Но почти никто не разговаривал. Проголодавшимся людям было не до любезностей, они жадно уплетали еду.
– Оставьте место для чего-то еще, – наклоняясь над столом с полным блюдом курицы, сказала жена Мартина. – Сара испекла пирог с тыквой.
Когда заговорил Сэмюэл, то сразу привлек к себе внимание, поскольку за столом говорили мало.
– Кэти, – сказал он, и та от неожиданности подскочила, – это твой картофельный салат?
– Ну ты же знаешь, что да, – ответила Сара. – Только Кэти кладет в него помидоры.
Сэмюэл взял себе добавки:
– Вкусная еда, и я привык к ней.
Сидящие за столом продолжали поглощать обед, словно не замечая, как мучительно краснеет Кэти и улыбается медлительной улыбкой Сэмюэл, не замечая публичного проявления симпатии, не свойственного этому кругу людей. Через несколько минут, когда мужчины встали из-за стола, а мы остались прибраться, Кэти продолжала упорно смотреть в сторону коровника.
Посуду вымыли и вернули женщинам, которые принесли еду. Гвозди собрали в пакеты из оберточной бумаги, молотки засунули за сиденья багги. На фоне пурпурного неба четко вырисовывался величавый силуэт нового коровника.
– Элли…
Я обернулась, с удивлением услышав этот голос:
– Сэмюэл?
Он держал в руках шляпу, все время перебирая ее по краю, как гимнастический ролик.
– Я подумал, может быть, вы захотите заглянуть внутрь.
– Внутрь коровника? – Во все время, пока мы были на монтаже строения, я не видела на площадке ни одной женщины. – С удовольствием.
Я шла рядом с ним, не зная, что сказать. Наш последний частный разговор закончился рыданием Сэмюэла по поводу беременности Кэти. В конце концов, я выбрала амишский путь: не говоря ни слова, с дружелюбным видом пошла рядом с ним.
Изнутри коровник казался даже более внушительным, чем снаружи. У меня над головой пересекались толстые балки из душистой сосны, которые прослужат не одно десятилетие. Высокая мансардная крыша изгибалась наподобие светлого искусственного неба. Когда я дотронулась до столбов, поддерживающих стойла для животных, на меня посыпалось конфетти из опилок.
– Это действительно нечто, – оценила я. – За один день построить целый коровник.
– Только человеку в одиночку это казалось бы чем-то непосильным.
Не слишком отличается от моей философии в отношении клиентов – даже содействие энергичного адвоката в какой-нибудь сложной ситуации меркнет по сравнению с готовностью армии друзей и родственников прийти на помощь.
– Мне надо с вами поговорить, – явно смущаясь, начал Сэмюэл.
– Не стесняйся, излей душу, – улыбнулась я.
Нахмурившись, он попытался понять мой английский, потом покачал головой:
– Кэти… с ней все в порядке?
– Да. И сегодня за обедом ты сказал ей нечто приятное.
Сэмюэл пожал плечами:
– Да это ерунда. – Он повернулся, грызя большой палец. – Я вот думал об этом разбирательстве.
– Ты имеешь в виду суд?
– Да, суд. И чем больше я о нем думаю, тем яснее понимаю, что он не так уж отличается от чего-то другого. Мартину Зуку не пришлось одному присматривать за всей этой грудой пиломатериалов.
Я не уловила смысла этого туманного амишского высказывания.
– Сэмюэл, я не вполне уверена…
– Я хочу помочь, – перебил он меня. – Хочу выступить с Кэти в суде, чтобы она не осталась одна.
Лицо Сэмюэла было хмурым и застывшим от обуревавших его мыслей.
– «Орднунг» не запрещает строить коровник, – мягко произнесла я. – Но я не знаю, как отреагирует епископ, если ты охотно возьмешь на себя роль свидетеля в деле об убийстве.
– Я поговорю с епископом Эфрамом, – сказал Сэмюэл.
– А если он скажет «нет»?
Сэмюэл сжал губы:
– Английскому судье вряд ли есть дело до Meidung.
Да, судье главного суда первой инстанции будет наплевать, если свидетель был отлучен своей религиозной общиной. Но Сэмюэлу не будет. И Кэти тоже.
Я взглянула поверх его плеча на крепкие стены, прямые углы, крышу, которая спасет от дождя.
– Посмотрим, – ответила я.
– Что теперь?
Кэти откусила зубами нитку и подняла на меня глаза: