– Теперь все готово.
У меня отвисла челюсть.
– Шутишь.
– Не-а.
Кэти разгладила небольшое лоскутное одеяло с узором в виде лесных хижин. Там были оттенки желтого, фиолетового, темно-синего и розового. Когда я только что приехала к Фишерам и, к своему стыду, не умела даже пришить пуговицу, Сара с Кэти решили, что займутся моим обучением. С их помощью я научилась сметывать, скалывать булавками и шить. Каждый вечер, когда семья собиралась после ужина – почитать газету, или сыграть в нарды или кости, или, как Элам, просто вздремнуть, – мы с Кэти склонялись над небольшой рамой моего килта и вместе собирали его. И вот он был готов.
Сара подняла лицо от своей работы:
– Элли закончила?
Просияв, я кивнула:
– Хочешь взглянуть?
Даже Аарон отложил газету.
– Ну конечно, – пошутил он. – Это самое важное событие, с тех пор как Омар Лэпп продал свои двадцать акров тому агенту по недвижимости из Гаррисберга. – Он понизил голос: – И почти такое же маловероятное.
Он тоже улыбался, когда Кэти помогла мне открепить килт от рамы и с гордостью поднесла к моей груди.
Я знала: если бы лоскутное одеяло сшила Кэти, то не стала бы хвастать им, хотя оно гораздо больше заслуживало бы похвалы. Я знала, что стежки на ее стороне килта аккуратные и ровные, как зубки ребенка, а мои скачут, как пьяные, отклоняясь от намеченных карандашом линий.
– Что ж, прекрасно, Элли, – сказала Сара.
Сидящий в кресле Элам приоткрыл один глаз:
– Даже ноги им будет не согреть зимой.
– Оно и должно быть небольшим, – возразила я, потом повернулась к Кэти. – Правда ведь?
– Ага. Это как детское одеяльце. Для детей, которые еще родятся, – с улыбкой ответила она.
Я возвела глаза к небу:
– И не надейся.
– Большинство «простых» женщин твоего возраста вовсю продолжают рожать детей.
– Большинство «простых» женщин моего возраста замужем лет двадцать, – заметила я.
– Кэти, – вмешалась Сара, – оставь Элли в покое.
Я осторожно сложила свое одеяло, словно это был флаг павшего солдата, и прижала его к себе:
– Видишь? Даже твоя мама соглашается со мной.
В комнате воцарилась гнетущая тишина, и почти сразу я осознала свою оплошность. Сара Фишер не соглашалась со мной – в свои сорок три она отдала бы правую руку, чтобы родить ребенка, однако уже давно решение было принято за нее.
Я повернулась к ней:
– Прости. Я проявила нетактичность.
Сара ничего не ответила, потом пожала плечами и взяла килт.
– Хочешь, чтобы я его выгладила? – спросила она, не позволив мне сказать, что я хочу, чтобы она села и отдохнула.
Я огляделась по сторонам. Кэти, Аарон и Элам продолжали заниматься своими делами, как будто я ничего такого и не говорила.
В следующий момент послышался стук в дверь, и я встала, чтобы открыть ее. По взгляду, которым обменялись Аарон с Эламом, я поняла, что, по их разумению, столь поздний посетитель в будний день наверняка вестник беды. Я уже дотронулась до ручки двери, когда дверь, которую толкнули снаружи, распахнулась. На пороге стоял Джейкоб Фишер. Сначала он наткнулся на мой изумленный взгляд, на его губах играла нервная кривая улыбка.
– Привет, мама, вот и я, – оживленно произнес он в духе пародии на телевизионный ситком, которую поняли только мы двое. – Что у вас на ужин?
Первой подбежала Сара, привлеченная звуками голоса сына, которого не видела много лет. Зажимая рот ладонью и улыбаясь сквозь слезы, она была уже в ярде от Джейкоба, когда простым движением руки ее остановил Аарон:
– Нет. – Он надвинулся на своего сына, и из страха перед ним Сара вжалась в стену. – Тебя здесь больше не ждут.
– Почему, папа? – спросил Джейкоб. – Дело не в том, что так сказал епископ. И кто ты такой, чтобы устанавливать правило более строгое, чем «Орднунг»? – Он сделал шаг вперед. – Я скучаю по своим родным.
Сара чуть не задохнулась:
– Ты вернешься в лоно Церкви?
– Нет, мама, не могу. Но я очень хочу вернуться домой.
Аарон, стиснув зубы, стоял лицом к лицу с сыном. Потом, не говоря ни слова, повернулся и вышел из комнаты. Через несколько секунд в задней части дома хлопнула дверь.
Потрепав Джейкоба по плечу, Элам медленно пошел вслед за собственным сыном. Сара, по лицу которой текли слезы, протянула руки к своему старшему ребенку:
– О-о, не могу в это поверить! Не могу поверить, что это ты!
Глядя на нее, я поняла, почему мать будет недоедать, но накормит ребенка, поняла, что у нее всегда найдется время и место для ребенка, что она может быть мягкой и податливой и в то же время сильной, способной горы сдвинуть. Сара водила пальцами по изгибам и впадинкам лица Джейкоба – безбородый, возмужавший, другой.
– Мальчик мой, – шептала она. – Красивый мой мальчик.
В тот момент я представила себе девушку, какой она была в восемнадцать – стройную и сильную, застенчиво показывающую молодому мужу новорожденного младенца. Сара сжала руки Джейкоба, не желая ни с кем его делить, даже с Кэти, которая подскочила, как щенок, за своей долей ласки. Джейкоб встретился со мной взглядом над головами женщин:
– Элли, приятно вновь увидеться.
Джейкоб быстро согласился выступить для Кэти свидетелем – наилучший вариант, поскольку ее мать или отец никоим образом не могли бы встать на свидетельскую трибуну. В тот день я как раз работала над составлением прямого допроса. Однако еще раньше я планировала порепетировать с ним в Стейт-Колледже, понимая, как трудно ему украдкой пробраться на ферму, не вызывая подозрений Аарона. Но теперь получалось, что Джейкоб играет по своим правилам.
Сара повела его на кухню, чтобы угостить горячим шоколадом – было ли это по-прежнему его любимым лакомством? – и кексом из тех, что она испекла утром. Я заметила и уверена, Джейкоб тоже заметил, что, когда он сел, крещеные члены семьи встали, пусть они радовались примирению, но все же не могли сидеть за одним столом с отлученным от Церкви амишем.
– Почему ты вернулся? – спросила Кэти.
– Время пришло, – ответил Джейкоб. – Во всяком случае, пришло время тебе и маме увидеть меня.
Сара отвела взгляд:
– Твой отец был страшно взбешен, когда узнал, что Кэти навещала тебя. Мы его ослушались, и он огорчается. Дело не в том, что он не хочет тебя видеть или не любит тебя. Он хороший человек, строгий к другим, но более всего строгий к себе. Когда ты принял решение выйти из Церкви, он не винил тебя.
– Что-то не припомню, – фыркнул Джейкоб.
– Это правда. Он винил себя за то, что, будучи твоим отцом, не воспитал в тебе стремление остаться.
– Моя учеба не имела к нему никакого отношения.
– Может быть, для тебя, – сказала Сара. – Но не для твоего папы. – Похлопав Джейкоба по плечу, она не торопилась убрать руку, словно не желая отпускать сына. – Все эти годы он наказывал себя.
– Прогнав меня?
– Отказавшись от единственного, чего желал больше всего, – тихо ответила Сара. – Своего сына.
Резко поднявшись, Джейкоб взглянул на Кэти:
– Хочешь прогуляться?
Она кивнула, обрадовавшись, что выбрали ее. Они почти дошли до задней двери, когда Сара окликнула Джейкоба:
– Останешься ночевать?
Он покачал головой.
– Я не стану подводить тебя, – ласково произнес он. – Но, нравится ему это или нет, мама, я буду приезжать сюда.
Иногда, лежа в кровати в доме Фишеров, я спрашивала себя, смогу ли когда-нибудь вновь привыкнуть к городской жизни. Каково это будет – засыпать под пыхтение автобусов вместо уханья сов? Закрывать глаза в комнате, где не бывает полной темноты благодаря неоновым вывескам и уличным фонарям? Работать в высотном здании, куда не доносится запах клевера и одуванчиков?
В ту ночь луна была желтой, как волчий глаз, который, не мигая, смотрел на меня. Я лежала в кровати, дожидаясь возвращения Кэти после прогулки с Джейкобом. Я рассчитывала немного поговорить с ним о его свидетельских показаниях, однако они с Кэти куда-то пропали и не возвращались. Не было их и в тот час, когда Элам отправился в свой домик, и когда Аарон, вернувшись после вечернего обхода домашнего скота, молча пошел наверх, и даже когда Сара, переходя из комнаты в комнату, выключала на ночь газовые светильники.
Было уже за два часа ночи, когда Кэти наконец проскользнула в комнату.
– Я не сплю, – объявила я. – Так что можешь шуметь.
Кэти на миг перестала снимать фартук, потом кивнула. Из скромности повернувшись ко мне спиной, она сняла платье и повесила его на деревянные плечики, висевшие на стене, потом натянула через голову ночную сорочку.
– Наверное, здорово было пообщаться с Джейкобом?
– Ага, – пробормотала Кэти, вопреки моим ожиданиям не выказавшая никакого энтузиазма.
– Ты в порядке? – Я в тревоге приподнялась на локте.
– Просто устала. – Кэти выдавила из себя улыбку. – Мы немного поговорили о суде, и это меня утомило. – Через секунду она добавила: – Я сказала ему, что ты всем будешь говорить, будто я чокнутая.
Я бы не стала использовать это выражение, но вот вам, пожалуйста.
– Что думает Джейкоб?
– Он сказал, ты хороший адвокат и знаешь, что делаешь.
– Умный мальчик. Что еще он говорил?
– Так, всякое, – пожав плечами, тихо сказала Кэти. – Рассказывал о себе.
Откинувшись назад, я заложила руки за голову:
– Скажи, сегодня он здорово разозлил твоего отца?
Ответа не последовало, и я подумала, что Кэти заснула. Я вздрогнула, когда Кэти проворно выскочила из кровати и задернула шторы.
– Эта луна, – пробормотала она. – Такая яркая, что не уснуть.
Шторы-плиссе в спальне были темно-зеленого цвета с желтоватым отливом, как и все другие шторы в доме. Это одна из особенностей, по которой можно отличить амишский дом от американского, – цвет штор, а еще отсутствие электрических проводов, идущих к дому.
– Почему у вас все шторы зеленые? – спросила я, уверенная в том, что для этого нет объяснения, как и для всякой другой странности в жизни амишей.