– В чем же, по-вашему, причина?
– Врожденная аномалия сердца, но у этого ребенка ее не было – или инфекция. Некроз может наступить за несколько часов до того, как в организме возникнет воспалительная реакция на инфекцию, которую способен распознать патолог. Возможно, ребенок умер до того, как это произошло. Я возьму образцы ткани у судмедэксперта и проведу тест с окрашиванием по Граму. Посмотрим, что получится.
Рука Элли замерла на полпути ко рту, и шкварки были забыты.
– Вы хотите сказать: возможно, ребенок умер от этой таинственной инфекции, а не от асфиксии?
– Угу, – ответил патолог. – Я вам сообщу.
Предстоящей ночью ожидались заморозки. Сара узнала об этом от Рейчел Йодер, а та узнала от Альмы Бейлер, у которой каждый год перед первым понижением температуры от ревматоидного артрита колени распухали до размера дынь. Кэти и Элли были отправлены в огород снять оставшиеся овощи: помидоры, кабачки, тыквы и морковь толщиной с кулак. Кэти собирала овощи в фартук, а Элли взяла из дома корзину. Элли заглядывала под широкие листья цуккини в поисках затерявшихся плодов, продливших сезон сбора урожая.
– Когда я была маленькой, – сказала она, – то думала, что дети появляются на овощных грядках вроде этой.
– А я думала, дети появляются от укола, – улыбнулась Кэти.
– Прививки?
– Ммм… Так оплодотворяют коров. Я видела, как это делается. – Элли тоже видела – искусственное оплодотворение было самым надежным способом вырастить молочную породу. Кэти громко рассмеялась. – Господи, ну и шуму я наделала однажды, когда мама повела меня на прививку от кори!
Хохотнув, Элли срезала ножом со стебля кабачок:
– Когда я узнала всю правду о рождении детей, то не поверила. Мне казалось, по логике, это не должно сработать.
– Теперь я почти не задумываюсь о том, откуда берутся дети, – пробормотала Кэти. – Я думаю о том, что с ними происходит после.
Выпрямившись, Элли осторожно положила нож:
– Ты ведь не собираешься сделать сейчас еще одно признание?
– Нет, – грустно улыбаясь, покачала головой Кэти. – Твоя стратегия защиты в безопасности.
– Какая стратегия защиты? – промямлила Элли, но, увидев испуганный взгляд Кэти, попыталась сгладить свои слова. – Прости. Только я не совсем понимаю, что с тобой теперь делать. – Элли опустилась на землю среди стеблей бобов, давным-давно собранных. – Если я никогда не войду в зал суда, если позволю тебе защищаться, как ты того хочешь, то тебя признают неспособной находиться под судом. Тебя, скорее всего, оправдают при условии психиатрической помощи в дальнейшем.
– Я не недееспособная, и ты это знаешь, – упрямо произнесла Кэти.
– Да, ты вменяемая. У нас уже был разговор на эту тему.
– И к тому же я честная, и я амиш.
– Амиш? – переспросила Элли. – Думаю, присяжные поймут это по твоей одежде. – Элли потянула за кудрявую листву морковки. – Эти слова могут быть синонимами. – Она снова дернула, и, когда морковка выскочила из земли, Элли вдруг осознала свои слова. – Господи, Кэти, ты же из амишей!
– Если ты только через несколько месяцев это заметила, то я не… – заморгала Кэти.
– Это защита. – Лицо Элли расплылось в улыбке. – Амишские парни ходят на войну?
– Нет. Они сознательные отказники.
– Почему?
– Потому что мы не признаем насилия, – ответила Кэти.
– Точно. Амиши живут, буквально исполняя учение Христа. Это значит – подставлять правую щеку, если тебя бьют по левой, как делал Христос, и не только по воскресеньям, а в каждую отдельную минуту дня.
– Я не понимаю… – произнесла озадаченная Кэти.
– Присяжные тоже сначала не поймут, но поймут к тому времени, когда я закончу защиту, – сказала Элли. – Знаешь, Кэти, почему ты первый подозреваемый в убийстве амиш из Ист-Парадайса? Потому что – очень просто – если ты амиш, то не можешь совершить убийства.
Доктору Оуэну Зиглеру нравилась Элли Хэтэуэй. Однажды он уже работал с ней по делу о жестоком муже, который избивал свою беременную жену, отчего та потеряла ребенка на сроке в двадцать четыре недели. Доктору нравился ее деловой стиль, мальчишеская стрижка и ноги, растущие, казалось, из шеи – нечто невозможное с точки зрения анатомии, но тем не менее волнительное. Он понятия не имел, что за клиент у нее был на этот раз, но, судя по тому, как складывались обстоятельства, у Элли Хэтэуэй имелись обоснованные сомнения, пусть даже и незначительные.
Заглядывая в совиное око микроскопа, Оуэн тщательно исследовал результаты теста с окрашиванием по Граму. Видны были скопления темно-синих грамположительных палочек, по форме – коккобактерий. Согласно результатам вскрытия, по культуре бактерий как основные загрязнители были определены дифтероиды. Но их было чертовски много, и Оуэн начал сомневаться, настоящие ли это дифтероиды.
Зерно сомнения заронила фактически Элли. Что, если эти грамположительные палочки являются возбудителями инфекции? Коккобактериальный организм легко принять за палочку дифтероида, тем более что микробиолог, проводивший этот тест, не применял окрашивания по Граму.
Оуэн вынул предметное стекло из микроскопа и, держа его на ладони, пошел по больничному коридору в лабораторию, где работал Боно Герхардт. Оуэн нашел микробиолога, склонившегося над каталогом реактивов.
– Выбираешь луковицы для посадки весной?
– Угу, – рассмеялся микробиолог, – никак не могу решить, что выбрать: голландские тюльпаны, вирус герпеса или цитокератин. – Он кивнул на предметное стекло в руке Оуэна. – Что это?
– Думаю, либо это стрептококк группы В, либо листериоз, – сказал Оуэн. – Надеюсь, ты скажешь наверняка.
Незадолго до десяти часов вечера члены семьи Фишер откладывали все свои дела и, словно под действием магнита, собирались в центре гостиной. Элам произносил короткую молитву на немецком, а затем все прочие молча наклоняли головы, отдавая дань уважения Богу. Элли наблюдала эту сцену уже несколько месяцев, всегда вспоминая тот первый странный разговор с Сарой о своей вере. Неловкость, которую она поначалу испытывала, уступила место любопытству, а затем безразличию – она читала статьи из «Ридерз дайджест» или одну из своих книг по юриспруденции, после чего шла спать вместе с остальными.
В этот вечер они с Сарой и Кэти играли в скребл. Когда часы с кукушкой пробили десять, Кэти сбросила буквы со своего лотка в коробку, ее мама сделала то же самое. Аарон, бывший до этого в коровнике, вошел в комнату в вихре прохладного воздуха. Он повесил свою куртку и опустился на колени рядом с женой.
Но в тот вечер, читая «Отче наш», Элам делал это на английском. Удивленная таким началом – амиши молились на немецком или в крайнем случае на голландском, – Элли поневоле зашевелила губами. Сара, тоже шепча слова молитвы, подняла голову. Взглянув на Элли, она чуть подвинулась вправо, чтобы дать той больше места.
Когда в последний раз Элли молилась по-настоящему – не так, когда при появлении присяжных в последнюю минуту взываешь к Всевышнему или когда патрульный полицейский на магистрали ловит тебя на скорости восемьдесят пять миль в час? Что она теряет? Не отвечая на собственный вопрос, Элли соскользнула со стула и опустилась на колени рядом с Сарой, словно была частью этого дома, словно думала, что ее надежды оправдаются.
– Боно Герхардт, – протягивая руку, произнес мужчина. – Приятно познакомиться.
Элли улыбнулась микробиологу, которого ей представил Оуэн Зиглер. Этот коротышка носил на голове хирургическую шапочку с принтами зебр и обезьян. К отвороту его куртки была приколота гватемальская куколка-утешительница. На шее висели наушники, от которых змеились провода к CD-плееру «Сони», лежащему в правом кармане.
– Вы пропустили инкубацию, – сказал он, – но я прощаю вас за то, что пришли после первого акта.
Боно подвел ее к столу, где ждали несколько предметных стекол.
– В целом мы пытаемся идентифицировать организм, выявленный Оуэном в ходе иммунопероксидазной реакции. Я сделал дополнительные срезы парафинового блока ткани и культивировал их с антителами, которые будут реагировать с листерией – это бактерия, которую мы пытаемся идентифицировать. Здесь вот наши положительные и отрицательные контрольные бактерии – подлинные образцы листерии, любезно предоставленные ветеринарным колледжем, а также дифтероиды. А сейчас, дамы и господа, наступает момент истины.
Элли затаила дыхание, когда Боно нанес на первый образец несколько капель раствора.
– Это пероксидаза хрена, энзим, связанный с антителом, – пояснил Боно. – Теоретически этот энзим появляется только там, где есть листерия.
Элли смотрела, как он манипулирует со всеми предметными стеклами. Наконец он взял маленький пузырек.
– Йод? – попробовала угадать она.
– Близко. Просто краситель. – Он капнул на каждый образец и положил первое предметное стекло под микроскоп. – Если это не листерия, – пробормотал Боно, – укусите меня.
Элли переводила взгляд с одного мужчины на другого:
– Что происходит?
Оуэн, прищурившись, посмотрел в микроскоп:
– Помните, я говорил вам, что некроз печени был, вероятно, вызван инфекцией? Вот бактерия, вызвавшая его.
Элли заглянула в микроскоп, но увидела лишь что-то вроде толстых зерен риса с коричневой каемкой.
– У младенца был листериоз, – сказал Оуэн.
– Значит, он умер не от асфиксии?
– Фактически да. Это была цепочка событий. Асфиксия возникла вследствие преждевременных родов, которые были вызваны хориоамнионитом, а тот был следствием листериоза. Ребенок заразился инфекцией от матери. Это фатальные без малого тридцать процентов для плода в утробе, но у матери эта инфекция может остаться невыявленной.
– Следовательно, это смерть от естественных причин.
– Верно.
– Оуэн, это замечательно, – улыбнулась Элли. – Именно на такую информацию я и рассчитывала. И где же мать подхватила эту инфекцию?
Оуэн взглянул на Боно:
– Это вам может не понравиться, Элли. Листериоз не похож на стрептококковую инфекцию горла – им не заражаются ежедневно. Вероятность этой инфекции примерно один случай на двадцать тысяч беременных женщин. Мать обычно подхватывает инфекцию при потреблении зараженной пищи, а при современной технологии специфические загрязняющие вещества успешно устраняются перед поступлением п