ищи в продажу.
Элли в нетерпении скрестила руки на груди:
– Какого рода пища?
Патологоанатом ссутулился:
– Какова вероятность того, что ваша клиентка во время беременности пила непастеризованное молоко?
Глава 12Элли
Небольшая библиотека главного суда первой инстанции располагалась прямо над кабинетом судьи Ледбеттер. Хотя мне надлежало изучать современное прецедентное право в отношении судебного разбирательства убийств детей в возрасте до пяти лет, бо́льшую часть из прошедших двух часов я просидела, уставившись на щербатый деревянный пол, словно пытаясь донести судье сквозь доски мысль о милосердии.
– Слышу, как ты думаешь вслух, – произнес низкий голос, и, обернувшись, я увидела стоящего у меня за спиной Джорджа Каллахэна. Он пододвинул ко мне стул и оседлал его. – Посылаешь Фил флюиды, да?
Я ожидала увидеть на его лице признаки соперничества, но он смотрел на меня с симпатией.
– Просто чуточку колдую.
– Угу, я тоже этим занимаюсь. Пятьдесят процентов времени, и даже помогает. – Джордж улыбнулся, и, успокоившись, я улыбнулась в ответ. – Я тебя разыскивал. Хочу тебе сказать, Элли, я совсем не в восторге от того, что приходится отправлять пожизненно в тюрьму амишскую девчушку. Но убийство есть убийство, и я попытался найти решение, подходящее для всех нас.
– Что ты предлагаешь?
– Знаешь, надо, чтобы она признала себя виновной в убийстве по неосторожности. И тогда, при условии хорошего поведения, она освободится через пять или шесть лет.
– Она не выдержит в тюрьме пять или шесть лет, Джордж, – тихо сказала я.
Он опустил глаза на свои сжатые в замок руки:
– У нее больше шансов выдержать пять лет, чем пятьдесят.
Я пристально уставилась на пол библиотеки над кабинетом судьи Ледбеттер:
– Я сообщу тебе.
По этическим соображениям надо было донести до моей клиентки сделку, предложенную стороной обвинения. Я и раньше бывала в подобных ситуациях, когда приходилось реагировать на предложение, не отвечающее моим интересам, но на этот раз я нервничала из-за возможной реакции клиентки. Обычно мне удавалось убедить клиента, что в его интересах воспользоваться подходящим случаем, но с Кэти была совсем другая история. Ее воспитали в представлении о том, что сначала раскаиваешься в содеянном, а затем принимаешь предопределенное наказание. Предложение Джорджа позволило бы Кэти выйти из этого фиаско самым подходящим для нее способом.
Я нашла Кэти за глажением на кухне:
– Мне надо с тобой поговорить.
– Хорошо.
Она расправила рукав одной из рубашек отца – бледно-фиолетового цвета – и принялась гладить его утюгом, нагретым на печке. Не в первый раз я отмечала про себя, что Кэти будет прекрасной женой, – по сути дела, ее готовили именно к этому. Если ее приговорят к пожизненному тюремному заключению, у нее уже не будет такой возможности.
– Окружной прокурор предлагает тебе соглашение.
– Что это такое?
– В сущности, это сделка. Он смягчает обвинение и приговор, а в обмен на это ты должна сказать, что ошиблась.
Перевернув рубашку, Кэти нахмурилась:
– И тогда мы все равно пойдем в суд?
– Нет. На этом все закончится.
– Это будет чудесно! – Лицо Кэти осветилось.
– Ты еще не выслушала его условий, – сухо произнесла я. – Если ты признаешь себя виновной в убийстве по неосторожности вместо убийства первой степени, то получишь десять лет тюрьмы вместо пожизненного. Но при условии досрочного освобождения ты, вероятно, пробудешь в тюрьме половину этого срока.
Кэти поставила утюг на край плиты:
– Значит, меня все же посадят в тюрьму.
Я кивнула:
– Риск принятия этого предложения в том, что если ты предстанешь перед судом и тебя оправдают, то не попадешь в тюрьму. Это как соглашаться на что-то, чего не видел.
Сказав это, я поняла, что объяснение неправильное. Амиш принимает то, что ему дают; он не требует лучшего, потому что это будет за счет кого-то другого, кто не получит лучшего.
– Значит, ты меня оправдаешь?
Так всегда бывало с клиентами, которым предлагалась сделка. Прежде чем последовать моему совету, они хотели увериться в том, что все обернется нам во благо. В большей части дел в моей карьере я была в состоянии с жаром и убежденностью сказать «да», а потом принималась доказывать свою правоту.
Но это дело не относилось к «большей части». И Кэти не была обычной клиенткой.
– Не знаю. Думаю, я смогла бы оправдать тебя на основе временной невменяемости. Но, поскольку времени на подготовку этой новой защиты очень мало, не могу сказать наверняка. Полагаю, я смогу тебя оправдать. Надеюсь на это. Но, Кэти… не могу тебе этого обещать.
– И мне нужно лишь сказать, что я ошиблась? – спросила Кэти. – И тогда все закончится?
– Тогда ты сядешь в тюрьму, – уточнила я.
Кэти подняла утюг и с такой силой прижала его к плечу отцовской рубашки, что ткань зашипела.
– Пожалуй, я приму это предложение, – сказала она.
Я смотрела, как она водит утюгом между пуговицами рубашки – эта девочка, только что решившая, что сядет в тюрьму на десять лет.
– Кэти, можно я скажу тебе что-то как друг, а не как адвокат? – (Она взглянула на меня.) – Ты не знаешь, что такое тюрьма. Там не только англосаксы, которых ты недолюбливаешь, там полно очень дурных людей. Не думаю, что надо это делать.
– Ты думаешь не так, как я, – тихо произнесла Кэти.
Я проглотила свой ответ и, прежде чем заговорить, сосчитала до десяти:
– Хочешь, чтобы я пошла на это соглашение? Хорошо. Но сначала мне бы хотелось, чтобы ты кое-что для меня сделала.
Я и прежде бывала в исправительном учреждении штата в Манси благодаря нескольким моим клиенткам, продолжающим отбывать сроки. Это было непривлекательное место даже для юриста, привычного к реальностям тюремной жизни. Всех женщин, приговоренных судом в Пенсильвании, доставляли в центр диагностической классификации в Манси и затем либо оставляли их там, либо отправляли в тюрьму с режимом минимальной строгости в Кембридж-Спрингс, в Эри. Кэти проведет там по меньшей мере от четырех до шести недель, и я хотела, чтобы она посмотрела, во что ввязывается.
Тюремный начальник, мужчина с неуместным именем Дювалл Шримп[16] и еще более неуместной привычкой пялиться на женскую грудь, радушно проводил нас к себе в кабинет. Я не стала ничего объяснять ему про Кэти, пусть даже ему показалось странным присутствие здесь юной амишской девушки, и попросила его показать нам учреждение, и, к чести Дювалла, он не стал ничего спрашивать. Он провел нас через пропускной пункт, где за Кэти захлопнулась дверь с решеткой, заставив ее вздрогнуть.
Сначала он привел нас в столовую, где по обе стороны от центрального прохода стояли длинные столы со скамьями. Разношерстная очередь из женщин, как длинная змея, продвигалась к стойке раздачи, где они брали подносы с неаппетитными кусками еды разных оттенков серого.
– Обычно все едят в зале, – объяснил он, – если только в качестве дисциплинарного взыскания заключенных не отправляют в отдельный блок. Тогда они едят в своих камерах.
Мы наблюдали, как заключенные группами садились за разные столы, глядя на нас с нескрываемым любопытством. Дювалл подвел нас к лестнице, рядом с которой размещались камеры. Телевизор, установленный в конце коридора, отбрасывал цветные блики на лицо одной из женщин, которая просунула сквозь прутья решетки свои руки и, глядя на Кэти, присвистнула:
– Ух ты, не слишком рано вырядилась для Хэллоуина?
Другие заключенные смеялись и хихикали, нагло выставляясь в своих крошечных клетках наподобие участников цирковой интермедии. Они пялились на Кэти, как на диковинный экспонат. Когда она, шепча молитвы, проходила мимо последней в ряду камеры, какая-то заключенная плюнула, едва не попав в туфлю Кэти.
В прогулочном дворе Дювалл разговорился:
– Не припомню, чтобы видел вас здесь. Вы защищаете мужчин, а не женщин?
– Тех и других. Вы не видели меня здесь, потому что моих клиентов оправдывают.
– Кто это? – кивнул он в сторону Кэти.
Я смотрела, как Кэти ходит по периметру пустого двора, останавливается на углу и смотрит в небо, окаймленное спиралями колючей проволоки. На вышке над головой Кэти стояли двое караульных с винтовками.
– Человек, который хочет увидеть собственность перед подписанием договора аренды, – ответила я.
Кэти подошла к нам, плотнее запахнув шаль на плечах.
– Это все, – сказал Дювалл. – Надеюсь, вы увидели все, что хотели.
Поблагодарив его, я повела Кэти на парковку. Во время двухчасовой поездки она почти все время молчала. В какой-то момент она задремала и тихо всхлипывала во сне. Положив одну руку на руль, другой я успокаивала ее, поглаживая по волосам.
Кэти проснулась, когда мы свернули с шоссе в Ланкастере. Прижавшись лбом к окну, она сказала:
– Пожалуйста, скажи Джорджу Каллахэну, что мне не нужна его сделка.
Я завершила свою вступительную речь цветистой фразой и обернулась на звук аплодисментов.
– Превосходно. Честно и убедительно, – произнес Куп, выходя вперед из тени в коровнике. Потом кивнул на сонных коров: – Строгие присяжные, однако.
Я почувствовала, как к щекам приливает жар:
– Тебя не должно здесь быть.
Он сомкнул руки на моей талии:
– Уж поверь мне, именно здесь я и должен быть.
Толкнув его в грудь, я отошла в сторону:
– Право, Куп. Завтра у меня суд. Плохая из меня компания.
– Я буду твоей публикой.
– Ты меня отвлекаешь.
– Это самое приятное, что я от тебя слышал, – ухмыльнулся Куп.
Вздохнув, я пошла в доильное помещение, где светился зеленым экран моего компьютера.
– Почему бы тебе не пойти в дом и не попросить Сару отрезать тебе пирога?
– И пропустить все эти моменты? – Куп прислонился к цистерне для молока. – Ну уж нет. А ты продолжай. Делай, что собиралась делать до моего появления.