С важным видом я села на ящик, служивший мне стулом, и принялась просматривать список свидетелей для завтрашнего суда. Прошло несколько минут, я потерла глаза и выключила компьютер.
– Я ни слова не сказал, – запротестовал Куп.
– А тебе и не надо было. – Вставая, я предложила ему руку. – Прогуляемся?
Мы неторопливо побрели через сад на северной стороне фермы с его яблонями, корявые ветви которых напоминали старческие руки. Вокруг нас витал аромат яблок, яркий и сладкий, как карамель.
– Вечером накануне суда Стивен обычно готовил стейк, – рассеянно произнесла я. – Он говорил, что в поедании свежего мяса есть нечто первобытное.
– А юристы еще удивляются, почему их называют акулами! – рассмеялся Куп. – Ты тоже ела стейки?
– Не-а. Я надевала пижаму и пела под фонограмму с Аретой Франклин.
– Серьезно?
Откинув голову назад, я пропела одно слово:
– R-E-S-P-E-C-T!
– Тренинг самоуважения?
– Нет, – ответила я. – Просто мне действительно нравится Арета.
Куп стиснул мое плечо:
– Если хочешь, я могу подпевать.
– Господи, я всю жизнь ждала парня вроде тебя!
Он повернул меня к себе и прикоснулся губами к моим губам.
– Очень на это надеюсь, – сказал он. – Куда ты поедешь, Эл, когда все это закончится?
– Ну, я… – На самом деле я не знала. Об этом я избегала думать – о том, что, столкнувшись с правовыми трудностями Кэти Фишер, я сама была в бегах. – Может быть, вернусь в Филадельфию. Или останусь у Леды.
– А как насчет меня?
– Полагаю, ты тоже можешь пожить у Леды, – улыбнулась я.
Однако Куп был абсолютно серьезен.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, Элли. Почему бы тебе не переехать ко мне?
И сразу же мир начал смыкаться вокруг меня.
– Я не знаю, – глядя ему прямо в глаза, ответила я.
Куп засунул руки в карманы. Я чувствовала, что он изо всех сил старается удержаться от унизительного комментария по поводу того, как я обошлась с ним в прошлом. Мне хотелось дотронуться до него, попросить его прикоснуться ко мне, но я была не в силах сделать это. Мы однажды уже стояли на краю – лет сто назад – и, несмотря на то что обрыв казался таким же отвесным и падение столь же страшным, мне было не перевести дух.
Но в этот раз мы были старше. Я не собиралась ему лгать. Он не собирался уходить. Я сорвала с ветки яблоко и протянула ему.
– Это подразумевает оливковую ветвь или у тебя библейский настрой?
– Как сказать, – ответила я. – Мы говорим о пении псалмов или жертвоприношении?
Куп с умиротворяющим видом улыбнулся:
– В сущности, я думал о Книге чисел. Все, что имеет результат.
Он сплел свои пальцы с моими, откинулся на мягкую траву, привлек меня к себе и поцеловал долгим поцелуем, от которого улетучились все соображения по поводу моей стратегии защиты. Это было надежнее всего, я точно знала.
– Элли, – прошептал Куп, или, может быть, мне это померещилось, – не торопись…
– Ладно, – сказала я тоном прокурора, – вот мое предложение. Ты дашь мне снять с гвоздя ведро для воды и получишь за это от двух до пяти. Морковок, я имею в виду.
Наггет затряс тяжелой головой и забил копытом, ведя себя агрессивно, как любой адвокат защиты, отклоняющий подлую сделку между обвинением и защитой.
– Представь, нам придется пойти в суд, – со вздохом сказала я и нырнула в стойло; лошадь ткнула меня носом, и я сердито взглянула на нее. – Это семейство отличается упрямством, – пробормотала я.
В ответ мерзкая зверюга куснула меня за плечо. Взвизгнув, я уронила ведро и попятилась назад.
– Отлично, – сказала я. – Сам добывай себе чертово пойло!
Я уже собиралась уйти, но меня остановил слабый звук, доносящийся сверху и напоминающий кошачье мяуканье.
– Эй! – позвала я. – Есть тут кто?
Ответа не последовало, и я начала подниматься по узкой лестнице на чердак, где хранились кипы сена и зерно для скота. В углу сидела Сара. Она плакала, спрятав лицо в передник, чтобы заглушить звук.
– Привет, – тихо сказала я, дотронувшись до ее плеча.
Она вздрогнула, торопливо вытирая лицо:
– Ах, Элли. Просто я пришла сюда, чтобы…
– Поплакать. Это нормально, Сара. Я понимаю.
– Нет. – Она шмыгнула носом. – Мне нужно вернуться в дом. Скоро Аарон придет на обед.
Я пристально посмотрела на нее:
– Ты ведь знаешь, я сделаю все, чтобы спасти Кэти.
Сара отвернулась и стала смотреть на аккуратные симметричные поля:
– Я ни за что не должна была отпускать ее к Джейкобу… Аарон был во всем прав.
– Откуда тебе было знать, что Кэти встретит американца и забеременеет?
– Все-таки в этом есть и моя вина, – тихо сказала Сара.
Я всем сердцем сочувствовала этой женщине.
– Она могла выбрать собственный путь. Это в любом случае могло произойти.
Сара покачала головой:
– Я люблю своих детей. Но посмотри только, что случилось.
Не задумываясь, я обняла ее. Я чувствовала ее горячее дыхание на своей шее.
– Я ее мать, Элли. И должна была это уладить. Но не могу.
– Значит, придется мне, – тяжело вздохнула я.
Чтобы добраться до суда, нам пришлось разработать сложную схему перемещений. Леда, Куп и Джейкоб прибыли на ферму около половины седьмого утра, каждый на своей машине. Кэти, Сэмюэла и Сару сразу посадили в машину Купа, потому что он был единственным водителем, не отлученным от Церкви. Ни Джейкоб, ни Леда не чувствовали себя вправе оставлять свой транспорт на территории Аарона Фишера, поэтому Леде пришлось ехать вслед за Джейкобом к ее дому, чтобы он оставил там свою «хонду», а потом они вернулись за мной. Настал момент, когда я стала опасаться, что мы опоздаем, но тут из коровника широкими шагами вышел Аарон, пристально всматриваясь в пассажиров в автомобиле Купа.
Он загодя дал понять, что не будет присутствовать на суде. Несмотря на то что епископ наверняка принял бы участие Аарона в этом судебном процессе, сам Аарон не мог с этим примириться. Но возможно, для него это было важнее, чем я полагала. Пусть даже его принципы не позволяют ему сопровождать дочь на суд, он не отпустит ее без напутствия. Куп опустил заднее стекло, чтобы Аарон мог поговорить с Кэти.
Но, наклонившись ближе, он тихо произнес:
– Сара, пойдем.
Не поднимая глаз, мать Кэти сжала ее руку и выскользнула из машины. Потом подошла к мужу с блестящими от подступавших слез глазами, но сдержалась, даже когда он повернул ее за плечи и повел в дом.
Леда первой заметила микроавтобусы, расползшиеся по парковке у здания главного суда первой инстанции. Их венчали спутниковые «тарелки» и названия теле- и радиостанций. Ближе к зданию суда напротив друг друга стояли репортеры с микрофонами и операторы с камерами, словно собираясь танцевать виргинский рил, а не рассказывать о судьбе юной девушки.
– Какого черта?! – выдохнула Леда.
– Эти репортеры и впрямь словно собрались на шабаш, – пробормотала я.
Неожиданно у моего окна появилось лицо Купа.
– Что они здесь делают? Я думал, ты подала ходатайство.
– Я добилась, чтобы репортеров не было в зале суда, – сказала я. – Вне зала может быть любой.
С того дня, как дело начала вести судья, я не придавала большого значения вопросу о СМИ – слишком была занята разработкой новой защиты. Но было бы наивно предполагать, что отсутствие фотоаппаратов и кинокамер означает отсутствие интереса к самой истории. Я схватила портфель и вышла из машины, понимая, что через две минуты все догадаются, кто я такая. Постучав в окно машины Купа, я отвлекла внимание Кэти от скопления репортеров.
– Пошли, – сказала я. – Сейчас или никогда.
– Но…
– Другого пути нет, Кэти. Нам придется как-то прорваться через них и подняться по лестнице. Понимаю, тебе этого не хочется, и мне тоже, но у нас нет выбора.
Перед тем как выйти из машины, Кэти на миг зажмурила глаза. Молится, поняла я, тщетно желая, чтобы она попросила Господа наслать на репортеров чуму. Потом с грацией, изобличающей ее возраст, она вышла из машины и взяла меня за руку.
По мере того как один репортер за другим замечал капп и фартук Кэти, как приливная волна, к ним приходило осознание. Поворачивались камеры, нас, как дротиками, засыпа́ли вопросами. Я чувствовала, как Кэти вздрагивает от каждой вспышки, и подумала о портрете Дориана Грея, когда из него исчезала жизнь. Смущенная и напуганная, она не поднимала лица, доверив мне вести себя вверх по ступеням.
– Без комментариев! – прокричала я, раздвигая собой репортеров, как носом большого корабля, и волоча Кэти в своем кильватере.
После нескольких посещений я знала здание достаточно хорошо, поэтому сразу же отвела Кэти в туалет. Убедившись, что кабинки пустые, я прислонилась к входной двери, чтобы не дать никому войти.
– Ты в порядке?
Она дрожала, и глаза у нее были широко раскрыты от ужаса, но она кивнула:
– Да. Просто я такого не ожидала.
Я тоже такого не ожидала и уже намеревалась сказать ей, что будет значительно хуже и только потом лучше. Но вместо этого я глубоко вдохнула, ощутив запах страха Кэти. Оттолкнув ее в сторону, я бросилась в ближайшую кабинку, и там меня буквально вывернуло наизнанку.
Стоя на коленях, с пылающим лицом, я прижалась лбом к прохладному стекловолокну кабинки. Немного отдышавшись, я повернулась и оторвала кусок туалетной бумаги, которой вытерла рот.
Мне на плечо опустилась рука Кэти.
– Элли, что с тобой?
Нервы, подумала я, но не собиралась признаваться в этом собственной клиентке.
– Наверное, что-то не то съела, – одаривая Кэти широкой улыбкой и поднимаясь на ноги, сказала я. – Ну что – пойдем?
Кэти непрерывно поглаживала полированное дерево стола защитника. Там были места, где полировка полностью стерлась от рук бесчисленных обвиняемых, сидевших на этом самом месте. Сколько из них, думала я, были действительно невиновными?
Зал суда перед началом самого процесса не был похож на бастион спокойствия, каким его изображали в телешоу на тему закона. Напротив, здесь царила суматоха: клерк шуршит бумагами в поисках нужной папки, судебный пристав сморкается в несвежий носовой платок, люди на галерее обсуждают новости за пластиковыми стаканчиками кофе. В тот день было даже более шумно, чем обычно, и сквозь гул голосов я различала отдельные фразы. Больше всего обсуждали Кэти, выставленную напоказ для удовлетворения любопытства других людей, как зверя в зоопарке, которого вырвали из естественной среды обитания.