– Во время беседы с ней призналась ли обвиняемая в убийстве новорожденного?
– Нет, она говорит, что не помнит этого.
– Тогда почему вы уверены в том, что она это сделала?
– Потому что амнезию легко фальсифицировать, – пожал плечами Риордан. – И потому, мистер Каллахэн, что я встречался с этим и прежде. В цепочке, приводящей к неонатициду, существуют определенные звенья, и обвиняемая соответствует всем критериям. Она отрицала беременность. Она утверждает, будто не поняла, что у нее начались роды. Она родила в одиночестве. Вопреки наличию мертвого тела, обвиняемая говорила, что не убивала ребенка. По прошествии времени она постепенно признавалась в определенных прорехах в своей истории. Все эти факторы – вехи всех дел с неонатицидом, которые я рассматривал, и это заставило меня поверить, что она также совершила неонатицид, пусть в истории остаются пробелы, которые она не может восполнить. – Стоя на трибуне, он подался вперед. – Если я вижу что-то с перьями и клювом и перепончатыми лапами и оно крякает, я не стану смотреть, как оно плавает, поскольку понятно, что это утка.
Самым неприятным для Элли в замене защиты было то, что она потеряла доктора Полаччи в качестве свидетеля. Однако ей невозможно было представить отчет этого психиатра обвинению, поскольку в нем говорилось, что Кэти убила своего новорожденного ребенка, хотя и не осознавая природу и смысл своих действий. Это означало, что любые бреши, которые намеревалась пробить Элли в аргументах обвинения в пользу неонатицида, должны быть сделаны прямо сейчас, и желательно, чтобы в эти бреши смог пролезть танк.
– Сколько женщин, совершивших неонатицид, вы опросили? – подходя к доктору Риордану, спросила Элли.
– Десять.
– Десять! – Элли широко раскрыла глаза. – Вы, должно быть, эксперт в этом вопросе!
– Меня считают таковым. Но все относительно.
– Значит… вам попадается одна за год?
Риордан наклонил голову:
– Примерно так.
– Эти ваши характеристики и утверждения относительно Кэти – они составлены на основании обширного опыта, собранного из опросов всех… десяти женщин?
– Да.
Элли подняла брови:
– Доктор Риордан, разве вы не писали в журнале «Судебная медицина», что женщины, совершающие неонатицид, не делают это со злым умыслом? Что они не всегда хотят причинить зло?
– Верно. Они обычно не думают об этом. Просто рассматривают свои эгоистичные действия только как нечто, способное им помочь.
– Все же в делах, в которых вы участвовали, вы рекомендовали отправлять в тюрьму женщин, совершивших неонатицид?
– Да. Нам необходимо направить обществу послание о том, что убийцы не останутся на свободе.
– Понимаю. А правда ли, доктор, что женщины, совершившие неонатицид, признаю́тся в убийстве своих новорожденных детей?
– Не сразу.
– Но в конечном итоге – столкнувшись со свидетельствами и под нажимом следователя – они сдаются. Верно?
– Да, с таким я встречался.
– Беседуя с Кэти, вы просили ее высказать свои гипотезы о том, что произошло с ее ребенком?
– Да.
– И что она ответила?
– Она предложила несколько вариантов.
– Она не говорила: «Может быть, он просто умер и кто-то его спрятал»?
– Да, это один из вариантов.
– Вы говорили, что женщины, совершившие неонатицид, под нажимом сдаются. Разве тот факт, что Кэти предложила этот гипотетический сценарий, а не дрогнула и не призналась в убийстве, не означает, что именно это и могло произойти?
– Это означает, что она хорошо умеет лгать.
– Но разве Кэти когда-нибудь признавалась, что убила своего ребенка?
– Нет. Однако сначала она также не признавалась в своей беременности.
Элли проигнорировала это замечание:
– В чем Кэти призналась в точности?
– Что она уснула, а когда проснулась, ребенка уже не было. Она не помнит больше ничего.
– И из этого вы заключили, что она совершила убийство?
– Если учесть все ее действия, это наиболее вероятное объяснение.
Именно такой ответ был нужен Элли.
– Как эксперт в данной области, вы знаете, что такое состояние диссоциации.
– Да, конечно.
– Не могли бы вы объяснить для тех, кто не знает?
– Состояние диссоциации наступает, когда для того, чтобы пережить травмирующую ситуацию, человек как бы отламывает кусочек сознания.
– Подобно тому, как мысленно отключается подвергаемая насилию женщина, когда муж ее избивает?
– Правильно, – согласился Риордан.
– Это правда, что люди, впадающие в состояние диссоциации, испытывают провалы в памяти, но все же кажутся в основном нормальными?
– Да.
– Состояние диссоциации не является сознательным поведением?
– Верно.
– Разве не справедливо, что сильный психологический стресс может активировать состояние диссоциации?
– Да, это так.
– Может ли присутствие при смерти любимого существа вызвать сильный психологический стресс?
– Возможно.
– Давайте сделаем шаг назад. Предположим на миг, что Кэти отчаянно хотела этого ребенка. Она родила его и, как это ни печально, видела, как он умирает, несмотря на все ее усилия заставить его дышать. Могло ли потрясение от смерти инициировать состояние диссоциации?
– Это возможно, – согласился Риордан.
– Если впоследствии она не могла вспомнить, как умер ребенок, мог ли провал в ее памяти быть вызван этой диссоциацией?
– Мог, – снисходительно усмехнулся Риордан, – если бы сценарий был приемлемым, мисс Хэтэуэй, что, к несчастью, не так. Если вы настаиваете на том, что в то утро обвиняемая впала в состояние диссоциации, повлекшее за собой провалы в памяти, я рад подыграть вам. Однако невозможно доказать, что в это состояние ее привел стресс от естественной смерти ребенка. В равной степени возможно, что диссоциация наступила вследствие стресса от родов. Или как результат крайне стрессового акта совершения убийства. Видите ли, факт диссоциации не освобождает мисс Фишер от совершения неонатицида. Люди в состоянии совершать сложные смелые действия, даже если ослаблена способность к запоминанию этих действий. К примеру, вы можете управлять автомобилем в состоянии диссоциации, проехав сотни миль и не вспомнив ни единого ориентира. Сходным образом женщина в состоянии диссоциации может родить ребенка, даже если потом не вспомнит подробности. Она может попытаться реанимировать умирающего ребенка и не вспомнить подробности. Или, – многозначительно произнес он, – она может убить ребенка и не вспомнить подробности.
– Доктор Риордан, – произнесла Элли, – мы говорим о молодой амишской девушке, а не о какой-то эгоистичной девчонке, помешанной на магазинах. Разве не может быть, что Кэти Фишер хотела этого ребенка, что он умер у нее на руках и она так расстроилась, что ее память неосознанно стерла воспоминания о случившемся?
Однако Риордан, часто стоявший на свидетельской трибуне, не попался в сети адвоката.
– Если она так хотела этого ребенка, мисс Хэтэуэй, – сказал он, – почему она лгала на протяжении семи месяцев?
Джордж поднялся еще до того, как Элли подошла к столу адвоката.
– Мне хотелось бы задать свои вопросы, Ваша честь. Доктор Риордан, по вашему мнению как эксперта, находилась ли обвиняемая в состоянии диссоциации утром десятого июля?
– Нет.
– Это существенно для дела?
– Нет.
– Почему нет?
Риордан пожал плечами:
– Ее поведение достаточно понятно, и нет нужды прибегать к этой психочуши. Губительные действия обвиняемой перед родами предполагают, что, как только родился ребенок, она была готова сделать все возможное, чтобы избавиться от него.
– Включая убийство?
– В особенности убийство, – кивнул психиатр.
– Встречный вопрос, – сказала Элли. – Доктор Риордан, как судебному психиатру, вам должно быть известно, что для осуждения по статье убийство первой степени необходимо доказать вину человека в преднамеренном умышленном убийстве.
– Да, так оно и есть.
– Женщины, совершающие неонатицид, – убивают ли они умышленно?
– Безусловно.
– Они задумываются о своих действиях?
– Иногда, если находят укромное место или приносят одеяло либо мешок, чтобы избавиться от ребенка, как это сделала обвиняемая.
– Планируют ли они убийство ребенка заранее?
Риорган нахмурился:
– Это рефлекторный поступок, побуждаемый рождением ребенка.
– Рефлекторный поступок, – повторила Элли. – Под этим вы подразумеваете автоматическое, инстинктивное, бездумное поведение?
– Да.
– В таком случае неонатицид на самом деле не является убийством первой степени?
– Протестую!
– Снимаю вопрос, – сказала Элли. – У меня больше ничего.
Джордж повернулся к судье:
– Ваша честь, обвинение закончило работу.
Сара накрыла для них стол к ужину, обильное угощение из вкусной еды, которая совсем не прельщала Элли. Ковыряясь в тарелке, она чувствовала, как на нее что-то надвигается, и спрашивала себя, почему не приняла предложение Купа поесть в ресторане в Ланкастере.
– Я почистила Наггета за тебя, – сказала Сара, – но еще надо почистить упряжь.
– Хорошо, мама, – ответила Кэти. – Я выйду после ужина. И вымою посуду. Ты, наверное, устала, помогая с дойкой.
На другом конце стола громко рыгнул Аарон и улыбнулся жене.
– Отличный ужин, – сказал он, засунул большие пальцы под подтяжки и повернулся к отцу. – Подумываю о том, чтобы отправиться в понедельник на аукцион Лэппа.
– Понадобились еще лошади? – спросил Элам.
– Не мешает посмотреть, что там есть, – пожал плечами Аарон.
– Я слышал, Маркус Кинг собирается продать жеребенка, полученного весной от его гнедой кобылы.
– Да? Он красавец.
– Что ты станешь делать с еще одной лошадью? – фыркнула Сара.
Элли переводила взгляд с одного члена семьи на другого, как будто следя за теннисным матчем.
– Простите, – тихо сказала она, и один за другим они повернулись к ней. – Вы отдаете себе отчет в том, что ваша дочь замешана в деле об убийстве?