– Кто там?
Сэмюэл проглотил комок в горле:
– Ах, Кэти. Хочешь, чтобы я тоже произнес его имя?
Кэти потерла руки ладонями и вновь повернулась к дороге.
– Он уехал в Филадельфию. Завтра снова приедет на заседание суда.
– Ты пришел мне это сказать?
– Нет, – ответил Сэмюэл. – Я пришел позвать тебя на прогулку.
Она опустила глаза:
– Боюсь, я сейчас не очень подхожу для компании.
Сэмюэл пожал плечами.
– Ну а я все-таки пойду, – сказал он, спускаясь с крыльца.
– Подожди! – вскрикнула Кэти и, торопясь, пошла рядом с ним.
Они шли под звуки симфонии ветра, проносящегося сквозь деревья, и крики сов, выискивающих мышей. Роса уже посеребрила паучьи сети. Сэмюэл шел размашистыми шагами, и Кэти почти бежала рядом.
– Куда мы идем? – спросила она через несколько минут, когда они подошли к небольшому яблоневому саду.
Резко остановившись, Сэмюэл огляделся по сторонам:
– Понятия не имею.
Это заставило Кэти улыбнуться, Сэмюэл тоже улыбнулся, а потом оба они рассмеялись. Он сел, обхватив руками колени, и Кэти опустилась рядом с ним, зашуршав юбкой над опавшими листьями. Яркие, как рубины, яблоки задевали верх каппа Кэти и шляпу с полями Сэмюэла. Он вдруг вспомнил, как однажды Кэти срезала кожуру с яблока одной длинной стружкой, потом бросила эту кожуру через плечо, чтобы узнать, за кого выйдет замуж – так говорили семейные предания, – и как смеялись все родные и друзья, когда кожура легла на пол в форме буквы S.
Неожиданно Сэмюэл почувствовал, как на него давит тишина.
– Хороший у вас урожай яблок, – снимая шляпу, сказал он. – Можно наготовить много яблочного пюре.
– Мама без дела не останется, уж это точно.
– А ты? – шутливо спросил он. – Наверное, будешь с нами в коровнике?
– Не знаю, где я буду. – Подняв на него глаза, Кэти откашлялась. – Сэмюэл, мне надо тебе кое-что сказать…
Он прижал пальцы к ее рту, этим мягким губам, на миг представив себе, что мог бы поцеловать ее:
– Не говори ничего.
Кэти кивнула и опустила глаза.
– Близится ноябрь. У Мэри Эш в огороде растет много сельдерея, – сказал Сэмюэл.
У Кэти упало сердце. Разговор о ноябре – свадебном месяце – и сельдерее, который добавлялся в большинство блюд свадебного ужина, – это было уже чересчур. Она знала о том, что Мэри целовалась с Сэмюэлом, однако за все прошедшее с тех пор время никто ничего ей больше не говорил. В конце концов, это было дело Сэмюэла, и он был волен распоряжаться своей жизнью. Жениться в следующем месяце на Мэри Эш.
– Она собирается замуж за Оуэна Кинга, это ясно как божий день, – продолжал Сэмюэл.
– А разве она не выходит замуж за тебя? – заморгала Кэти.
– Думаю, это не понравится девушке, на которой я хочу жениться. – Сэмюэл покраснел и опустил глаза. – Тебе ведь это не понравится?
На миг Кэти представила себе, что ее жизнь не отличается от жизни других молодых амишских женщин, что ее мир не перевернулся и это милое предложение не такое уж немыслимое.
– Сэмюэл, – произнесла она дрогнувшим голосом, – я не могу сейчас дать тебе обещание.
Он покачал головой, но взгляда не поднял:
– Это будет не в нынешнем ноябре, а в следующем. Или еще через год.
– Если я уйду, то навсегда.
– Никогда не знаешь наверняка. Вот я, например. – Сэмюэл провел пальцем по краю своей шляпы, идеальному черному кругу. – Я был так уверен, что ухожу от тебя навсегда… а оказалось, я все время просто шел туда, откуда начал. – Он сжал ее руку. – Ты подумаешь об этом?
– Да, – ответила Кэти. – Подумаю.
Вскоре после полуночи Элли бесшумно прокралась в спальню. Кэти спала на своей половине, полоса лунного света распиливала ее надвое, как ассистентку фокусника. Элли тихо сняла с кровати одеяло и на цыпочках пошла к двери.
– Что ты делаешь?
Она повернула лицо к Кэти:
– Посплю на диване.
Кэти села в кровати, одеяло соскользнуло с нее.
– Не стоит этого делать.
– Знаю.
– Это плохо для ребенка.
У Элли напряглась шея.
– Не смей говорить мне, что плохо для моего ребенка! – отрезала она. – Ты не имеешь права.
Повернувшись, она стала спускаться по лестнице, как щит, прижимая к груди постельные принадлежности, будто не поздно еще было защищать ее сердце.
Элли стояла в кабинете судьи, обозревая тома юридической литературы, деревянные панели, толстый ковер на полу – все, кроме самой судьи Ледбеттер, которая просматривала отказ, только что ей врученный.
– Мисс Хэтэуэй, – помедлив, сказала она. – Что происходит?
– Моя клиентка настаивает на том, чтобы выступить с показаниями, хотя я советовала ей этого не делать.
Судья пристально вглядывалась в Элли, словно по ее смущенному виду могла разгадать то, что произошло накануне.
– Существует ли особая причина, по которой вы отсоветовали ей давать показания?
– Полагаю, это скоро прояснится, – ответила Элли.
Джордж, явно довольный, распрямил плечи.
– Тогда ладно, – со вздохом сказала судья. – Давайте с этим заканчивать.
Нельзя вырасти среди амишей, не зная, что людские взгляды вещественны, что иногда ощущаешь их, как дыхание у плеча, а в другой раз – как протыкающее тебя копье. Но обычно на Кэти смотрел кто-то один – турист, вытягивающий шею, чтобы получше ее разглядеть, моргающий ребенок, глядящий на нее снизу вверх в магазине. Сидя на свидетельском месте, Кэти чувствовала себя парализованной под сверлящими ее взглядами. Сотня людей одновременно глазела на нее. А почему бы и не глазеть? Не каждый день человек из «простых» признается в убийстве.
Она вытерла о фартук влажные ладони, ожидая, когда Элли начнет задавать вопросы. Она надеялась, что к этому моменту Элли будет воспринимать все более спокойно. Возможно, Кэти даже сумеет представить себе, что они вдвоем беседуют на берегу пруда. Однако утром Элли почти не разговаривала с ней. Ее тошнило в ванной комнате, потом она выпила чашку ромашкового чая и, даже не взглянув на Кэти, сказала, что пора ехать. Нет, сегодня Элли не сделает ей никаких поблажек.
Элли застегнула пиджак и встала.
– Кэти, – тихо начала она, – ты знаешь, почему ты сегодня здесь?
Кэти заморгала. Вопрос адвоката был произнесен ласковым голосом, полным симпатии. С облегчением вздохнув, она попыталась улыбнуться, но потом заглянула в глаза Элли. В них было то же суровое, сердитое выражение, что и накануне. Это сопереживание было частью спектакля. Элли лишь пыталась добиться ее оправдания.
– Люди думают, что я убила своего ребенка, – тяжело вздохнула Кэти.
– Какие чувства это вызывает в тебе?
Она вновь представила себе крошечное тельце, скользкое от ее крови, лежавшее у нее между ног.
– Ужасные, – прошептала она.
– Ты ведь знаешь, что против тебя выдвинуты веские свидетельства.
Бросив взгляд на присяжных, Кэти кивнула:
– Я пыталась выполнять то, что мне говорили. Но не уверена, что все понимаю.
– Что ты не понимаешь?
– То, как поступаете вы, англичане, очень отличается от того, к чему привыкла я.
– В каком смысле?
Она с минуту обдумывала вопрос. Признание – это то же самое, или она не сидела бы здесь сейчас. Однако англичане судят человека, считая своим оправданием то, что они изгоняют его. Амиши судят человека, чтобы потом принять его назад.
– Если в моем мире кого-то обвиняют в грехе, это не значит, что другие люди могут возложить на него вину. Это значит, что этот человек может загладить свою вину и двигаться дальше.
– Ты согрешила, когда зачала ребенка?
Кэти инстинктивно приняла смиренный вид:
– Да.
– Почему?
– Я не была замужем.
– Ты любила этого мужчину?
Из-под полуопущенных ресниц Кэти выискивала взглядом на галерее Адама. Он сидел на краю скамьи с опущенной головой, словно это было и его признание.
– Очень, – пробормотала Кэти.
– Твоя община обвинила тебя в грехе?
– Да. Ко мне пришли дьякон и епископ и попросили исповедаться на коленях в церкви.
– Что произошло после того, как ты исповедалась в зачатии ребенка вне брака?
– Меня на время подвергли порицанию, чтобы я поразмыслила о содеянном. По прошествии шести недель я вернулась, пообещав быть с Церковью. – Она улыбнулась. – Меня приняли обратно.
– Кэти, дьякон и священник просили тебя признаться в убийстве ребенка?
– Нет.
– Почему нет?
Кэти сложила руки на коленях:
– Такое обвинение не было выдвинуто против меня.
– Значит, люди в твоей общине не считали тебя виновной в грехе убийства? – (Кэти пожала плечами.) – Мне нужен ответ на словах, – сказала Элли.
– Нет, не считали.
Элли подошла к столу адвоката, стуча каблуками по паркетному полу:
– Кэти, ты помнишь, что произошло в ту ночь, когда ты родила?
– Обрывки воспоминаний. Каждый раз вспоминаю какой-то кусочек.
– Почему так получается?
– Доктор Купер говорит, это потому, что мой рассудок не может так скоро воспринять чересчур много. – Она кусала губы. – Я как будто отключилась после того, как это произошло.
– Что произошло?
– Родился ребенок.
Элли кивнула:
– Мы уже выслушали показания разных людей, но, полагаю, присяжные захотят услышать твой рассказ о той ночи. Ты знала, что беременна?
Кэти вдруг почувствовала, что мысленно уносится назад, и даже ощутила под ладонями небольшое твердое вздутие в животе.
– Я не могла в это поверить, – тихо произнесла она. – И не верила, пока не пришлось переместить булавки на фартуке, поскольку я поправлялась.
– Ты сказала кому-нибудь?
– Нет. Я отгоняла от себя эту мысль, стараясь сосредоточиться на других делах.
– Почему?
– Я была испугана и не хотела, чтобы родители узнали об этом. – Она тяжело вздохнула. – Я молилась о том, чтобы это было неправдой.
– Ты помнишь, как рожала ребенка?
Кэти обхватила руками живот, как бы вновь испытывая жгучую пронизывающую боль в пояснице и животе.