Он поцеловал меня, такое обычное прикосновение, и пошел за ключами.
Неужели это были последние слова, которые я от него услышала? С меня стейки? Давай купим что-нибудь особенное?
Дэвис сел за руль “камаро” шестьдесят шестого года, которую водил шутки ради летом. Крис сидел рядом с ним на пассажирском сиденье.
Знаю, какие последние слова они услышали от меня. Именно эти слова я всегда говорила, когда члены моей семьи куда-нибудь ехали. Я не могла не сказать эти слова тем, кто уезжал: “Люблю вас. Осторожнее за рулем”.
По сей день я, едва проснувшись, благодарю Господа за то, что решительно воспротивилась тому, чтобы Майлз ехал с ними. Ему хотелось побыть большим мальчиком, хотелось прокатиться с папой и дядей. Но малышу надо было поспать, если он собирался протянуть до ужина. И я подумала, что ребятам будет веселее, если им не придется хлопотать с ребенком, пристегивать и отстегивать его с детского кресла, если они обойдутся без тех развлечений, которым я предавалась всю неделю.
Позже полицейские скажут, что грузовик несся по шоссе номер двести восемь слишком близко к их полосе. Дэвис резко взял в сторону, чтобы разъехаться с ним, потерял управление, и они врезались в дерево. Лобовое столкновение.
Вот так вдруг.
Дорожите каждым моментом, который вы проводите с любимыми. Потому что мы никогда не знаем, что случится через несколько мгновений.
Я сейчас опустила глаза и увидела слезы на клавиатуре. Кажется, процесс выздоровления идет не так быстро, как я думала. Как мне хотелось думать.
Спасибо, милые мамы, что слушаете и отвечаете.
18Стефани
На самом деле случилось совсем не это. Точнее, не совсем это. Мои муж с братом ехали на машине. Они собирались купить кое-что для барбекю. Машина врезалась в дерево, и оба погибли на месте. Рассказ был о том, что случилось, но не о том, как это случилось.
Они не недолюбливали друг друга. Они друг друга ненавидели. Они всегда ненавидели друг друга.
Трудно представить себе двух людей, которые отличались бы друг от друга больше, чем мои муж и брат. Крис был приземленным, а Дэвис витал в облаках. У них было настолько разное чувство юмора, что Крис мог сказать что-то, что он считал шуткой, а Дэвис воспринимал это как оскорбление – и наоборот. Без меня, связующего звена, они бы и пяти минут не провели в одной комнате. У них было только одно общее: я. И Майлз, полагаю. Преданный отец. Души не чающий в племяннике дядька.
Вечно вспыхивали ссоры – отвратительные, мелочные. Не помню, с чего все началось в тот день. Они часто спорили по поводу марки, года и модели какой-нибудь винтажной машины, которую видели. Может быть, причиной этой ссоры стала машина. Едва ли это имело значение. Эти двое разогревались от нуля до шестидесяти за десять секунд. Быстрее, чем “мазерати”.
Было громко, отвратительно. Быстро. Оба вытряхнули все старье. Один обвинял второго в том, что считает себя всезнающим, второй обозвал первого мошенником. Один сказал, что ему до смерти надоело дерьмо второго, второй ответил… Не знаю. Они ссорились как братья, хотя на самом деле были зятем и шурином. Если бы Каин и Авель были связаны через жену, а не кровно, все могло бы получиться еще хуже, хотя куда уж хуже.
Так продолжалось долго, и я точно знала, что будет дальше. Например, один из них гордо удалится, после чего наступит несколько минут тишины. Потом другой последует за ним, словно им надо договорить до конца. И они начнут кричать снова. А еще могло быть так тихо, что я ощущала напряжение по всему дому. От этого мне хотелось вопить.
Майлз слышал каждое слово. Не думаю, что он много понял. Но он уловил интонацию. Его папа и его дядя сошли с ума. Майлз расплакался.
Я написала в блоге, что двое парней решили купить мяса для барбекю. Но опять-таки это не вполне правда. Это я предложила им съездить в мясную лавку. Никогда себе этого не прощу, всю оставшуюся жизнь. Я сказала:
– Почему бы вам не прокатиться? Остыньте. Съездите в “Смокхауз”, купите что-нибудь вкусное к ужину.
“Смокхауз”! Парни встрепенулись.
“Смокхауз” мы просто обожали. Старомодная немецкая мясная лавка. Там делали собственные колбаски, и там было лучшее мясо. Приветливые молодые немки-блондинки ждут вас и независимо от того, что вы закажете, говорят “прошу!”. Мы с Дэвисом обожали это место. Даже когда я пыталась свести мясоедение на нет, я срывалась, ехала туда и покупала горячий домашний сэндвич с ливерной колбасой на большой мягкой булочке.
Выступать посредником в попытке привести мужа и брата к согласию было все равно что разнимать дерущихся собак. После излитых друг на друга потоков матерщины и сердитого рычания Дэвис и Крис в конце концов успокоились (как всегда бывало), и до рукоприкладства не дошло. Они никогда не дрались. Но двое мужчин, которых я любила больше всего на свете, не выносили друг друга, и их не заботило чужое мнение. Они хотели, чтобы я все знала. Они не хотели, чтобы я об этом забывала.
Оба обрадовались возможности выбраться из дома, даже в обществе друг друга. Для обоих это была безопасная, простая возможность закончить ссору, сохранив лицо.
Дэвис схватил ключи и торопливо чмокнул меня на прощанье.
– Осторожнее за рулем, – сказала я. – Люблю вас.
– До скорого, – сказал брат.
Они все не возвращались. Не возвращались. И не возвращались. Где они? Они не отвечали на мои сообщения и звонки. Может, заехали выпить? Майлз поспал, проснулся в дурном настроении. Голодный. Где его папа, где дядя? Где ужин?
Когда на пороге появился полицейский, моей первой мыслью было, что муж с братом поехали в город, там ссора началась по новой, и их арестовали. Как нам с Майлзом вызволить их из тюрьмы?
Мне понадобилась целая вечность, чтобы понять, что говорит коп.
Полицейскому, вероятно, было не в новинку иметь дело с людьми в состоянии шока, но он все же странно посмотрел на меня, когда я сказала:
– В машине было мясо? Они хоть заехали в “Смокхауз”?
– Мясо?
Именно в ту минуту я и стала вегетарианкой.
Коп спросил, есть ли кто-нибудь – член семьи, близкий друг, – кому я могу позвонить. Офицер Такая-то или Сякая-то (не помню имени) может побыть со мной, пока не приедет кто-нибудь из родни. Он указал на машину на подъездной дорожке. В машине на пассажирском сиденье сидела женщина в полицейской фуражке.
Я держала на руках Майлза, тот начал плакать. Офицер с жалостью взглянул на него. Бедный пацан, только что потерял папу. Я сказала:
– Нет, спасибо, поезжайте. Все в порядке. Я позвоню своей матери.
Ничто не было в порядке, и моя мать пять лет как умерла. Мне просто хотелось, чтобы они убрались из моего дома.
То, что именно я отправила ребят за мясом для барбекю, было бы слишком для кого угодно, чтобы жить с этим – и оставаться в своем уме.
После отбытия полицейских я долго пыталась успокоить Майлза, который плакал до икоты, хоть и не понимал, что произошло. Я была так занята с ним, что мне некогда было сходить в туалет. Мамы маленьких детей учатся откладывать или игнорировать свои базовые потребности.
Мы с Майлзом легли в мою кровать. Майлз задремал, и я выскользнула в ванную, оставив дверь открытой, чтобы услышать, если он проснется.
К зеркалу в ванной был приклеен пластырями лист бумаги. Пластыри сидели вкривь и вкось, и все выглядело каким-то психозом. Примерно так серийные убийцы из криминальных передач декорируют свои логова.
Это был почерк Дэвиса – за исключением того, что Дэвис обычно писал, как и все, что он делал, аккуратно и опрятно. А эту записку Дэвис мог бы написать, если бы принял наркотики. Торопливо. Не заботясь. Зло. Небрежно. Мне пришлось прочитать ее несколько раз – не только потому, что ее трудно было расшифровать, но и потому, что я все еще пребывала в состоянии шока.
Записка гласила: “Меня тошнит от всего этого вранья”.
На раковине была фотография: мы с Крисом болтаем на заднем дворе. Улыбаемся. Дэвис согнул фотографию посредине, и неровный разрыв отделил меня от моего единокровного брата.
Я поняла, что это записка самоубийцы или что кто-нибудь может истолковать ее именно так. Я сожгла записку в кухонной раковине. Я не хотела, чтобы кто-нибудь думал, что Дэвис покончил с собой. С практической точки зрения, нам надо было решить вопрос со страховкой. От него зависело, как мы с Майлзом отныне будем жить. Майлзу не нужно знать. Маме Дэвиса не нужно знать. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, мне это было не нужно.
Видимо, на какой-то миг я вырубилась. Следующее, что я помню, – это что я сижу на полу в ванной. И ударилась головой о край раковины.
Прижимая тряпку ко лбу, чтобы остановить кровь, я услышала, как Майлз плачет в спальне. Увидев меня с окровавленным лицом, он зашелся в крике.
Я подумала: плачь, мой дорогой мальчик, плачь. У тебя есть повод бояться.
Твоя мать – чудовище.
19Стефани
Я понимала, что имел в виду Дэвис. Понимала, что он имел в виду, говоря о вранье.
Мы с Крисом любили друг друга с того самого дня, как он вошел в дом моей матери. Не было минуты, когда мы не знали бы, что делаем что-то неправильное, и не было минуты, когда мы не думали бы, что наша любовная связь предопределена судьбой. Или когда мы по-настоящему верили бы, что она приближается к концу. Мы клялись, обещали друг другу остановиться. Потом Крис звонил или заезжал, и все начиналось сначала.
Когда я поступила в колледж, Крис покинул Мэдисон и снял квартирку недалеко от моего общежития. Он был плотник, и плотник хороший, так что без труда мог найти работу где угодно. После занятий я отправлялась к нему и ждала, когда он вернется домой. Мы проводили остаток дня и ранний вечер в его постели – просто матрас на полу холодной комнаты; зимнее солнце Новой Англии садилось рано, и свет становился сначала угольно-черным, потом синим. Мы были счастливы вместе, обнаженная кожа на обнаженной коже. Мы были друг для друга и наркотиком, и дилерами.