– Этим кольцом я клянусь, что всю жизнь буду верен тебе.
– Всю жизнь, – сказала я. – А насчет сейчас… встретимся в туалете через двадцать секунд. Постучи дважды.
Мы занимались любовью стоя, причем мой зад упирался в раковину, в туалете самолета. Я поимела Шона. Он был мой.
Девять месяцев спустя родился Ники. Я всегда верила – думаю, и Шон тоже, – что наш сын был зачат в том самолете. С тех пор я считала кольцо своим талисманом.
До сих пор мне в голову не приходило, что Шон может и вправду оказаться дураком и слабаком. Настолько дураком, чтобы упасть в койку с первой же женщиной, которая продемонстрирует ему свою доступность.
Я знаю: он думает, что я мертва – хотя я предупреждала, чтобы Шон не верил отчетам о моей кончине. Неужели Шону оказалось так трудно следовать моим указаниям? Неужели надо было сказать: “не верь отчету о вскрытии”? Неужели надо было сказать, что даже если ему вернут мое кольцо – кольцо его матери, – это не будет означать, что я мертва? Хотя справедливости ради, даже я не ожидала, что кольцо вернется к нему. Случайность, бонус. Кольцо матери Шона еще раз доказало, что оно волшебное.
Шон честный парень. Слишком честный. Слишком доверчивый, как выяснилось. И по совокупности – слишком простой.
Я твердила ему: я не умру. Неважно, что ты услышишь. Я не умру. Это звучало, как предупреждение в сказке. Не оборачивайся, не оглядывайся на меня, когда мы пойдем прочь из преисподней. И вот в который раз герой все профукал.
Даже если бы Шон поверил, что я, пьяная и наевшаяся таблеток, предприняла фатальное купание в ледяном озере, – разве он не должен был бы соблюсти пристойный период траура? Отгоревать, начать забывать меня и исцелиться? Обрести готовность “двигаться дальше”, если снова цитировать Стефани. Может быть, по истечении известного срока Шон нашел бы женщину, которую никогда бы не любил и не желал, как меня – но которая готовила бы, убирала в доме и заботилась о Ники.
Но моя “лучшая подруга” Стефани? В голове не укладывается! Поразительно, как он мог смотреть на нее после того, как видел меня! Она же сплошная рана, снедаемая чувством вины и решившая ее загладить, став лучшей мамочкой в истории. Пушистый коврик для ванной, возомнивший себя человеком.
Какая дикость, что Шон с ней. Как я могла выйти замуж за парня, который подкатил к Стефани в ту же минуту, как узнал, что я умерла?
Месть – это нечто ожидаемое.
Глупость Шона – вот на что я смотрю, стоя за деревом на краю участка и наблюдая, как Стефани порхает от окна к окну, словно пташка в западне. Пытается увидеть меня, увидеть, где я. Поднимает два пальца, потом семь. Таращится в рощу.
Думает: “Спасите меня! Спасите!”
Я даю Стефани пробежаться по дому, посуетиться. Она боится выходить на улицу. Я наблюдаю за ней еще какое-то время, потом ухожу. Моя машина припаркована прямо у подъездной дорожки.
Я еду назад, в номер “Дэнбери Хоспитэлити сьютс”, где зарегистрировалась по липовой кредитке и под вымышленным именем. Еду я в машине своей матери, которую взяла в озерном доме после того, как бросила арендованную в лесу.
Держу пари, Стефани не расскажет Шону, что я звонила. Она вечно несла, как она боится, что ее примут за параноика и сумасшедшую. Говорила (так и слышу ее голос): “Ужасно, но люди вечно пытаются убедить мам (как же я ненавидела, как она произносит слово «мамы»), что те ненормальные”. Вот что я выслушивала в те кошмарные пятницы, прикидывая при этом, как в понедельник поеду на работу и как мне придется разруливать последствия очередных закидонов Денниса.
Если Стефани решит, что мертвая женщина не только живая, но еще и Подсматривающая, ее и правда примут за чокнутую. Это докажет, что она сумасшедшая. Я никогда не заморачивалась тем, что кто-то подумает, будто я – безупречно одетая и подкрашенная, лицо “Денниса Найлона”, классная, компетентная мать и жена, – сумасшедшая. Хотя правда обо мне наводит на мысль, что я гораздо больший псих, чем Стефани, которая просто глупа, туго соображает и ужасно не уверена в себе.
Если Шон признается в чем-нибудь, ему придется признаться во всем: у нас был план выманить у страховой компании небольшое (сравнительно) состояние. Будучи финансистом, Шон научился не показывать руки. Игроки в покер и банкиры знают, о чем я. И любители триллеров, как ваша покорная.
Наш план начался с маленькой игры, в которую, я уверена, играют многие супружеские пары. Что бы мы сделали, упади на нас с неба миллион долларов? Бросили бы работу. Увезли бы Ники в какое-нибудь красивое место и жили бы там, пока деньги не закончатся. Такая была фантазия.
Шон на хорошем счету на работе. У меня хорошая должность. У нас симпатичный дом, потрясающий ребенок.
Вы решите, что нам нравилась наша жизнь. Нет, не нравилась. Может быть, неудовлетворенность – не самое лучшее чувство, которое можно разделить с другим. Может быть, беспокойство духа – не самое прочное основание брака. Но лучше, наверное, когда оба человека в паре недовольны положением дел и хотят его изменить. Шон в грош не ставил жуликов, на которых работал. Он негодовал, что компания высасывает из него столько времени и сил. Это облегчило мне задачу. Я убедила Шона, что планирую нечто робингудовски-праведное. Бонни и Клайд – вот кто мы. Герои вне закона.
К тому времени я по горло была сыта модным бизнесом, где конец света наставал каждый раз, когда модель на показе ушибала палец ноги. Модели были капризными и жили на воде и сигаретах.
Мы с Шоном каждую неделю покупали лотерейные билеты. Вот выиграем – бросим работу, уедем в сельскую Италию или на юг Франции и будем жить там, пока хватит денег. А потом обдумаем следующий шаг.
Но я считала, что существует другая разновидность… лотереи. Лотерея, где у нас будет больше контроля. Джекпот, который мы устроим себе сами. Жить широко, той жизнью, какую каждый из нас себе хотел. Иметь время на сына, не быть напряженными и взвинченными постоянно, даже в нерабочее время.
Вот чего мы хотим, сказала я Шону. А теперь выясняется – он хочет Стефани. Что меня вполне устраивает.
Мне-то был нужен Ники. Всегда. И теперь.
Я сделала так, чтобы Шон смотрел мои любимые фильмы – черно-белые триллеры тридцатых-сороковых годов. Я запускала их каждый вечер. И мы начали шутить насчет мошенничества со страховкой. Это была шутка – сначала. Шону и в голову не приходило, как далеко я с ней зайду.
Я объяснила логику действий, и Шон поддался, как все обманутые, зачарованные мужчины в этих фильмах. Он был Фредом Макмюрреем, я – Барбарой Стэнвик.
Нам требовался кто-то вроде Стефани. И Стефани оказалась более чем безупречна. Иногда у меня возникало пугающее чувство, что я сама ее создала. Именно такая Стефани нам требовалась, чтобы начать воплощать наш план в жизнь.
Она была настолько безупречна, что все обретало даже больший смысл, чем до ее появления; сама того не зная, она стала частью игры. План начинал казаться более реальным, чем когда мы подначивали друг друга и он был просто забавной идеей.
Стефани ничего не подозревала. Я уверена, и не заподозрила бы. Она была так счастлива, что нашла друга. Каждый раз, когда она употребляла выражение “мамы-подруги”, меня буквально тошнило.
Я выцепила ее из толпы. Из стада мамаш, ожидающих своих детей возле школы.
Когда говорят о хищниках, имеют в виду обычно секс, силу, слабость. Уголовщину. Педофилы охотятся на детей. Насильники охотятся на женщин. В природе хищником движет голод. Большие акулы едят рыб поменьше. Сильный охотится на слабого.
Но тут все не так. Стефани – взрослая. Идеально сошлось, что ее сын оказался другом Ники. Все было предопределено свыше.
Мы затеяли все это ради Ники. Мы с Шоном работали как проклятые – допоздна, иногда без выходных – и почти его не видели. Наш сын рос, а у нас не было времени побыть с ним. Он наш единственный ребенок. У нас никогда не будет другого.
Зачатие было легким, но роды оказались тяжелыми. Наш врач пригласил нас к себе в кабинет (а это никогда не бывает хорошим знаком) и объявил, что попытка родить еще одного ребенка может оказаться фатальной для меня и ребенка, даже если мне удастся (шансы малы) выносить его.
Я продолжала принимать небольшие дозы оральных контрацептивов, и они вроде бы действовали отлично, без побочных эффектов. Или без таких, которые признали бы врачи. Если хотите знать, я чувствовала себя не в меру раздражительной, еще более беспокойной и нетерпеливой. Но, возможно, не из-за таблеток, а из-за жизни вообще. Всё и все меня раздражали. Все, кроме Ники.
Интересно, как Шон предохраняется со Стефани, чей отчет о контрацепции подозрительно невнятен. Она заявляет, что Майлз получился незапланированно, что они с мужем зачали его случайно после дорогой хипстерской свадьбы.
Моя схема – и капитуляция Шона – была результатом комбинации нескольких моментов. Тех старых фильмов и нового договора, который я внимательно прочитала. Двадцать с чем-то страниц, пункт за пунктом, с десятками ярких наклеек в местах, где Шон должен поставить инициалы. А потом – что бы вы думали? – на двадцать второй странице оказалось приложение: страхование жизни Шона и его супруги, колоссальная выплата в обмен на смехотворное удержание из зарплаты.
Я была упорна. Каждое утро я упоминала об этом, каждый раз, что мы были вместе. Иногда я будила Шона посреди ночи и начинала там, где остановилась. Поначалу Шон сопротивлялся, не будучи способным увидеть красоту того, что я предлагаю. Возможно, он думал, что я сошла с ума. Но он знал, чего я хотела. А если бы Шон сказал “нет”? Но отказавшись, он мог бы попасть в еще худший переплет. Может быть, хуже, чем он мог себе представить.
Однажд