Как бы то ни было, я пригласила эту сверхтревожную маму – “Привет, я мама Майлза, меня зовут Стефани”, сказала она – разделить со мной мой дизайнерский гигантский зонтик, украшенный плавающими уточками. Этот зонтик был создан для Стефани – вот для кого он был создан. Как обычно, Деннис гениально ошибся с таргет-группой бренда.
Со стороны казалось, что мой круизный лайнер взял на буксир плот жизни Стефани, болтавшийся в кишащем акулами море. Поделиться со Стефани зонтиком было все равно что пригласить восторженного щенка угоститься жратвой из твоей тарелки.
Я подарила ей зонтик, потому что хотела, чтобы она чувствовала себя особенной, избранной. Я сказала ей, что Деннис изготовил зонтик в единственном экземпляре. Потом, когда мы приехали ко мне, я увидела, как она глазеет на другие зонтики, и прозвучал тревожный звонок. Дорогая, сказала я себе, позаботься о том, чтобы твоя история – твои истории – впредь выглядели правдоподобно. И я заботилась, с того самого дня.
Ники и Майлз дружили. Стефани предположила, что я об этом знаю. Иначе, в этом снобском Коннектикуте, я никогда бы не помахала ей.
Я знала, что у Ники есть друг по имени Майлз. Но об этом мы с Ники не особенно много говорили. У нас не было времени. Часто он засыпал еще до того, как я возвращалась домой, его кормила и укладывала Элисон. А Шону случалось не видеть Ники целую неделю.
Кое-какие соображения стояли за нашим планом. Или за частью нашего плана. Соображение первое: я хочу видеть своего сына. Соображение второе: мне нужно что-нибудь рискованное и нескучное. Соображение третье: кто откажется немного развлечься – и получить за это два миллиона долларов?
Я пригласила Стефани и Майлза к нам домой. Я знала, что Шон вернется с работы поздно, хотя была пятница. Мальчишки убежали играть, взбудораженные тем, что они вместе.
Я не много помню из нашего первого разговора. Вероятно, я соглашалась со всем, что говорила Стефани. Да, материнство предъявляет множество требований. Да, оно включает в себя все. Да, эмоции и ответственность становятся абсолютной неожиданностью. Шок. Награда. Кошмар. Радость.
Я кивала, кивала.
Стефани была в экстазе. Она обрела родственную душу. А я обрела помощника фокусника. Он-то и воткнет шпагу в ящик, из которого загадочным образом исчезла хорошенькая ассистентка.
Несколько лет назад Пэм, креативный директор “Деннис Найлон Инкорпорейтед”, проводила модную съемку. Предполагалось, что профессиональные игроки в покер, парни из телевизора, сфотографируются в костюмах в обтяжку, которые Деннис показывал в том году. Легкие, чуть гангстерские, с угольно-черным блеском костюмы.
Пэм не продумала съемку. Чемпионы по покеру носили странные размеры. Толстые ковбои, корпулентные ребята из Гонконга. Эксцентричные математики, которые в любой одежде выглядят отстойно.
Только один парень там заводил – знаменитый игрок, которого все звали Джорджем Клуни, хотя он не был Джорджем Клуни, а просто был похож на него. С ним пришла подружка Нельда, панк-звезда восьмидесятых, тоже серьезный игрок, она могла выиграть или проиграть тридцать тысяч за одну игру и вернуться на следующий вечер.
Съемка оказалась проблемной, и под конец стало ясно, что обошлась она в целое состояние, но очень возможно, что толку от нее не будет. Идея была классная, но на всех, кроме Джорджа Клуни, костюмы сидели, как вытащенные из помойного бака. Съемка оказалась сложной и дорогой. Она стоила бедной Пэм работы.
После съемки я пригласила Джорджа Клуни и Нельду выпить. Выпить за счет Денниса Найлона – просто чтобы извиниться за плохо удавшийся день. Я делала что могла, пытаясь (безуспешно) спасти положение ради Пэм.
Джордж Клуни и Нельда не хотели идти. Особенно когда узнали, что Деннис Найлон к нам не присоединится. Но они не сумели быстро придумать отговорку. Поблизости был симпатичный, знакомый мне текила-бар, и очень скоро Джордж Клуни и Нельда уже рассказывали мне про покер.
Как бы мне хотелось вспомнить все, что они говорили! Все эти мелкие трюки и техники так полезны в повседневной жизни. А запомнила я вот что.
Когда идет игра с высокими ставками, среди игроков всегда бывает человек, которого другие называют “рыба”. И к концу игры рыба потеряет все свои деньги. Джордж Клуни сказал:
– Если не знать, кто рыба, то очень вероятно, что ты и есть эта рыба.
Стефани была рыбой. Ни при каких обстоятельствах я не хотела бы дружить с человеком, который пишет в блоге о том, как ей хочется установить контакт с мамами-единомышленницами.
В тот, первый, раз я рассказывала о своей работе. Стефани рассказывала о своем блоге. Я сказала, что читаю его с энтузиазмом. Круг для Стефани замкнулся. Мы не были подругами только потому, что у нас дети. Каждая из нас имела свое мнение, свою карьеру. Мы работали. Мы восхищались профессиональной жизнью друг друга.
Я знала, как овдовела Стефани. Невозможно жить в нашем городишке и не услышать о той чудовищной аварии. Но лучше было сделать вид, что я этого не знаю, подождать, пока она сама мне расскажет.
Именно блог все и решил. Эти банальные, скучные посты о том, как стать безупречной мамой и протянуть руку помощи другим мамам, изредка – отступление, предложение поразмыслить о попытках культуры превратить мам в машины по рождению и воспитанию детей, без собственной жизни или интересов. Сюрприз, дорогие мамы! Это уже произошло!
Блог утешал. Я могла оставить мужа и сына на Стефани, не опасаясь, что они поведутся на такую чепуху. Смешно.
Шутка за мой счет, как говорится.
Всем нам хочется того, чего у нас нет. Стефани завидовала моей карьере у Денниса Найлона, хотя не потянула бы ее. Я хотела – или думала, что хотела – только одного: сидеть дома с Ники. С кучей денег, в каком-нибудь роскошном месте. И не работать. Я хотела рисковать, хотела, чтобы меня ловили – но не поймали. Со скукой я разберусь потом. Если я не буду сидеть на одном месте, мы с Ники всегда сможем решить эту задачу.
Стефани льстила себе, если думала, что сможет выполнять мою работу. Со своей вечной болтовней о Майлзе она и пяти минут не удержалась бы в “Деннисе Найлоне”. Там никто не хотел слышать о детях. Сначала никто не состоял в браке – или потому, что гей, или, если натурал, потому что молодой и пугливый. Потом у гомосексуальных пар стало больше детей, чем у боязливых натуралов. Время от времени кто-нибудь на работе спрашивал меня, как Ники, но не часто, а Деннис о Ники и слышать не хотел. Вообще.
На бумаге мы были друзьями детей. Но это не означало друзья-друзья. Когда Деннис нанимал меня, Ники еще не было на свете. Не уверена, что он взял бы меня на работу, будь у меня ребенок. Каждый раз, когда я упоминала о Ники, Деннис замыкался, и я переводила разговор на то, какой он видит свою следующую коллекцию. Деннис черпал силы в том, чтобы быть гением, и внимание включал и выключал, как кран.
Если бы мне понадобился кто-то, кто позаботился бы о Ники, пока меня нет, Мама-Кэп была бы вне конкуренции. За такую заботу о детях платить невозможно. Кто мог предвидеть, что Стефани решит, что в ее обязанности входит спать с моим мужем?
Вообще-то мне следовало это предвидеть. Сначала я считала блог Стефани абсолютно безобидным, всякая ерунда про “сохраним планету зеленой”. Но когда я узнала ее поближе, мне стало интересно наблюдать за разницей между женщиной, которой Стефани притворялась в своем блоге, и человеком, которым она была на самом деле. Читая блог Стефани, представляешь себе образец респектабельности, лучшую и самую честную из когда-либо существовавших мам. А на самом деле эта женщина имела долгую любовную связь с собственным единокровным братом и, возможно, несла ответственность за самоубийство мужа.
Я увидела то, что хотела видеть. А надо было увидеть в ее лжи предостережение.
Конечно, Стефани не стала выбалтывать мне свои секреты сразу же. Но она всегда намекала, что есть кое-что еще, кое-что темное в ее истории – может быть, немного извращенское, что-то, что удержало бы мой интерес в случае, если я вдруг отвлекусь от волнующего вопроса о том, насколько мальчикам нравится их учительница, или от повести о том, как трудно заставить Майлза быть вегетарианцем.
Тайны Стефани были ее капиталом. В самом начале наши диалоги напоминали игру-угадайку. Стефани намекала, что у нее есть тайны, а я должна была манипуляциями принудить ее выдать их мне. Или хотя бы – о чем они. Вранье. Стефани хотела рассказать мне все. Просто не могла дождаться.
Я знала, как погибли ее муж и брат, но сделала вид, что не знаю. Это была такая грустная история, что я плакала. Настоящими слезами. Это для нее много значило, потому что она считала меня замкнутой, даже холодной, хотя я изо всех сил, со сверхурочными, старалась выглядеть уютной и теплой.
После того как мы поплакали вместе, Стефани сказала: как прекрасно, когда у тебя есть друг, лучший друг, как когда мы были подростками.
На это мне трудно было ответить. Не на такой эффект я рассчитывала. Стефани была так уверена, что знает, кто я такая и что я чувствую на ее счет, что никогда не интересовалась узнать правду.
Стефани была слабой, но настырной и пробивной в своей слабости. Она хотела, чтобы мы остались лучшими друзьями навсегда. Словно мы были девочками-подростками. Она изучала меня: мою одежду, мой стиль. Как я разговариваю с Ники. Лестно, когда кто-то хочет быть тобой, даже если у тебя от этого мороз по коже. “Одинокая белая женщина” – один из самых страшных фильмов.
Мы с Шоном напоминали друг другу: все это ради Ники.
Мне не требовался лучший друг. Мне нужен был свидетель, подтверждающий мою репутацию, и временная нянька для моего сына.
Стефани изливала мне свое сердце. Словно я священник, его преподобие, раввин или психотерапевт. Не сразу найдешься с ответом, когда мама лучшего друга твоего сына рассказывает тебе о своих любовных отношениях с единокровным братом. Об отношениях, которые длились с тех пор, как она в восемнад