– В какой день? В какое время? Дайте я загляну в свое расписание.
Я понимала: Шон не захочет, чтобы я туда ехала. Я выдумала тетушку Кейт, серьезно расхворавшуюся в Чикаго. Спросила Шона, сможет ли он приглядеть за мальчиками; он сказал “да”. И мы оба прекрасно знали, сколько времени я провела с мальчиками в одиночку.
То, что я не могла сказать Шону правды, напомнило мне, что положиться мне не на кого. Я совершенно одна. И все же я доверяла ему в самом важном: позаботиться о моем сыне, если мне понадобится уехать на пару дней.
Я все еще спала с Шоном. Но я не могла сказать ему, что Эмили звонила и терзала меня секретами, известными только ей. Шон сказал бы, что я только делаю всем хуже. Что я не могу взглянуть правде в лицо. Что я отстала от жизни…
Неужели я сходила с ума? Воображала всякое? Может быть, я еще не оправилась от шока после исчезновения и смерти своей подруги. Может быть, Шон прав. Может быть, я отказывалась признать реальность смерти Эмили и только делала хуже всем.
Особенно себе.
Я улетела в Детройт и арендовала машину. Отыскала дом, где жила мать Эмили, – особняк с колоннами и портиком, словно дом из “Унесенных ветром” пересадили на почву Среднего Запада. Там была круговая подъездная дорожка, и разросшийся кустарник скрывал лужайку, покрытую сухими бурыми сорняками.
Старуха, с которой я говорила, оказалась маленькой и согбенной, в кашемировом свитере, в брюках со складками и в дорогих туфлях на каблуках выше, чем я ожидала. Седые волосы аккуратно собраны сзади, ярко-красная помада нанесена профессионально. Старуха немного походила на Эмили, но больше – на Грейс Келли, если бы Грейс Келли дожила до восьмидесяти.
В доме пахло розовой водой. Мать Эмили провела меня в просторную “бабушкину” гостиную, полную хорошей старой мебели и темных рисунков – туманные фигуры в тяжелых рамах.
– Напомните мне, кто вы, – попросила она. – Боюсь, я стала немного забывчивой.
– Стефани, – сказала я. – Подруга Эмили. Мой сын – лучший друг Ники.
– Понимаю. Вам не нужно в туалет?
– Все в порядке, – заверила я. – Я прекрасно себя чувствую. Прекрасно… – залепетала я.
Миссис Нельсон поместилась в кресле, обтянутом розовым бархатом, я присела на край дивана. Диван был неудобный, но в своем роде примечательный. Старомодный, под французский антиквариат, с блестящей шелковой вышивкой. В конфетную полоску – насыщенно-розовый и белый. Ничего похожего Эмили у себя в доме не потерпела бы.
– Мой муж умер, – сообщила мать Эмили.
По крайней мере, она знала, что ее муж умер. Должно быть, сегодня был один из ее по-настоящему хороших дней.
– Он работал в автомобильной компании, в отделе по связям с общественностью. Кто бы подумал, что Эмили тоже пойдет в связи с общественностью? Ведь она видела, что произошло с ее отцом после того, как его в восемьдесят восьмом отстранили от должности!
Она спустила очки на кончик носа, подалась вперед, как птица, клюющая зерно, и в первый раз по-настоящему взглянула на меня.
– Вы понятия не имеете, что произошло в восемьдесят восьмом, правда? – спросила она.
Лучше было говорить правду. Я помотала головой. Мать Эмили сказала:
– Ну разве вы не дура?
Я уже поняла, почему Эмили предпочитала держать ее на расстоянии. Мне стало жаль Эмили. Мать, которая говорит подобное! Потом я вспомнила, что Эмили называла меня дурой, когда звонила в последний раз. Передавала дальше ущерб, постоянно наносимый токсичной матерью. Я часто писала в блоге о людях, которые пытаются заставить мам чувствовать себя дурами. Я уже по горло была сыта тем, что меня обзывают дурой. Или заставляют чувствовать себя дурой. Но я не могла позволить себе среагировать.
Если мама Эмили считает меня дурой, если она сомневается, что я действительно подруга Эмили, она никогда не скажет мне того, что я хочу узнать. А я понятия не имела, что именно мне надо узнать. Я бы поняла, если бы услышала. Я сказала:
– Может быть, хотите посмотреть фотографии Ники?
– Ники?
– Вашего внука.
– Да, конечно, – вежливо согласилась старуха. – Где они?
Я дала ей свой телефон и встала рядом с креслом, листая фотографии Майлза и Ники. Кажется, они привлекли ее внимание. Я не могла понять, хочет ли она, чтобы я остановилась. Потом старуха сказала:
– А который…?
– Ники, – напомнила я.
– Да-да. Ники.
Я указала ей на ее внука.
– Прелесть, – неуверенно произнесла старуха. Я почувствовала облегчение, когда она сказала: – Достаточно. Он такой хорошенький.
Посмотрев на меня, она снова села и сказала:
– Я видела в кино. Мы с вами были в фильме, который я смотрела по телевизору. Вы там хотели посмотреть детские фотографии Эмили. За этим вы и приехали, верно?
– Да. Я бы хотела посмотреть фотографии.
Только произнеся это вслух, я поняла, что так и есть. Именно за этим я здесь.
– Не хотите ли чашку чаю? – спросила старуха.
– Нет, спасибо.
– Хорошо. Вряд ли они здесь. Я сейчас вернусь.
Она поднялась и медленно зашаркала прочь из комнаты. До меня донеслось бормотание. Миссис Нельсон и еще какая-то женщина – я предположила, что сиделка.
У меня было несколько минут, чтобы осмотреться. Рояль, драпированный расшитой испанской шалью. Мягкое освещение. Комод с зеркалом и парадный портрет матери Эмили, в вечернем платье, написанный несколько десятилетий назад. Возможно, до рождения Эмили. В голове не укладывалось, что Эмили выросла здесь, хотя я сознавала, что ничего не знаю об этом месте. Эмили никогда не рассказывала о доме, в котором прошло ее детство.
Миссис Нельсон с какой-то смешной злостью пихнула мне альбом. А может, она просто торопилась поскорее снова сесть в кресло.
Альбом походил на тот, в каких люди держат диски. Каждая фотография в отдельном прозрачном кармашке, от которого слегка пахнет пластиком.
Я перелистнула несколько страниц, прежде чем сообразила, что именно вижу.
На каждой фотографии было по две Эмили. Абсолютно одинаковые маленькие девочки.
Две абсолютно одинаковые Эмили в саду, на пляже, в лесу перед вывеской, гласившей “Национальный парк Йосемити”. Две девочки со светлыми волосами и темными глазами, взрослеющие по мере того, как я переворачивала страницы.
– В чем дело? – спросила миссис Нельсон. – Дорогая, у вас ужасный вид. С вами все в порядке?
Я подумала о фотографии Дианы Арбус на камине у Эмили и вспомнила слова Эмили о том, что это самая ее любимая вещь во всем доме. Миссис Нельсон сказала:
– Напомните мне, которая из них Эмили. Та, с уродливой родинкой под глазом? Боже мой, я буквально умоляла ее свести эту гадость. Хотя иногда я только по ней их и различала. Разумеется, позже, когда Эвелин была вечно пьяна или под кайфом, различать их стало проще.
– Я не знала, что у Эмили была сестра-близнец, – сказала я. Старуха нахмурилась:
– Как не знали? Вы уверены, что вы подруга моей дочери? Что вам здесь надо? Предупреждаю: у меня тут везде камеры слежения.
Я огляделась. Никаких камер.
– Просто странно, – сказала я. – Она никогда не упоминала…
– Эвелин. Ее сестра.
– Эвелин? А где она живет?
– Хороший вопрос, – заметила миссис Нельсон. – Понятия не имею. У Эвелин проблемы. Сколько-то времени она провела в ужасно дорогих реабилитационных клиниках, за которые платил угадайте кто. Время от времени я теряла ее следы, потом оказывалось, что она на улице. Эмили пыталась спасти свою сестру. Пыталась, пыталась. Но, думаю, бросила.
Как могла Эмили ни словом не проговориться, что у нее есть сестра-близнец? Почему держала это в тайне? На какой-то миг я забыла ее лицо. Которая из близнецов она?
Опустив веки, я услышала, как миссис Нельсон спрашивает, не нужно ли мне воды.
– Я в порядке. Мне надо многое обдумать.
– Эмили винила меня в проблемах Эвелин, – сказала старуха. – Но говорю вам – кстати, у вас есть дети?
– Мой сын – друг Ники, – напомнила я.
– Тогда вы поймете. Это не моя вина. Они такими родились, их вряд ли можно изменить. Это известно всем родителям. Я любила девочек одинаково. Проблемы с душевным здоровьем в моей семье наследуются, хотя никому не позволено даже говорить о них. Нельзя было упоминать, что половина наших теток и дядьев сидит в психушке. Да, девочки были совершенно одинаковыми. Одна и та же ДНК! Одни и те же отпечатки пальцев! Но я их никогда не путала. У Эмили была родинка под глазом, а у Эвелин было что-то смешное в верхнем крае ушей.
Я внимательно слушала, и в то же время мое внимание сместилось. Миссис Нельсон – мать. А я не знала, известно ли ей, что одна из ее дочерей мертва.
Одна из ее дочерей. Меня снова как ударило. У них одинаковые ДНК. Одинаковые отпечатки пальцев. Возможно, коронер не увидел разницы. Прежде чем тело нашли, оно провело в воде столько времени, что родинка под глазом и смешные ушки уже не имели значения.
Мой мозг работал на сверхскоростях, выпекая версии, как блины. Эмили убила свою сестру и утопила тело в озере? Спланировала все заранее? Превосходный способ инсценировать собственную смерть…
– Пожалуйста, выпейте воды, – сказала мать Эмили. – Вы совсем скверно выглядите.
– Все нормально, – заверила я ее. – Со мной все в порядке.
Старуха наклонилась вперед, коснулась моего колена и неожиданно заговорщицким тоном произнесла:
– Хотите, расскажу смешное? Когда мой муж был жив, а девочки маленькими, у меня было ощущение, что я должна прятать выпивку. Как будто это я была ребенком. А теперь я могу расслабиться со стаканчиком джина, не дожидаясь вечера, и никто не скажет мне, что я не могу заниматься этим вполне уместным, вполне взрослым делом. Никто мне не запретит! Не желаете присоединиться?
Было два часа дня.
– Нет, благодарю вас, – сказала я. – С вашей стороны было очень любезно пригласить меня.