были семейные обстоятельства.
Я находила Эвелин, где бы она ни оказалась. К счастью, она всегда хотела, чтобы ее нашли, – вот почему она звонила мне среди ночи, всегда перепуганная. Конца этим полетам не предвиделось. Я находила Эвелин в каком-нибудь грязном мотеле, обычно в компании случайного любовника – парня, которого она едва знала. Я записывала ее в реабилитационную клинику. Мать платила за курс. Это было то немногое, что она могла сделать. Выйдя из клиники, Эвелин регулярно звонила. Рассказывала мне, как чудесно ощущать себя трезвой, насколько вкуснее стала еда, как она наслаждается солнечным деньком – и глаза не болят.
Потом звонки прекращались.
Каждый, кто когда-либо любил аддикта или у кого в семье были аддикты, знает, как это происходит: надежда и разочарование, сюжет закольцовывается, возвращаясь к одному и тому же. И ты устаешь от этого.
Последней весточкой от Эвелин стала открытка из Сиэтла, на которой не было ничего, кроме моего адреса в Коннектикуте, а на лицевой стороне – ярко раскрашенное туристическое фото рыбы, красиво уложенной на лед на рынке на Пайк-стрит. Мертвая рыба: чувство юмора Эвелин.
– Ты еще здесь? – глупо спросила я.
Я слышала, как сестра всхлипывает на том конце.
– Более или менее.
– Не клади трубку. Пожалуйста.
– Не буду.
– Ты под кайфом?
– У меня голос, будто я под кайфом?
Да.
– Куда ты едешь? – спросила я. – В материной машине?
– Думаю, что в домик. На озеро.
Я слегка воспряла духом. Может, Эвелин сделает попытку завязать. Оставить старую жизнь, начать все заново. Озерный домик был нашим пристанищем, нашим островом безопасности. Нашим личным убежищем души.
– Собираешься туда, чтобы остыть?
– Можно и так сказать. – Она горько рассмеялась. – Я собираюсь покончить с собой.
– Смеешься?
– Нет, – сказала сестра. – Я серьезна как никогда.
И я поняла, что так и есть.
– Пожалуйста, не надо, – сказала я. – Подожди меня. Не наделай глупостей. Я тебя там найду. Прилечу как можно скорее. Обещай мне, что ничего не сделаешь. Нет, поклянись мне.
– Обещаю, – сказала Эвелин. – Обещаю, что не сделаю ничего, пока ты не приедешь. Но вообще собираюсь. Я приняла решение.
– Дождись меня, – повторила я.
– Ладно. Но приезжай быстрее.
Я не спала всю ночь. К утру я знала, что сделаю и что произойдет. Я знала и не знала.
Моя сестра владела ключами, которые отпирают двери темницы, магическим заклинанием, которое умертвит наших драконов. Она – тот тайный игрок, что поможет нам с Шоном выиграть в нашей маленькой игре. Я не хотела, чтобы моя сестра умерла. Я не собиралась помогать ей в самоубийстве или подталкивать ее к нему. Я любила ее. Но я собиралась сделать то, чего она от меня ожидала, даже если это означало потерять ее. Даже если это означало принять свершившееся.
Нельзя было терять времени. На следующее утро я встала рано и уложила вещи. Забронировала билет на рейс до Сан-Франциско, которым лететь не собиралась. Я надеялась, что такой ход ненадолго собьет со следа тех, кто станет меня искать.
Я позвонила Стефани и попросила оказать мне услугу. Простую услугу. Можно, Ники останется на вечер у нее дома? Я заберу его, когда поеду с работы. Конечно, я могла бы сказать ей, что собираюсь отсутствовать несколько дней. Но я хотела, чтобы она дошла до абсолютной паники как можно скорее. Это сделало бы мое исчезновение более достоверным, более тревожащим, более актуальным. А когда страховая компания вникнет в случай, начнется полицейское расследование.
Может быть, будет тело. Женщина, похожая на меня и с моей ДНК.
В то утро я высадила Ники у школы на пять минут позже, чтобы не столкнуться со Стефани, которая всегда появлялась рано. Мне не хотелось, чтобы вечно всюду сующая свой нос Стефани расспрашивала, почему я плачу, целуя Ники на прощанье.
Я знала, что очень долго не увижу его, и сердце у меня разрывалось. Я обняла его так крепко, что он пискнул:
– Осторожней, мам, больно!
– Прости. Я люблю тебя.
– Я тебя тоже. – И он побежал в школу, даже не оглянувшись.
– Увидимся, – сказала я, так что мои последние (на ближайшее время) слова не были ложью.
Я твердила себе, что потом Ники скажет нам спасибо. Кому не хочется провести детство в самом красивом месте Европы? У Ники будет детство получше, чем у его родителей, выросших в скучном пригороде Детройта и на унылом севере Англии. Коннектикут, по идее, достаточно хорош, и не знаю, почему он таким не был. Я полагала, что Коннектикута недостаточно.
Мне хотелось сделать что-нибудь будоражащее. Хотелось почувствовать себя живой.
Я заехала домой за Шоном. Мы доехали до станции “Метро-Норт” и сели на поезд до Нью-Йорка. Там взяли такси от Центрального вокзала до аэропорта. Нам надо было, чтобы Шон оказался на борту летящего в Лондон самолета до того, как я пропаду без вести. Я от души попозировала на дорожке перед международным залом отлета, целуя Шона на прощание – на случай, если полиция выследит таксиста, который вез нас в аэропорт Кеннеди. Но полицейские даже не пытались найти ту машину – еще одно доказательство того, что они не слишком усердно искали меня. Я попросила таксиста подождать, пока мы, любящие муж и жена, прощаемся друг с другом. Мы должны были остаться на камерах видеонаблюдения: беззаветно преданные друг другу супруги, с грустью расстающиеся даже на несколько дней.
– Ну все, – прошептала я Шону. – Ты знаешь, что делать.
В Лондоне у него были намечены встречи с клиентами, с которыми у него в прошлый раз ничего не вышло. Шон им искренне нравился, и они огорчались, что не могут инвестировать миллионы своей компании в риелтерские проекты Шона. Они согласятся выпить с ним – и обеспечат ему алиби.
– Куда ты собираешься? – спросил он. – Что, если мне понадобится связаться с тобой? Что, если возникнет что-то срочное? – Голос у него был испуганный, как у ребенка. Мне стало неловко.
– Не беспокойся, – сказала я. – Вот это и есть что-то срочное. Неважно, что ты услышишь… Я не умерла. Я вернусь. Поверь мне. Я не умру. – Мне надо было, чтобы он в это поверил.
– О’кей, – нерешительно согласился Шон.
– Скоро увидимся, – сказала я – очень громко, на случай, если кто-нибудь нас слышит. Никто нас не слушал.
– Скоро увидимся, дорогая, – сказал Шон.
Я снова села в такси и поехала брать машину напрокат.
Я поймала волну. У меня появилось пьянящее ощущение себя как плохой девчонки, ветер в волосах: мой план может сработать, план, гораздо более крутой, чем моя нынешняя жизнь, более крутой, чем работа, которую многие люди сочли бы достаточно крутой. Я хотела большего.
Я не собиралась порывать с Шоном. Можно было взять тайм-аут на берегу озера. Разве все это затевалось не для того, чтобы выйти из нашей переполненной обязательствами жизни, разорвать соединение и определить, что для нас важно? Множество людей лелеют эту мысль. Но далеко не каждый работает над ее воплощением. Цивилизация бы рухнула, начни люди претворять эту мысль в жизнь.
Я правильно тревожилась насчет трудностей разлуки с Ники и – как оказалось – уверенности в том, что Шон будет придерживаться нашего плана. Мне и в голову не приходило, что Шон способен трахаться с рыбой. Я не думала, что Стефани проследит весь мой путь вплоть до дома моей матери.
Жизнь полна неожиданностей.
Я привезла книги. Полное собрание сочинений Диккенса, “Серенаду” Кейна. Какой-то роман Хайсмит – не помню, чтобы я его читала, или, может быть, читала и забыла. Я купила достаточно еды, чтобы продержаться какое-то время, и новый CD-плеер. Я могла слушать свою любимую музыку, а не кошмарных визгливых британцев Шона времен его юности.
В домике не было интернета. К счастью.
Я предприняла некоторые усилия, чтобы замести следы. Я останавливалась в магазинчиках на автозаправках, где, по моей мысли, отсутствовали новейшие камеры видеонаблюдения. И все же, когда меня начали искать, выследить меня можно было бы без особого труда. Видимо, меня искали не слишком ревностно, как бы полицейские ни изображали бурную деятельность и что бы ни говорили Шону.
Я не знала, как обстоят дела, до самого последнего момента. В домике на озере не было ни интернета, ни телевидения.
Я и не предполагала, что в наш план окажется вовлечена моя сестра. Теперь, думая о произошедшем, я понимаю: сестра была необходима, чтобы план сработал. Она была нужна мне, как бывала нужна мне всегда, даже когда я пыталась избежать ее, отвергнуть или игнорировать. Мне с самого начала следовало понять, что Эвелин – часть плана. Я не хотела, чтобы события развивались так, как они развивались.
Я должна была знать. Мы с сестрой всегда знали то или иное друг о друге, не будучи в состоянии объяснить или понять, откуда мы это знаем.
По дороге в Мичиган у меня было достаточно времени, чтобы подумать. Иногда я думала, как порядочный человек, которым хотела быть. Иногда я думала, как коварный маньяк, которым на самом деле была. Я провела ночь в мотеле в Сандаски. В “Мотел Сикс”, где заплатила наличными.
Я добралась до домика на следующий день. Мамин “бьюик” восемьдесят восьмого года стоял на подъездной дорожке. Как бы я хотела, чтобы это оказалась просто машина! Но это была та машина, в которой мы в детстве столько раз чудом избежали гибели. После того как у матери временно изъяли права за вождение в нетрезвом виде, машина оставалась в гараже. Бернис иногда брала ее, чтобы сохранить на ходу, но вынужденная отставка спасла машину от щербин и вмятин, которые наверняка наставила бы ей мать. Я сказала себе, что теперь это машина Эвелин, но от этого мне стало только хуже. Потому что я осознала, что довольно скоро – слишком скоро – эта машина может стать моей. Но что мне с ней делать? Моя сестра умрет, а я буду в другой стране мультимиллионершей, которой ни для чего не нужен побитый мамин “бьюик”.