Эмилия была родом из России, и даже лицо ее носило совершенно другое, непривычное для Америки, выражение. Слегка задумчивое, глубокое.
Грустное, созерцающее. Она выглядела так, как будто действительно ценила все, что ее окружает.
Эта безусловная любовь ко всему сущему заражала. Я уже чувствовала, как симптомы доброты передались и мне, словно простуда по воздуху.
Во время поездки я также отметила ее кофточку лазурного цвета на одно плечо, едва прикрывающую живот, и юбку-солнце в тон. Все это она сочетала с белыми кедами, а что самое удивительное – мне нравилось.
Это вдруг навеяло меня на мысли о том, как я могла бы разнообразить свою коллекцию. Череда платьев замелькала в моем мозгу, окончательно выместив оттуда небезызвестного поддонка.
- Я не хотела, чтобы с тобой случилось что-то плохое тогда. – Не в моих правилах извинятся, но это все Эмили и предрасполагающая к разговору атмосфера.
(Подробная ситуация конфликта Эмили и Ребекки, описана в книге «Позволь мне тебя коснуться»).
Я была тварью, что подсыпала Эми наркотик прошлой осенью – прямо на вечеринке по случаю Хэллоуина. Все это привело к тому, что бывший президент братства – Дмитрий - чуть было не изнасиловал девушку. Тогда меня это не особо волновало, я толком и не знала о том, что довелось пережить Эми в детстве – Кайл рассказывал, что в пятнадцать лет она была изнасилована собственным лучшим другом, от которого и сбежала из России в Америку.
Если до этой истории я думала, что это у меня было беспросветное детство, то теперь поняла, что ошибалась. В то время как самым страшным моим кошмаром была диктатура матери и боязнь за сантиметры на талии, Эмили прошла через настоящий ад.
Как это не сломало ее? Почему она не стала мстить всем мужчинам в одном лице и позволила себе вновь завязать отношения?
Это так и оставалось для меня загадкой. Я была слабее, слабее чем эта крохотная, даже в сравнении со мной, девчонка. И это невыносимо раздражало.
- Проехали эту тему. Тогда меня спас Макс. Это послужило толчком для наших чувств. Каким бы ни было мое прошлое, и какие бы повороты не преподносила судьба, случайности привели меня к счастью.
Она улыбнулась так искренне, что захотелось то ли стереть эту блаженную улыбку, то ли перенять эту привычку.
- Поражаюсь твоей наивности, но я рада, что ты с Кенингом вместе. Хотя, поссорились говоришь...
- У нас это часто бывает. Что мы с Максом только не пережили... Главное, что прошли через это вместе.
Захотелось крикнуть: расскажи! Расскажи, каково это - любить?
- Ссоры лишь сближают нас. Уверена, он сейчас где-нибудь у пляжа. Смотрит на океан и ненавидит себя за то, что отпустил меня ночью одну. Сейчас я вернусь, и он обнимет меня, как прежде... Знаешь... Так, как будто боится потерять. Больше всего на свете.
Эмили вдруг сама обхватила свои плечи, наверное, представляя Макса.
Я решила молчать, уж слишком царапали меня эти разговоры о их любви.
Невооруженным глазом я видела: их чувства были настоящими. Еще одна, не такая как мы с НИМ, пара.
"Ты же знаешь, мы не будем, как все, Ребекка. Это не про нас».
Изгой наотрез отказывался сходить с престола в моих мыслях и сердце.
- А с тобой что? - Ее пальцы коснулись своих щек, и она оглядела мои ключицы. Черт, совсем забыла накинуть что-нибудь сверху. Хотя, разводы от туши разве что противогазом прикроешь.
- Лучше тебе не знать.
- Не мое дело, конечно. Но я слишком хорошо знаю, как выглядят метки после насилия. К сожалению.
Я сделала музыку громче, не желая об этом говорить. Эмили повернула бегунок назад, убавляя звук.
- Это... Не совсем так. - В душе я рассмеялась, до чего все было абсурдно: я ехала с девушкой, которую считала заклятым врагом. И вот мы обсуждаем подробности нашей интимной жизни, как закадычные подруги.
Докатилась.
- Он... Не рассчитал силу. Мы... Трахаемся. Просто трахаемся.
Эми не была удивлена, лишь в очередной раз изрекла слова, продирающиеся мне в мозг как бабочки, олицетворяющие надежду.
- А разве можно просто трахаться? Это совсем не просто. Секс - это лишь физическое проявление одного и того же чувства.
- Оставь эти сказки для детей, Бломен. Или хочешь сказать, тебя от великой любви изнасиловали?!
- Бывают исключения. Бывают, не спорю. Перепихон в туалете Макдональдса, например, вряд ли можно назвать любовью. Но вот регулярно повторяющийся секс не может ничего не значить. Это я так, к примеру. И если уж на то пошло, то да. Даже мой насильник любил меня, он был одержим мной, болен. Я называла это кошмаром. Он называл это любовью.
Одержим, болен.
Ситуация напоминала мою, несмотря на то, что Стоунэм находился в трезвом уме и вряд ли являлся серийным маньяком.
И всё же, Эмили ошибалась. В нем уж точно не было любви. Лишь беспрекословное желание подменить, покорить, нагнуть волю и характер.
- Подумай, может ты даешь ему причины проявлять свои чувства так? Ты можешь сделать первый шаг, показав ему, как надо. Для этого нужно не так много - забота и доброта.
Мы остановились, и я больше не желала слушать ее проповеди. Конечно, ласка ему нужна. Я пыталась. Я правда хотела сблизиться с ним. Но теперь хотела сжечь его на костре, как средневековая инквизиция.
- Пока, Бломен.
- Спасибо, Картер. - Как только Эмили произнесла это и собралась выходить из машины, я услышала звуки рока, издаваемые ее телефоном.
На большом ярком экране четко подписывались лишь три яркие буквы MAX.
Звонок от Макса.
Она прижала руку с трубкой к уху, и я расслышала какой-то шум, голос, что что-то непрерывно ей объяснял.
Когда Эми вышла из машины, последним, что удалось услышать, было:
- Нет, это ты меня прости. Я идиотка, безумно соскучившаяся по тебе.
Глава 7.
POV Коул
- Сука!
Я с силой ударил кулакам по зеркалу, что висело в ванной. Злость на самого себя была густой, почти физически ощутимой. Вздувалась где-то внутри, будто требовала срочного устранения.
- Отпусти меня!
Я обращался к самому себе, к своему побелевшему отражению. При свете ламп мои глаза выглядели болезненно, жутко. Они такими и были. Словно у изголодавшегося вампира.
- Какого хрена ты снова сидишь внутри... ПОЧЕМУ? - Вены бледного юноши из зеркала с мокрыми от пота каштановыми волосами так и норовили взорваться.
Я боялся смотреть в собственные глаза, зная, что увижу там непроглядную тьму.
Мне нравилось причинять боль.
Гидеона я избил с неподдельным наслаждением, до крови, до фиолетовых синяков и крупных ссадин.
Он умолял меня остановиться, а я все продолжал, бил его и бил, стараясь выпустить из него дурь.
Дон не смел трогать ее. Он не должен был пускать свои грудничковые слюни в сторону Бекки.
Брат за брата, а ее я никому не отдам. Погружу землю в пекло, сотру в порошок, но она МОЯ и точка.
Тело Ребекки мое, и губы тоже мои.
Зажмуриваюсь, представляю ее влажный, терпкий и чувственный рот. То, как губы дрожат, когда целую ее, погружаясь глубже, толкаясь в нее уверенно, быстро.
Запах ее возбуждения, безумного секса, солоноватого пота и пряной кожи.
Волосы. Как зарываюсь в волосы, ощущая жасмин и карамель.
Понадобилось несколько раз, чтоб распознать эти запахи.
Чертов токсикоман и наркоман в одном флаконе.
Но мне нравилось делать больно и ей. Нравилось, как напрягаются ее соски от каждой капли воска, пролитой на ключицы.
Розовые, острые и сладкие. Дополняющие офигенно красивую большую грудь, которую готов был мять без устали.
Да. Да.
Член набух от всех мыслей, в которых гуляла Ребекка.
Девушка, которую я трахал. Женщина, которую не желал ни с кем делить. Бекка... Которую я боялся.
Потому что пробуждала невиданное, раздражающее чувство. Чувство потери контроля над собой под номером два.
Потому что первое было другим – тем, что сейчас заковало в тиски, не давая вернутся к привычному ритму жизни.
Я резко поднял взгляд на зеркало, уставившись на нечто, обладающее черным, ониксовым взглядом - лишь маленький просвет из серой радужки между зрачком и темной каемкой вокруг говорили о том, что это был настоящий цвет глаз, а не надетые склеры.
Нечто не было мной, потому что в отражении я видел его - отца.
Я хотел привязать себя наручниками, лишь бы перестать сеять это зло вокруг.
Я мог бы перерезать Ребекке горло и даже не вспотеть.
Сделать это так же легко, как он с Дрейком.
Мог бы избить собственного сына битой, гребенной битой, которая теперь помогала в братстве.
Я мог бы...
Тут я посмотрел на свои запястья. На шрамы, вскрывающие вены тоненькими рубцами.
Я мог бы порезать вены собственному сыну.
Все это сильнее меня, я погряз, ступил в болото, провалившись по шею.
Выхода нет. Надежды нет. Грех пропитал насквозь, жестокость моя переходила все границы в последние время.
Самым ужасным была безысходность. Непреложный факт того, что я не в силах ничего изменить, не в силах перекроить свое тело, вылечить зараженные гены.
Был ли отец виноват в своих поступках?