– Ясно-понятно. То есть я пришел с утра в гости как друг, а ты вываливаешь на меня все свое настроение, депрессию и прочее дерьмо, которое вертится в башке у девок, которые боятся, что их бросит любовник. Я не твой любовник, так что претензии не ко мне, а к нему. И к себе. Впрочем, – он с сомнением хмыкнул, – я вообще не вижу повода предъявлять кому-то претензии. Давай так, ты представишь, что я твой психоаналитик, а я сделаю вид, что тебя слушаю, – он приложился к бутылке и рыгнул. – И когда представишь, объясни, с чего ты все это погнала.
– Дурак ты, Мерфи. Я нашла человека. Того самого. Того самого, который меня… заполняет, что ли. Ты хоть понимаешь, что шанс встретить такого в жизни выпадает всего лишь раз. И это только если тебе сильно повезло. И я его просрала!
– Как твой психоаналитик, чика, я должен заметить, что просрала его не ты. Вообще-то утешать кого-то и вытирать сопли не мой бизнес. Поэтому я скажу по-другому: просрала шанс не ты. Во всем этом бардаке, который ты называешь любовью, вас было двое, и кто-то из вас поставил все ради другого, а другой кто-то это как раз просрал.
– Слишком поздно, Мерфи. Просто все уже случилось, и изменить ничего нельзя.
Он издал какой-то недоуменно-хрюкающий звук, затем снова слегка рыгнул.
– Включи мозги, сладкая, где бы они у тебя там ни были, в голове или в заднице. Если ты их не пропила вчера, а сегодня они не прокисли с похмелья, то ты поймешь, что выход есть всегда. И сейчас эта дверь открыта у тебя прямо перед носом. Я бы рассказал тебе больше, чика, но оплаченное время сеанса психотерапии вышло, и мне пришлось бы выставить тебе счет за дополнительное. Поэтому ты подбери сопли, подотри попку, умойся и главное – похмелись. В общем, ладно, – Мерфи поднялся из кресла и со стуком поставил пакет с бутылкой на стол. – Я пошел, короче.
И в первый раз за все наше с ним знакомство он вышел через дверь, по-человечески.
Я на автомате встаю. Несмотря на раскалывающую голову боль, я подхожу к столу и беру в руки пакет больше из любопытства. Мерфи никогда не оставлял раньше никаких материальных следов. Пить или не пить после того, как горлышко бутылки обсосал Мерфи? Я все же отхлебнула три больших глотка. Меня передернуло как от удара током, выпивка с трудом провалилась в желудок, короткий, но острый приступ тошноты чуть не выбросил все обратно. И только потом, когда мне удалось проглотить мерзкий ирландский виски, до меня дошло, что можно было взять стакан или хотя бы обтереть горлышко бутылки салфеткой. И почему я до этого не додумалась?
Я тупо смотрела на бутылку в руке, и вдруг меня молнией буквально прострелила мысль. Я не размышляла над ней и даже не взвешивала «за» и «против», как я обычно делаю. Просто я поняла, что именно я должна была это сделать. Я и никто другой. Именно это. Я была уверена, что поступлю правильно и милосердно. Никогда не подумала бы, что я когда-либо произнесу это, но – спасибо тебе, Мерфи.
Недолго думая, я собрала все необходимое и переоделась. Машину решила не брать и поехала на такси. Шофер быстро довез меня до пункта назначения и, за что ему большое спасибо, не разговаривал со мной. Мне нужно было сосредоточиться. Так как то, что я намереваюсь сейчас сделать, я еще не делала. Хотя с самим процессом я была более чем знакома.
Я вышла из такси у клиники, незаметно проскользнула мимо стойки регистрации и пошла в сторону лифта. Долго ждать его не пришлось, и, войдя, я нажала на цифру восемь. И только когда двери кабины закрылись, я сняла куртку и одела белый халат, что использовала в оранжерее. Если не приглядываться, он был очень похож на те халаты, что носят врачи.
Когда двери лифта вновь открылись, я высунула голову, посмотрела по сторонам и, убедившись, что в коридоре никого нет, вышла из него. Свет в палате Бриджит, как обычно, горел. Я хотела было уже зайти в палату, но вовремя заметила, что у нее медсестра. Как будто так и было задумано, я прошла мимо и зашла в подсобку, в которую Бен меня затащил, когда я впервые увидела его сестру.
Для верности я подождала пятнадцать минут, а только затем вышла из каморки. Света в палате уже не было. Я тихонько приоткрыла дверь и вошла в палату.
– Кто тут? – спросила Бриджит, практически в полной темноте. Лишь свет от луны проливал на ее лицо немного света.
– Привет. Это я, Ким.
– Ким! Я так давно тебя не видела.
– Прости, я уезжала. Но вот вернулась и решила навестить тебя. Как ты?
– Не очень. Мне пришлось переехать сюда. Пока я в этой палате, но скоро меня должны перевести в другую, она будет побольше.
– А как твои приступы? Часто случаются? – спросила я и села на кровать.
– Постоянно. А почему ты в халате? – Бриджит провела по лацканам моего белого халата.
– На работе я ношу такой же. Что ты сейчас читаешь?
– «Габриэлла, корица и гвоздика» Жоржи Амаду. Читала ее?
– По-моему, да. Там о небольшом городке в Бразилии. Да?
– Да. О нем и его жителях. Знаешь, ко мне совсем перестали приходить друзья из школы. А когда я читаю и если персонажи в книгах очень ярко описаны, они для меня словно оживают. И даже когда я дочитываю очередную книгу, эти персонажи не уходят. Они остаются со мной, и когда я думаю, как поступить, то представляю, как один из них поступил бы. Это мне очень помогает.
– Понимаю, о чем ты. А я всегда представляю, как бы поступила Ким из прошлого и Ким из настоящего. Правда, это редко работает. Мнения вечно разделяются.
– А почему ты без Бена? Его сегодня не было, – сказала Бриджит и устроилась поудобнее.
– Он не смог. Но сказал, чтобы я позаботилась о тебе.
– А-а-а. Ясно.
– Бриджит, послушай меня. Я хотела тебя спросить об одном, – и вновь мне сложно выдавить из себя слова, которые человек может и не понять. – Скажи, ты устала так жить? Я про постоянные приступы, больницы, уколы, эксперименты, боли.
– Очень. Но мама продолжает меня возить к новым врачам. Я им уже даже больше рассказываю, чем она. И мне хочется от этого всего отдохнуть.
– А ты же знаешь, что вылечить тебя не могут?
– Знаю. Причем уже давно. Мама думает, что я ничего не слышу, но я всегда подслушивала. И не понимаю, почему они не могут от меня отстать, если ничего сделать нельзя, – она развела руками.
– А если бы ты могла, хотела бы это все закончить? Прямо сегодня? – спросила я и затаила дыхание.
– Ты имеешь в виду – умереть? – спросила она и посмотрела на меня своим необычайно взрослым взглядом.
– Если прямо говоря, то да. Без мучений, без страха, без боли. Ты просто заснешь, и больше не будет никаких трубок, капельниц, уколов и приступов.
– И ты это можешь сделать?
– Могу, – я провела рукой по ее плечу, – но только если ты уверена, что хочешь этого. Я просто не могу смотреть на то, как ты мучаешься. Твои родные никогда не предложат тебе этого, так как они тебя слишком любят. А еще они слишком эгоистичные. Они готовы смотреть, как ты мучаешься, лишь бы не отпускать тебя. Они будут слишком скучать по тебе. Но ты страдаешь. Это гораздо хуже.
– Я рада, что хоть кто-то это понимает. Это ведь не жизнь. Это даже не я. Для них я всегда буду ребенком, и моего мнения никто не спросит.
– И что ты думаешь?
– Дай мне минутку. Мне нужно посоветоваться, – сказала она и немножко улыбнулась.
Я сидела не шелохнувшись и не отвлекала ее. Но удивительно, что она была так рассудительна, что в ее глазах не было ни капли страха или удивления. Она очень начитанный ребенок и уже слышала про то, как люди уходят из жизни, когда им невыносимо жить. Как бы я поступила на ее месте? Не знаю. Сейчас, скорее всего, согласилась бы. Все равно все вокруг настолько серого цвета сейчас в моей душе, что умерев, я бы и не заметила, что что-то изменилось.
– Хорошо, – произнесла Бриджит спустя пару минут. – Я согласна.
– Ты уверена?
– Да. Абсолютно, – сказала она и поудобнее села на койке.
– Хорошо, – она и правда гораздо смелее многих моих взрослых знакомых. Может, даже смелее меня. – Ты любишь шоколад?
– Мне нельзя его. Аллергия.
– Сегодня можно. Сегодня тебе можно все, – сказала я и улыбнулась как можно добрее.
– Тогда люблю.
Я залезла в свою сумку и достала из нее упаковку шоколадных конфет с ореховой стружкой, пипетку, маску с респиратором и пузырек с моим фирменным ядом. Все это я сложила на стол, а сумку убрала на пол.
Первым делом я надела маску и убедилась, что она сидит плотно. Этот яд – мое произведение искусства. Его невозможно определить, но его концентрация так сильна, что от одного запаха можно потерять сознание. Я открыла коробку с конфетами и достала одну из них. Потом аккуратно сняла герметичную крышку с пузырька с ядом и опустила в него пипетку. Поднесла ее к конфете и капнула на нее пару раз. Этого более чем достаточно. Затем аккуратно закрыла пузырек, выкинула пипетку в мусор и, убедившись, что все в сумке аккуратно сложено, сняла маску. Мы обе смотрели на конфету, не отрывая взгляд, как вдруг в начале коридора послышались шаги. Бриджит испуганно посмотрела на меня и прошептала:
– Прячься! Под кровать.
Я быстрым движением нырнула под койку ровно в тот момент, как дверь аккуратно открылась. Из-под кровати мне было видна только обувь. Медицинская обувь, что-то вроде кедов. Скорее всего, медсестра. Она постояла еще несколько секунд в проеме двери, а затем так же тихо вышла из палаты, закрыв за собой дверь.
– Она ушла. Поднимайся.
– Это была медсестра?
– Наверное. Я сделала вид, что сплю.
– Тебя никто не должен сегодня навестить?
– Нет, – сказала Бриджит и снова посмотрела на конфету. – Так мне просто нужно ее съесть?
– Да, – твердо произнесла я.
– Это будет больно?
– Совсем нет. Ты просто уснешь. И наконец обретешь покой.
– Хорошо. Только пообещай остаться со мной, пока я не усну. Мне немножечко страшно.
– Обещаю. А бояться – это неплохо. Все боятся. А те, кто говорит, что нет, боятся еще больше.