— Мама, но это правда, она попала в ужасную аварию.
— Хватит! Ты прямо сейчас отправляешься в свою комнату!
И несколько дней спустя, когда Симона узнает, что сказанное её дочерью – это правда, именно ей становится до смерти стыдно.
— Мне жаль, милая моя, я подумала, что ты врёшь.
— Ты думаешь, что я способна придумать что-то вот такое? За кого ты меня принимаешь, мама?
— И как она сейчас?
— В данный момент никак. По крайней мере, никаких ухудшений. И лучше ей, конечно, тоже не стало. Мне очень плохо.
— Мне так жаль...
Симона обнимает Ники, и та начинает плакать у неё на плече. Она отпускает все свои эмоции, так, словно она снова стала маленькой девочкой, ещё большей дочерью, чем раньше, маленькой, как никогда. А Симона обнимает её и хочет заставить улыбнуться. Как всегда. Больше, чем всегда. Игрушкой. Конфетой. Куклой. Платьем. Одним из тех её таких маленьких пожеланий, которые она всегда умела удовлетворить. Но не сейчас. Сейчас она не может. Сейчас ей не остаётся ничего, кроме как молиться. Ради дочери. Ради её подруги. Ради жизни, которая иногда поворачивается спиной и совершенно игнорирует твои желания. И дни тянутся медленно и мучительно. Один за другим, без малейшего лучика солнца в этом маленьком туннеле. Тёмные и молчаливые дома. Вставать с постели. Ждать и надеяться. Возвращаться в кровать. И снова вставать. Ждать. Идти спать. И любой звонок любого телефона – это всегда волнение, замирание сердца, надежда, мечта, желание... И наоборот – ничего. Ничего. Иди дальше в молчании.
92
Тем же вечером.
— Sapere aude! — Ники сидит рядом с её кроватью. Она вслух читает главу по философии. Кант. — Дерзай знать. Поняла, Дилетта?
Ники кладёт книгу на ноги. Она с отчаянием разглядывает её спокойное, расслабленное лицо, ей кажется, что она не может слышать её. Но это её последняя надежда. Поддерживать живым её внимание. Вдох. Ники собирает все силы.
— Ладно, бесполезно делать вид, что ты такая глупая. Ты тоже должна повторить Канта. Ты ведь не думаешь, что освободишься от экзаменов? Извини, но мы уже решили, что все вместе пойдём в университет. А Волны никогда не нарушают своих обещаний! — Ники читает дальше. — Посмотрим, это уже посложнее. И именно поэтому мне нужно, чтобы ты немного сосредоточила внимание. Поговорим о гносологии Канта...
— Гносеологии.
Внезапный голос. Хриплый. Тихий. Слабый. Но её голос.
— Дилетта!
Дилетта поворачивается к Ники и улыбается ей.
— Это произносится через «е». Ты всё время путаешь.
Ники не может в это поверить. Она начинает плакать крупными слезами. Плачет и смеётся одновременно.
— Гносеология, гносеология, я могу повторить это тысячу раз, чёрт, через «e», через «e». Это самое прекрасное слово в мире!
Она встаёт и неловко обнимает её, пытаясь не трясти её, но у неё не получается сдержаться. Она утыкается лицом в её шею и плачет, как малышка, какой она была, какой она и сейчас является, какой она обожает быть.
— Говорят, философия дарит мечты!
Эта маленькая девочка вознаграждена. Она давала обещания день за днём и только что получила самый прекрасный подарок в мире. Ответ на свои молитвы. Её подруга вернулась. И один за другим входят Олли, Эрика и родители, а ещё какая-то кузина, имени которой они никогда не помнили, и наконец старшая медсестра.
— Разойдитесь, вон отсюда, дайте ей вздохнуть, здесь слишком много народу, выйдите!
— Что за манеры!
Не говоря о манерах её самой, Олли.
— Это наша подруга, чёрт побери!
Все смеются, даже родители, счастливые, что настал день, когда им не нужно больше ни с кем бороться. Светящиеся, Олли, Ники и Эрика выходят из палаты. Они словно безумные.
— Этим вечером все идём в «Аляску», да о чём я, я пойду к фонтану ди Треви. Вы со мной?
— Олли, так делают все!
— Но мы наверняка встретим какого-нибудь красавчика, вроде этого... Марчелле... Марчелло... Come here!
— Мы уже знаем, зачем тебе это. У тебя идея фикс!
Они смеются. Затем обнимаются все вместе, вкруг, как команда регби, посреди коридора. Наклоняются друг к другу головами.
— Ради Дилетты.
— Гип-гип-ура! — и они высоко подпрыгивают, все враз, смеясь, не обращая внимания на медсестёр, которые кричат им «Тишина!», которые не могут также крикнуть, хотя, вероятно, им тоже хотелось бы так.
На улице перед больницей. Ники надевает шлем.
— Девочки, сегодня вечером я буду дома, надо позаниматься. Эх, немножко осталось.
— Мы столько времени потеряли.
— Потеряли ради чего! Мы выиграли. Ведь это мы заставили вернуться её! Ну, и немного помогли эти чёртовы врачи...
Как раз в этот момент выходит один из них.
— Эй, не тот ли это, который говорил, что Дилетта не сможет больше нормально говорить?
— Да, кажется, он самый.
— Это он!
Олли поднимает сиденье скутера и что-то достаёт. Затем закрывает его и подходит к врачу.
— Эй, что ты собралась сделать? Олли!
— Эй, доктор.
Услышав, что его зовут, врач оборачивается.
— Да?
Олли прицеливается ему в лицо водяным пистолетом.
— Соси это, неудачник, урод!
Врач, абсолютно мокрый, вытирает глаза полами своего белого халата, пока девчонки быстро выезжают с территории больницы верхом на скутерах.
Ники приближается к Олли.
— Круто, ты всего его облила! Цель повержена!
Эрика появляется сзади.
— А нафига ты возишь это с собой?
— Он у меня со стодневной битвы.
— Ага, всю жизнь с ним! И ты его ещё не опустошила?
— Пару дней назад заправила. Мне помог Джанкарло, который живёт в моём доме.
— Как он тебе помог?
— Каждое утро я заставляла его писать в пистолет!
— Заткнись, Олли! Фууу!
— С тех пор, как врач сказал ту фразу, я ждала этого момента. Мне бы хотелось увидеть, будет ли он и дальше говорить подобную дрянь!
Они уезжают, хохоча во всё горло, мятежные Волны, юные Робины Гуды в чувствах, Доны Кихоты в мини-юбках, которые в первый раз, пусть всего лишь с водяным пистолетом, заставили задуматься это тупое трепло.
93
— Мама, мама, ты не поверишь! — Ники заходит домой, крича как сумасшедшая. — Мама! Я читала Дилетте Канта, и она очнулась! Она пришла в себя, представляешь?
Симона встаёт из-за стола, где помогает Маттео с уроками. Подходит к ней. Смотрит на неё. Обнимает. Прижимает к себе. Поднимает глаза к небу, а затем закрывает их, дыша одной этой фразой.
— Спасибо, Господи.
Потом она снова отпускает её.
— Ники, я так рада. Слушай, зайдём на секунду в твою комнату. Маттео, а ты продолжай делать упражнения. Если не сделаешь, я не повезу тебя на поле играть в футбол.
— Но, мама...
— Сиди тихо, ты ничего не знаешь. Ты станешь отличным футболистом, но если ты не учишься – ты не играешь, ясно? Как раз обратное тому, что делают они.
Маттео вздыхает.
— Как же скучно… — он быстро листает книгу, пытаясь что-нибудь понять.
Симона открывает дверь комнаты Ники и, как только входит, закрывает её за собой.
— Итак, Ники, я очень счастлива за твою подругу. Ты не представляешь насколько.
— Знаю, мама, я тоже.
— Представляю себе. Слушай, я не хотела доставать тебя до этого дня, потому что, в свете происшедшего, обыденные вещи стали неуместными... Незначительными.
Ники сужает глаза.
— Конечно, мама, так и есть. Но успокойся, всё это время я занималась учёбой.
Симона поправляет волосы.
— Честно говоря, я не об этом хотела поговорить. Учёба меня не слишком волнует.
— А что тогда, мама?
— Ники, скажи мне правду. У тебя есть парень?
Ники на мгновение теряется.
— Ну... да, я ведь тебе уже говорила, что кое с кем встречаюсь.
— Да, встречаешься... Никогда толком не знаешь, что значит это «встречаться», но мне кажется, что это слишком широкое определение.
— В любом случае, я не хочу говорить об этом сейчас, мама.
Симона замолкает на мгновение. Ники смотрит на неё и старается построить наиболее вежливый вопрос, какой только можно.
— Мы закончили? Я могу идти?
— Нет. Ты ведь помнишь, что мы с тобой договорились всё друг другу рассказывать, правда?
Ники молча замирает на секунду.
— Да, я знаю, что мы договорились. И я постоянно всё тебе рассказывала.
Ники старается не думать об этих пятнадцати или шестнадцати вещах, о которых, по какой-то странной причине, она забыла рассказать матери.
— Мне бы хотелось кое-что узнать. Ты сказала, что парень, с которым ты встречаешься, немного старше тебя.
Ники смотрит на неё и изображает слабую улыбочку. Ничего не поделаешь, от матерей ничего не скроется. Даже если они притворяются, что ничего не знают.
— Да, немного...
— Насколько немного?
— Ты правда хочешь знать?
— Ну, конечно. Поэтому я тебя и спрашиваю.
Ники обдумывает это с момент. И решает рискнуть.
— Ладно, скоро ему исполнится тридцать семь.
Бум.
Симона не ждёт ни секунды. Она от всей души бьёт дочь по лицу ладонью.
— А-а-ай! — Ники замирает без дыхания и без слов. Вдруг ей захотелось смеяться. Но у неё горит щека. — А-а-ай... — Она обдумывает это как следует. Массирует своё лицо и растерянно смотрит на свою руку, словно думает найти какой-то знак на ней. — Мне же больно!
— Конечно! Ты думала, я тебя за это по головке поглажу?
— Но, мама, ты же сказала, что мы можем всё рассказывать друг другу...
— Да, но не всё-всё! Скажи мне, я прошу тебя. Скажи, что я теперь должна сказать твоему отцу?
— Ну, так ничего ему не рассказывай!
— Конечно, потому что, по-твоему, он ничего не понял, когда твой парень прикинулся агентом по вкладам. На что он рассчитывал? Что ему было здесь нужно?
— Ничего, он просто хотел познакомиться с вами.
Симона смотрит на Ники, широко раскрыв глаза.
— Чтобы сказать мне что, Ники, а? Чтобы что сделать? Я должна знать ещё что-то?