Пожатие плеч, сопроводившее эти слова, означало конец истории. Но для Уго это было только началом.
— И ты позволила Эдварду Медфорду заменить моему сыну и отца, и деда!
— Предполагается, что я должна чувствовать себя виноватой из-за того, что позволила Эдварду дать Джимми то, чего никто больше дать был не в состоянии?
— Да! — вскинулся Уго. — Ты должна чувствовать себя чертовски виноватой!
На Сэнди это не произвело впечатления.
— Ты можешь говорить так сейчас, — усмехнулась она. — Но мы оба знаем, что восемь лет назад ты подобных чувств не испытывал. Ты просто ушел.
— Я не знал, от чего ушел.
— Ты не хотел этого знать.
— Как ты можешь так говорить? Как ты смеешь так говорить, если даже не дала мне возможности самому принять решение?
— Решение? — взвилась Сэнди и, внезапно отделившись от двери, подпрыгнула к нему. — Ты полагаешь, что тебе нужно было решить, захочешь ли ты снизойти до Джимми или нет? Как ты смеешь стоять здесь, олицетворяя собой праведное негодование? — сердито воскликнула она. — Как смеешь считать себя настолько безукоризненным, чтобы выдвигать подобные обвинения? Ты прогнал меня, даже не выслушав! — Ее золотистые глаза гневно сверкнули. — Это было твоим решением, Уго! Все, что было потом, — это мое решение! Я не решала, любить ли мне Джимми или нет. Я просто любила его. Способен ли ты понять разницу?
— Материнская любовь безоговорочна, независимо от того, кто отец ребенка. Но отцу, прежде чем он посмеет его полюбить, нужны доказательства, что отец — именно он! Ты переспала с Риком через неделю после того, как переспала со мной. — Его обвиняющий палец уставился в нее. — Возможно, до рождения мальчика ты и сама не знала, кто из нас его отец.
— И что из этого следует? — холодно спросила Сэнди.
— Вот что, — прошипел он. — Твоим моральным долгом было сразу же поставить в известность меня, как только ты удостоверилась в том, что я отец ребенка.
Ничего… он не получил решительно ничего в ответ на свое последнее обвинение. Только враждебный взгляд, только непримиримо поджатые губы. Сэнди стояла, уперев руки в бока, принимая вызов так, словно способна была победить в схватке с таким тяжеловесом, как он. Ему вдруг захотелось тряхнуть ее за плечи, заставить сказать хоть что-то — и в то же время обнять, прижать к груди и целовать до бесчувствия!
Уго вздохнул, не в силах понять, что здесь так выводит его из себя. Окружавшее вызывало в нем так много чувств, что он не мог отделить одно от другого. Он обвел взглядом комнату, которая не сильно отличалась от комнаты его отца в Венеции. Снова взглянул на карту, и перед ним, как на ладони, предстали годы, потерянные из-за его слепого упрямства, а в ушах снова зазвучал голос Джимми, который бесхитростно рассказывал о том, как Эдвард Медфорд пытался заменить ему отца.
Как больно! Этот дом причинял ему боль. Эта комната, умерший мужчина, дух которого, казалось, все еще витает в ней… Эта женщина, которая отказывалась признать, что должна чем-то возместить ему то, чего лишила…
— Мне нужно уйти отсюда, — внезапно решил он.
Это было невообразимо! Он просто обогнул Сэнди и пошел к двери! Ей вдруг стало трудно дышать.
— Значит, ты опять уходишь, — с насмешкой бросила она ему вслед. — Куда делись твои речи о «едином целом», Уго? — продолжала язвить Сэнди. — А данное сыну обещание, что ты будешь здесь, когда он спустится вниз?
Его спина и плечи словно окаменели. Он остановился у двери.
— Я не нахожу оправдания тому, что в течение семи лет мой сын был лишен права на отцовскую любовь, — сдавленным голосом произнес Уго. — А также тому, что Эдвард Медфорд украл у моего отца то, что ему не принадлежит.
— Эдвард ничего ни у кого не крал. Это сделала я.
Уго повернулся и посмотрел на нее. Бледный, но по-прежнему уверенный в своей непогрешимости, с болью подумала Сэнди. По-прежнему высокомерно снисходительный, хотя и пытается бороться с этим.
— Эдвард Медфорд поощрял тебя и финансировал, когда ты прятала от меня сына, — отчетливо произнес он.
Сэнди поглубже втянула воздух в легкие и заставила себя сказать то, чего говорить не хотела.
— В день, когда родился Джимми, Эдвард умолял меня сообщить тебе об этом и предлагал любые деньги, чтобы я смогла защитить себя в суде, — призналась она. — Я отказалась.
Уго прищурился.
— Я тебе не верю.
— Мне неважно, веришь ты мне или нет, — ответила Сэнди. — Я знаю, что это правда. Деньги здесь совершенно ни при чем. Дело в человеке, который уходит от своих обещаний, ни разу не обернувшись. И теперь ты намерен сделать то же самое. Только на этот раз ты разобьешь сердце маленького мальчика, а не глупой девушки!
— Ты никогда не любила меня, — изрек он. — Дело было только в деньгах! Единственное, что тебе нужно было, — это богатый мужчина, который вытащил бы тебя из дыры, в которой ты жила!
— И я выбрала тебя? — чуть не задохнулась от изумления Сэнди. — Подумай хорошенько, Уго, и скажи, кто был в роли преследователя? Помнится, именно ты осаждал меня.
— Это тактика, — цинично произнес он. — Ты идеально сыграла свою роль.
— Нет, — возразила Сэнди. — Если бы я играла в тактические игры, я заставила бы тебя подождать с сексом до тех пор, пока на моем пальце не появится кольцо. Но я этого не сделала, сентиментальная дура! — Она содрогнулась от отвращения к себе. — Я отдала тебе все — как отдала сегодня снова, — и если ты думаешь, что я горжусь собой за это, то глубоко ошибаешься. Ты, как никто другой, умеешь заставить меня презирать себя!
Сэнди отвернулась от ошеломленного Уго, еще больше презирая себя за то, что набросилась на него. Чего она пытается добиться? Окончательно похоронить свою гордость? Она подняла руку, чтобы прикрыть рот, и заметила, как сверкнул бриллиант на ее пальце. Со слезами, вдруг обжегшими ей глаза, Сэнди сорвала кольцо с руки и протянула Уго.
И этот негодяй взял его. Взял кольцо!
— А теперь можешь уходить, — едва слышно прошептала она.
На верхней площадке, а затем и на лестнице вдруг послышались шаги. Оба замерли. Это продолжалось всего пару секунд. Уго первым пришел в себя. Его глаза вспыхнули — и в следующий миг Сэнди уже была в его объятиях. Ее обдало жаром, и она отчаянно напряглась в попытке сопротивляться. Завладев ее ртом, Уго одним плавным движением отстранился от двери, которую открыл их сын. Джимми замер на пороге, словно зачарованный, наблюдая, как вновь обретенный отец целует его мать.
Специально. Все было подстроено специально, чтобы произвести впечатление на их в высшей степени впечатлительного сына. Когда Уго наконец отпустил ее, взгляд Сэнди упал на руку, упирающуюся в его грудь. В какой-то момент он успел снова надеть кольцо на ее палец. И сейчас оно сияло так же ярко, как лицо ее сына.
— Ты целовал мою маму, — обвинил он Уго.
— Ммм… — подтвердил тот. — Мне нравится целовать ее, а ей нравится, когда я это делаю…
Взгляд Сэнди метнулся от кольца к его лицу. Темные глаза насмешливо сверкали, словно говоря: «Попробуй это отрицать, если сможешь». Она не могла ни двигаться, ни дышать, буквально тая в его объятиях. И ничего не могла поделать с такой реакцией на него. А хуже всего было то, что Уго об этом знал. Он издал низкий гортанный смешок, взял руку, на которой красовалось кольцо, и повернулся вместе с Сэнди лицом к маленькому свидетелю.
— Мы говорили о том, как нам быть дальше, — непринужденно сообщил он сыну. — Как ты относишься к тому, чтобы мы стали настоящей семьей, Джеймс?
Джеймс. Сэнди захлопала глазами. Его так называл только Эдвард. Затем она перевела ошеломленный взгляд на сына, лицо которого расплылось в счастливой улыбке.
— Ты переедешь сюда и будешь жить с нами? — восторженно спросил Джимми.
Мгновенное замешательство Уго было единственной наградой Сэнди за то, что она позволила опутать себя этой паутиной. Он явно не загадывал так далеко. Наконец он сказал:
— Да. Наверное, сегодня же. Как ты считаешь? — поинтересовался он у ошеломленного сына.
— О! Да! — воскликнул мальчик так, словно сбывалось его самое заветное желание.
— Хорошо, — пробормотал Уго. — Тогда, может быть, ты покажешь мне комнату, в которой я буду спать.
— Уго…
Единственный взрыв протеста был подавлен твердой волей мужчины, намеренного добиться своего. Подняв к своим губам руку с кольцом, он поцеловал ее и тихо сказал:
— Тсс.
Затем Уго отпустил ее, чтобы все свое внимание сосредоточить на Джимми. Он протянул ему руку. Остолбеневшая Сэнди смотрела, как они выходят из комнаты — мальчик и мужчина, объединенные руками и генетическим сходством, которое было так сильно, что становилось больно.
Может быть, она даже застонала от этой боли, потому что Джимми обернулся и, нахмурившись, посмотрел на нее.
— Ты хотела что-то сказать?
— Нет-нет. — Сэнди улыбнулась. — Я просто пытаюсь решить, где нам ужинать — в кухне или в столовой.
Эта отговорка была удачной импровизацией. Джимми недовольно поморщился.
— Только не в столовой, мам! — запротестовал он. — Там все такое большое и холодное. — И дернул отца за руку. — Мы ведь можем поесть в кухне, правда?
Вот твой выбор, большой человек, цинично подумала Сэнди. Этот мальчик, эта доверчивая рука, эта кухня и этот дом.
— Кухня — то, что надо, — согласился Уго, глядя на сына.
— Вот здорово! — просиял мальчик. — Я знал, что ты выберешь кухню. Эдвард ее больше всего любил… и кабинет, конечно. Пойдем наверх, я покажу мою комнату. Тебе она понравится.
Джимми не заметил, как поморщилась мать при упоминании имени Эдварда. Не заметил он и быстрого взгляда Уго, брошенного на Сэнди перед тем, как он позволил увести себя вверх по лестнице.
Позже они сидели за изрезанным кухонным столом, поедая переварившийся рис с креветками и притворяясь, что это очень вкусно. Наверное, Уго никогда в жизни еще не приходилось есть в кухне, думала Сэнди, не говоря уж о том, чтобы спать в спальне со старой мебелью.