– С папой остался бы Стас, – Маша попробовала шагнуть чуть-чуть назад.
И следом ужаснулась тому, что, оказывается, способна сделать этот невозможный выбор между двумя сыновьями. Да что там… Она им обоим предпочла другого мальчика, сумевшего разведать тропинку в мир, свободный от кухни и стирки. Может, она и рванулась за ним только из лени. И еще, чтобы убежать от шепота, становившегося все различимей: «Ты стареешь… стареешь…»
Сын посмотрел на нее с упреком, который Маша сразу поняла: «Ты хочешь отобрать у меня еще и брата?» Ей показалось, будто он думает: нет никакой уверенности, что при таком обмене ему достанется мать. Ведь Матвей оставался при любом раскладе, а она уже сделала выбор…
Они обменялись взглядами, и Мишка отвел глаза. У нее покраснели веки и кончик носа, как у клоуна. Если кто-нибудь зайдет, сразу увидит, что она плакала. Было неловко, ведь это он довел ее до слез, но под этой неловкостью ощутимо зашевелилась постыдная радость: наконец-то и она плачет! Не могла же она не понимать, что они плакали, когда остались без нее…
Размягченный ее слезами, Мишка спросил:
– Ты можешь купить мне подарок взаймы?
Она несколько раз шмыгнула:
– Как это взаймы?
– Для Стаса. Я накопил ему на подарок на день рождения, но деньги остались дома. И потом, как я смогу купить? Я еще здесь буду. А я тебе верну потом! Купишь?
Она согласно улыбнулась:
– Конечно. А что он хочет, не знаешь?
– Стас в жизни не скажет, что хочет! Может, он ничего не хочет? Но что-то ведь надо подарить.
– Я посмотрю, – пообещала Маша. – Выберу что-нибудь. Книгу? Или перчатки? Он ходит в старых, они уже ни на что не похожи.
Мишка с подозрением уточнил:
– А это не слишком дорого? Вдруг у меня не хватит…
– Конечно, хватит.
– Ну, тогда ладно.
– Он собирается отмечать день рождения?
В голосе мальчика послышалось страдание:
– Он сказал, что пойдет с этой девчонкой в «Фаст-фуд». Я уже выпишусь, но меня он все равно с собой не возьмет.
Маша догадалась:
– А хочешь, я куплю тебе пиццу?
– Она ведь дорогая, – у него ожили глаза.
– Это ты – мой дорогой. Хочешь, я прямо сейчас сбегаю? И тебе не придется есть то, что принесут на обед.
– А ты успеешь?
Мишке не верилось, что буквально пару минут назад ему хотелось ударить ее по руке и довести до слез. Зачем все это, если мама так хорошо все понимает? Всегда понимала…
И когда она встала со словами: «Сейчас, я мигом!», Мишка едва удержался, чтоб не вцепиться в ее руку.
Глава 15
Теперь уже у Стаса, кажется, впервые в жизни, сердце колотилось так, что Нина не могла не ощутить его толчки. Ведь они прижимались друг к другу теснее некуда, и между ними не было ни клочка одежды, способного создать хотя бы малейшее препятствие.
Его изумленный взгляд обжегся о кровь, вытекшую на простынку из раны, которую нанесла Нине та оглушающая, ослепляющая страсть, которой Стас в себе до этого момента и не подозревал. Как это случилось? Вырвалось – откуда? Значит, все это время он хранил в себе некий тайник эмоций и даже не догадывался об этом…
– Я этого так ждала, – прошептала девочка и совершенно женским, не раз виденным им в кино жестом прижала его голову к своей груди.
Почти не дыша, Стас прислушивался к тому, как все его тело заполняется смесью благодарности и стыда. Он ведь знал, что причинил ей боль, успел заметить на ее лице гримасу почти детской обиды: «За что?!» Так морщился, кривя губы, Мишка, когда старший брат, толкая в спину, выпроваживал его из комнаты. И то, что в этот момент Нина в сознании Стаса слилась по родству чувств с братом и растворилась в той любви, которая была направлена на Мишку, внезапно сделало ее родной, необходимой настолько, что нужно было цепляться за нее обеими руками. А о боли она забыла сразу же, хотя и пяти минут не прошло…
Однако стыд был связан с другим. Этой девочке удавалось держаться так (природа подсказывала?), что все, чего Стас боялся и по чему так томился, само собой сложилось естественно и хорошо. Каждую секунду он чувствовал, что поступает правильно и происходящее никому не во вред. Но где-то позади, на расстоянии, все же маячила еле различимая мысль о грехе и обмане, которых он не хотел знать. И Нина помогала ему: эти опасения мельчали и мельчали, точно крошились от ее мягких прикосновений.
Он только спросил, опасаясь вполне предсказуемых последствий:
– А если ты…
В ее улыбке проступило что-то взрослое, недоступное Стасу:
– Тебе ни за что не придется отвечать. Я ведь сама хотела этого… Но я думаю, что сегодня – не опасно.
И эта мнимая безопасность, ощущение безнаказанности окрылили его. Теперь Стас чувствовал, что впереди его ждет лишь хорошее, и беспокоиться, а значит, лишать себя уверенности в обратном, так нужной сейчас, не о чем. Он, конечно, слышал о парнях, которые попадались на эту удочку безмятежного удовольствия, а потом оказывались в ЗАГСе или в тюрьме, но Стас знал Нину не первый день, даже не первый год, и не помнил за ней ни одной подлости, каких уже целый воз был за плечами других отличниц.
Теперь ему было не совсем понятно, чему он сопротивлялся столько лет, если эта нежность, эти мягкость и тепло всегда были в Нине и могли войти в его жизнь гораздо раньше. И вместе с тем что-то подсказывало Стасу: если б он поторопился, шагнул ей навстречу до того, как все в нем до боли оголилось от желания вернуться в мир счастливых людей, то сейчас не испытал бы такого состояния переполненности тем радостным и живым, что, наверное, и называется любовью.
Впервые за последние месяцы Стас не обнаруживал в душе той озлобленности, что уже стала привычной и которую он стал считать главной в своем характере. Только вот стыд никуда не ушел… Крошечным осколком он блуждал по венам, то и дело напоминая о себе острой болью. Как ни старался, Стас не мог забыть того плана, который заставил его привести Нину в свою комнату, где поджидало то, о чем боязно было и думать всерьез.
Разве он мог представить, что в этой девушке – ее душевности, в ее теле, можно обрести все то, ради чего он уже готов был отказаться от всех планов на свете? Больше всего Стасу хотелось добежать до холодильника и выбросить к чертям то, что он, полагаясь на рассеянность отца, замаскировал, положив в баночку и обернув газетой. То самое, украденное у Матвея.
И он уже совсем было собрался это сделать, когда раздался звонок в дверь. Они подскочили и уставились друг на друга круглыми кошачьими глазами, хотя оба уже успели одеться, и пугаться-то было нечего. Громко, неудачно сглотнув, отчего заболело в горле, Стас просипел:
– Посиди здесь…
Пятнадцать шагов – пятнадцать секунд на аутотренинг: «Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Ничего не произошло».
Дверь и рот Стас открыл одновременно. Матвей широко улыбнулся, сразу же заметив его замешательство:
– Не ждали? Картина Репина.
Это была несмешная шутка времен его школьной юности, Стас не мог ее знать. Матвей был без шапки, в одной флисовой куртке, ясно, что только из машины. Еще никогда он не казался Стасу таким красивым…
– Ты сегодня записался в прогульщики?
Стас быстро взглянул на часы в коридоре: шел уже второй урок их смены в школе. Интересно, как они смогут объяснить учителям свое отсутствие на занятиях? Забежали после больницы погреться и вдруг всей кожей ощутили то, что называется «наедине». И тут же возникло притяжение, от которого заволновалась во всем теле кровь. И руки сами потянулись к ней, он не планировал этого заранее, в то время как навстречу ему уже тянулись еще чужие, но уже необходимые. Сейчас, в эту секунду, или навсегда? Об этом Стас пока не задумывался.
Да если б и успел подумать, разве существует ответ, который безоговорочно можно признать верным? Силу желания, помноженную на время, называют любовь только в том случае, если второй из множителей исчисляется годами. Но в тот, первый момент как определить? Ведь время еще равно нулю…
– У нас в школе бомбу ищут, – соврал Стас наспех, хотя и не был обязан оправдываться перед Матвеем. Да тот и спрашивал не всерьез.
– Новая народная игра: найди бомбу? Слышал, слышал… Ты меня впустишь или как?
Подавив желание спросить: «А что вам здесь надо?», Стас нехотя отступил:
– Проходите.
– Вот спасибо! – насмешливо отозвался Матвей и с порога задергал крупным носом: – Ты не один?
«Как это он унюхал? Чем пахнет?» – испугался Стас.
И небрежно, как ему показалось, заметил:
– Да мы тут целой толпой ко мне зашли. Не все еще разбежались.
Рот Матвея смешливо искривился, но Стас сделал вид, что не заметил этого. Иначе нужно было как-то отреагировать, запретить ему эту усмешку, а сейчас Стас не находил в себе ничего жесткого, хлесткого.
До него внезапно дошла комичность ситуации: он еще только собирался подстроить Матвею ловушку, а тот уже явился сам. И если сейчас Нина выйдет к ним, не усидит в одиночестве…
«Она же такая красивая! – Стаса почему-то бросило в жар, и пришлось отступить, чтобы Матвей не ощутил его. – А если он и вправду… Да я не пущу ее к нему!»
– Что вы хотели? – резко спросил он.
Едва наметившееся соперничество разом оживило способность к драке. Стас уже переминался с ноги на ногу, с трудом сдерживая желание вытолкать гостя за дверь. Кто знает, может, подпитываемый злостью, он с ним и справился бы…
– Маша… Твоя мама сказала, что в Мишкиной комнате нужно сделать ремонт, – заговорил Матвей уже другим, деловым тоном. – Я забежал прикинуть, во сколько это обойдется. Что-то подсказало мне, что я застану тебя дома… Судьба?
Стас зло прищурился:
– Я не понял, а вам-то какое дело до того, во сколько нам обойдется ремонт?
– Я могу найти хорошую бригаду, они сделают все за пару дней.
В голове жарко зашумело: «Ах ты сволочь! Да как ты смеешь?» Та мимолетная симпатия к Матвею и слабенькая жалость, которая заставляла Стаса сомневаться в выполнимости его плана, мгновенно расплавились в этой горячей ненависти. Если б Нина так неожиданно не перестала быть для него чужим человеком, он, пожалуй, смог бы довести дело до конца.