«Ага, перспектива проступила! Глаз заблестел», – отметила она с облегчением, увидев, как оживилась Дина, только представив ту праздничную суету, что предложила ей Лиля. А что будет, когда это все из будущего станет сегодняшним: два шага – и ты уже в нем!
И когда девочка распрощалась с ней почти весело и отправилась в свою палату, за которую уже не собиралась цепляться, Лиля увидела, что Динка совсем по-другому держит спину: не ожидая очередного удара сзади.
– Я почувствовала, что найду тебя здесь!
Румянец под смуглой кожей угадывается, как сдерживаемая страсть. Игорю Андреевичу нравилось видеть Надю разгоряченной, чуть запыхавшейся и все равно пахнущей свежестью, какой она, собственно, всегда прибегала из своего корпуса. Сейчас Костальский не ждал ее, просто вышел покурить под защитой старых дубов, глянуть, не позолотил ли начавшийся сентябрь их волнистую листву?
Но увидев Надю, неожиданно для себя обрадовался: она не приходила к нему после того не слишком приятного для обоих разговора возле второй палаты. Вчера опустевшей Лилиной палаты.
– А я бросила, – Надя глазами указала на его сигарету. – Вдруг расхотелось, и все.
Затянувшись, Игорь бросил окурок в урну, чтобы не травить ее:
– Расстаешься со старыми привычками?
– Только с дурными.
– Я – твоя дурная привычка…
– Но не самая!
Она засмеялась, кожа вокруг рта сошлась тонкими складочками, но это, как ни странно, ее не старило. Может, потому, что взгляд был таким живым, блестящим. И каштановые вьющиеся волосы собраны в «хвост», как у школьницы.
Вспомнив по ассоциации, он сказал:
– Сегодня все дети отправились в школу.
– Мой тоже, – она перестала улыбаться. – Ох, я уже чувствую, что нахлебаюсь с ним по полной в этом году! Представляешь, утром заявил мне, что собирается стать хирургом, как его дед. А чуть ли не вчера хотел выучиться на программиста. Еще до этого – об Олимпиаде грезил. Твердил, что в нем скрывается великий спринтер! А чего скрывается, спрашивается? Так что у нас такое разнообразие пристрастий – голова кругом!
Привычно сунув руки в карманы халата, Игорь оглядел непроницаемые больничные окна. Там его ждали. Только там. Зато всегда.
– А ты с детства хотела стать врачом?
– Можно сказать, с младенчества, – ответила Надя так уверенно, что ему сразу увиделось: пухленькая кудрявая малышка сидит на ковре с пластмассовым фонендоскопом и с самым серьезным видом слушает своих кукол. У пупсика опять хрипы в груди… А плюшевый Мишка пошел на поправку. Вот только уши ему надо промыть…
Улыбнувшись, он бесстрашно («А пускай смотрят!») погладил ее горячую щеку тыльной стороной ладони. Нелегкую жизнь выбрала себе эта девочка. Лучше бы ее куклы ходили по ресторанам…
– Если это не покажется тебе неловким, приведи Петьку ко мне. Продемонстрирую пацану будни простого советского хирурга. Может, после этого будет обходить нашу клинику за километр.
Она впилась в его лицо взглядом, даже ноздри мелко задрожали от волнения:
– Правда, можно? Вот спасибо! Я и не думала, что ты согласишься…
– Почему? – это действительно показалось Костальскому странным. – Мы ведь не чужие люди.
– Опять не чужие? – выпалила она и быстро пошла прочь, громко стуча каблуками по разбитому асфальту. Потом обернулась и, отступая, крикнула: – Я уже знаю, что ее выписали! Ты бы навестил, узнал, как она там. Может, необходима помощь… Она все правильно поймет.
– Откуда ты знаешь, что поймет? – ничего не отрицая, громко спросил Костальский.
– Она ведь умница, ты сам говорил!
«Она – умница», – несколько раз повторил он про себя, словно слегка побаюкав эти слова. И позволил себе вспомнить, как накануне, когда Лилю выписывали, она протиснулась на костылях в ординаторскую и положила перед ним на столе листок. Игорь не обратил внимания, когда она вошла, – сидел спиной к двери, и Лилино лицо увидел сперва нарисованным, потом уже поднял голову. Задержав дыхание…
– Это вам на память не только обо мне, а обо всех, кто вас любит, – она улыбнулась так, что любовь сразу представилась ему более христианской, чем женской. И от этого стало и легко, и немного горько, будто прохладного вермута пригубил.
Он поднялся:
– Спасибо. Он всегда будет со мной… Вы уже забрали выписку? Группу инвалидности…
– Менять не будем, – перебила Лиля. – А то меня еще с работы попросят.
– Неужели ваше начальство может воспользоваться этой формальностью?
– О, запросто! Как раз начальство меня не очень любит, я же вечно лезу куда не надо со своими поисками правды. Сейчас, правда, мы добились смены руководства. Может, меня и не тронут…
Ему стало весело:
– Так вы еще и бунтарка? Ну, Лилита, вы как Атлантический океан, никак до дна не доберешься… Кто отвезет вас домой?
Движением плеч она продемонстрировала полное незнание:
– Дина кого-то прислала. Мне сказали, что машина уже ждет. Ей-то самой все еще нельзя сидеть, она дома осталась. Да, я забыла вам сказать! Она пока поживет у меня, так что если что-нибудь понадобится…
– То есть как это – у вас? Вы же говорили, что у вас дочь? Сколько ей?
Лилины глаза весело заискрились огромными голубыми топазами. Почему-то Костальскому сразу вспомнилось, что утром кто-то в ординаторской рассуждал о том, что эти камни притягивают успех.
– Семь. Она же завтра первый раз в школу идет, поэтому я так и рвалась домой.
– Семь? – Игорю Андреевичу пришлось переждать, пока солнечные «зайчики» воспоминаний о другой семилетней девочке не перестанут метаться перед глазами. – Берегите ее, Лиля…
Она кивнула:
– А вы себя берегите, доктор. Таких, как вы, больше нет. Не одна я так считаю… И знаете что, Игорь Андреевич… Женитесь, пока не поздно!
У него даже щека дернулась:
– Что?! Жениться?
– Конечно, жениться. И как можно скорее родить ребенка. Только вы, пожалуйста, не забывайте, Игорь Андреевич, что это будет совсем другой ребенок. Не сравнивайте. Это вас всех сделает несчастными…
Отвернувшись, Костальский медленно прошелся по ординаторской, остановился поодаль, исподлобья глядя на державшуюся за костыли Лилю.
– Кстати, от кого вы узнали?
Ей действительно стало неловко, будто она без разрешения прочла его дневник. Игорь Андреевич видел, что это непритворно.
– Одна девочка рассказала.
– Девочка… – ворчливо повторил он. – Как вы-то решились родить вашу девочку с вашим-то диагнозом?
Лиля с облегчением рассмеялась – позволил ей всеведение.
– Вопреки всему и всем! Врачи, естественно, хором запрещали.
– Ну, естественно!
– Но я решила: один раз я должна это сделать.
– Один раз…
– Больше я, конечно, на такой подвиг не решусь, – она посмотрела ему в глаза, но Игорь Андреевич не выдержал, отвел взгляд и поменял тему:
– Значит, вы еще и Дину Шувалову пригрели… Немного легкомысленно, вам не кажется?
– Еще как легкомысленно! Я вообще очень легкомысленная особа.
Костальского рассмешило это признание. «И это говорит человек, силе духа которого впору памятник ставить! Что за женщина, боже мой!» Он вдруг вспомнил, что ни разу не прикоснулся к ее лицу, хотя так любил проводить пальцами по гладким женским щекам. У Нади кожа как бархат… Раньше это сравнение казалось ему не очень удачным литературным приемом.
Он вернулся к прежнему разговору:
– И сестра у вас, кажется, есть?
– А как же! Они с Танюшкой вчера наконец-то из деревни приехали. Так что теперь все будет отлично!
– Отлично? – повторил Костальский с недоверием. – В одной комнате? Или у вас…
– Нет, одна, – подтвердила она таким беззаботным тоном, будто речь шла об одной вилле.
– И вы туда всех впихнуть собрались? С ума сойти… Я, кажется, догадываюсь, какая сказка в детстве была вашей любимой…
– И совсем даже не «Теремок»! – У нее чуть заметно дрогнули тонкие губы. – «Русалочка».
На этом слове его сердце вновь провалилось в воспоминание о прошлом, но Игорь Андреевич смолчал.
– Причем, скорее наш фильм, чем оригинал Андерсена.
– Почему? – тупо спросил Костальский.
Он не помнил ни ту, ни другую версию. У него когда-то была своя Русалочка…
Лиля засмеялась:
– Сразу видно, что вы в свое время не рыдали над этой историей, как мы с сестрой. Той Русалочке каждый шаг давался с болью. Потому что это не просто – научиться ходить, если от природы тебе дан хвост…
Поднявшись в ортопедию, Игорь Андреевич подошел к дежурной медсестре:
– Дина Шувалова забыла забрать выписку. Насколько я знаю, она собиралась пожить у Лилиты Винтерголлер… Найдите мне ее адрес, я завезу по дороге домой.
– Сейчас, Игорь Андреевич, – отозвалась Маша удивленно. – Я запишу вам.
– Уж будьте любезны, – он насмешливо подмигнул и подумал, что как раз этого делать не следовало. Про него и так черт-те что болтают… Интересно, почему?
Уже направившись в соседнее отделение, Костальский спохватился и крикнул сестре:
– Я буду в травме!
Она кивнула. Всем казалось вполне нормальным, что он разрывается на два отделения. Если не он, то кто же?!
Усмехнувшись, Игорь Андреевич стиснул лежавшую в кармане ручку и зашел в девятую палату. Как он и надеялся, Босяков, один изо всех, не спал. Сидел на кровати, сгорбившись, и разглядывал свои желтые, лопатами, ногти. Морда испитая, небритая, татуировки даже на шее…
– Завтра вас выписывают, – проговорил Игорь Андреевич тем ровным тоном, каким всегда обращался к этому больному. – У вас есть кому позвонить? Лучше бы приехали на машине. С вашей ногой трудно будет спуститься в метро.
Тот откашлялся с туберкулезным надрывом:
– Доктор, я это…
– Вас заберут?
– Ну, само собой. Я братану звякну.
– Хорошо. Выписку заберете у дежурной сестры, я завтра отдыхаю.
– Лады. Это… Доктор!
Костальский обернулся в дверях:
– Ну, что еще?
Стрельнув глазами по сторонам, Босяков понизил голос: