Год прошел, и она его забыла.
Забыла, как в Сочи, сраженный ее умопомрачительной фигурой, Тимур бросил к ее ногам ночной город с его клубами, дискотеками и ресторанами…
Такую вот плохую службу сослужила Вике ее умопомрачительная фигура.
А хорошую службу сослужила она ей, когда на третьем курсе Вика участвовала в одной постановке, где ей надо было исполнить танец с элементами стриптиза. Вику заметил один серьезный режиссер, оказавшийся в зале и как раз очнувшийся от дрёмы, в которую его вогнало неинтересное действо, – его разбудила громкая дробь Викиных каблуков… Так вот, после спектакля знаменитый предложил Вике принять участие в кастинге на главную роль в сериале, который должен был сниматься по заказу главного телеканала страны.
– Мне нужно свежее, не замыленное в других сериалах личико и красивые длинные ножки, – доверительно сказал знаменитый.
Это дело пришлось обсуждать не только с мастером класса, в котором училась Вика, но и с папашей Малаевым, потому как после сочинского романа Вику в доме взяли на короткий поводок.
Зная все нравы съемочных площадок, папаша Малаев сначала нахмурил брови, но, понимая, какой редкий шанс подвернулся его дочурке, согласие дал.
Уже на четвертом курсе Вика, при всех ее очень скромных драматических талантах, стала звездой.
Сериал "Паганини" знаменитого режиссера попал в рейтинги, и главная героиня в исполнении Вики сразу стала любимицей телезрителей.
– Фигура, внешние данные ее прославили, – говорили в театральном училище.
И это была почти правда.
Но сама Вика считала, что подобные заявления – это ревнивые сплетни.
– Я буду хорошей актрисой, – говорила Вика маме, когда та в очередной раз смотрела дома сериал "Паганини", – вот увидите, меня еще в Голливуд пригласят.
В Голливуд – не в Голливуд, а вот на съемки реалити-шоу ее пригласили.
Известный продюсер Бальзамов заинтересовался.
Когда Вика сообщила об этом предложении мастеру своего класса, тот очень возмутился.
– Я понимаю, когда театральную актрису приглашают сниматься в кино! Это нормально, и я всегда отпускаю своих студентов на съемки. Но это же не кино, это какой-то бордель, все эти телешоу!
Но потом, после того, как с ним поговорил папа Малаев, старый преподаватель смягчил гнев на милость.
На Вике ловелас Бальзамов обломался.
Не сработала с ней его обычно беспроигрышная схема блиц-ухаживаний.
– Хочешь большой и чистой любви?..
Такая схема отлично срабатывала с провинциальными искательницами останкинского телевизионного счастья.
А вот с уже избалованной известностью уроженкой столицы приглашение посетить сеновал (или амбар, или овин) не проканало.
Пусть даже амбар этот был квартиркой в престижном районе столицы, нафаршированной всеми достижениями технологии уюта – Вика ни капли не впечатлилась.
Но Бальзамов особо не расстроился, находя утешение в трех своих основных принципах, которые, словно три кита, составляли опорную парадигму его мироздания.
Во-первых, настоящий ловелас должен спокойно относиться к отказу девушки. Ведь его жизнь – это постоянные предложения красивым женщинам, по десять раз на дню, и если хотя бы две из десяти соглашаются, то с сексуальной жизнью бабника все в порядке – секс ночью обеспечен. А отказы – это обычный нормативно допускаемый процент брака…
Во-вторых, секс сексом, а работа тоже должна делаться. Поэтому на шоу надо брать не только своих и чухих любовниц, но и любимчиков публики, которые будут делать рейтинг программе. Поэтому отказ актрисы – не основание, чтобы вычеркнуть ее из списка участников шоу.
И в-третьих, наконец, в шоу будет много девушек. И много времени. Так что либо эта еще передумает, либо с другими сладится.
На том душа и успокоилась.
Глава 5
Тесен мир.
Но счастью в нем тесно не бывает.
1.
Сделавшись на старости лет сентиментальным, Баринов, перед тем как окончательно решить вопрос с участием Ланы в реалити-шоу Бальзамова, решил встретиться с продюсером лично.
Сговорились пересечься в "Двух Соколах" на Ленинградке. Потому как Бальзамову из Останкино это было удобнее, чем тащиться в центр к Баринову на его Чистые пруды или тем более – в модную Барвиху.
"Два Сокола" – стильный снэк-бар с пивным меню и комнатой для игры в американский пул – хоть и расположился между Соколом и Октябрьским Полем, но своим названием был обязан вовсе не станции метро Сокол, а старо-советским ностальгическим амбициям владельцев бара – узбеков братьев Фаризовых, которые в оформлении заведения использовали образ из старого школьного букваря для первоклашек образца пятидесятых годов. На последней страничке учебника были стихи их соотечественника – народного акына и певца советских степей Абая, в которых мудрец узбекского народа воспел могучий зеленый дуб как символ Советского Союза, и на ветвях того дуба сидели два Сокола – Ленин и Сталин…
Посреди бара прямо возле барной стойки, за которой с бесконечным упорством протирал свои образцово-чистые стаканы русский бармен в узбекской тюбетейке, высился под самый потолок искусственный дуб с двумя чучелами крупных соколов…
– Вот и мы с тобой, как два этих сокола, – сказал Баринов, пожимая слегка влажную и всегда холодную ладонь Бальзамова. – Поклекочем, поклюём чью-то печёнку и разлетимся в разные стороны…
– Печенку Прометею вроде как не сокол, а орел клевал, – усаживаясь в кресло, хмыкнул Бальзамов.
– Молодец, хорошо у вас на питерском журфаке с историей античной литературы дело обстояло, – одобрительно улыбнулся Баринов.
– У нас знаменитая Шарова-Ампеткова античку читала, – с явным удовольствием вспомнил студенческие годы Бальзамов, – она на лекции и на экзамены со своей собачкой приходила, ей ректорат за ее гениальность все ее чудачества прощал…
– Помню я эту профессоршу, хорошо помню, – кивнул Баринов, – она на мою работу по Платону рецензию написала.
– А что ты про протежейку твою? – делая официантке знак, спросил Бальзамов.
Баринов сделал паузу, дожидаясь, покуда официантка – тоже, кстати, русская, но, как и бармен, в узбекской тюбетейке, – примет заказ. Перехватив взгляд своего визави, которым тот ощупал стройную фигурку псевдо-узбечки, известный критик крякнул, откашлялся и начал как проповедь с амвона:
– Знаешь, Бальзамов, в Писании сказано: "Всякий, кто в мыслях своих пожелал женщину, тот уже совершил прелюбодеяние с ней".
– Ты что, друг мой, решил податься в кино и теперь роль попа репетируешь? – изумился Бальзамов.
– Не ёрничай, – неодобрительно покачав головой, строго сказал Баринов. – Я очень беспокоюсь за свою девочку, которую к тебе на шоу отдаю. Я ж знаю твою похотливую натуру.
– Кто бы говорил! – всплеснул руками Бальзамов. – Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, Баринов… Невинный ты наш! Или ты сам на эту малолетку запал и переживаешь, чтобы я твой пирожок не тронул?
Баринов начал злиться.
– Ни на кого я не запал. Но хочу тебя предупредить, чтобы ты держался подальше от Ланы. Даже и подумать не смей о том, чтобы к ней подкатить.
– Что, даже подумать нельзя? – заржал продюсер.
– Мысли материальны.
– В смысле, если я думаю о груди этой официантки в тюбетейке, то вскоре эта грудь материализуется в моих лапах? Так, что ли?
– Дурак ты, Бальзамов, сальный дурак, – покачав головою, вздохнул Баринов и в упор посмотрел на продюсера, – тебя только могила исправит. Самые страшные преступления начинаются с невинных мыслей и взглядов вроде твоих.
– Я не понимаю, о чем ты? – скривился Бальзамов.
Ему этот разговор уже начал надоедать. И если бы Баринов не был такой важной персоной в московской тусовке, продюсер давно послал бы его к черту!
– В общем, если трахнешь мою протеже, я тебя убью, – резко выдохнул Баринов. – Считай, что это мой тебе меморандум латентного киллера.
– Ну, тогда ладно. А кто она тебе?
– Девочка она хорошая.
2.
Подействовало ли на Бальзамова последнее китайское предупреждение критика и моралиста Баринова?
Скорее наоборот… Оно только распалило его воображение.
Хотя… Кроме Вали Макрушиной и Вики Малаевой на Кубу с Бальзамовым собрались еще ехать фигуристка Маша Чернышева – чемпионка мира в одиночном катании и диск-жокейка модного радио Ксана Соловей.
Конечно, если бы не последняя травма колена, которая поставила крест на всех надеждах принять участие в грядущих Олимпийских играх, Маша ни в жизнь не согласилась бы ехать и сниматься в сомнительном для ее честной биографии телешоу.
Но даже золотые во всех отношениях немецкие ортопеды, глядя на ее рентгеновские снимки, сочувственно качали головами и разводили руками.
– Спортсмен всегда должен быть готов к тому, что рано или поздно со спортом придется расстаться и начинать новую жизнь, – говорил тренер Маше и ее маме.
– Пока тебя не забыли, пока для миллионов любителей фигурного катания ты еще звезда, надо ловить момент и использовать свою популярность на других поприщах, – развивал тему менеджер и директор спортивных коммерческих программ Эдуард Борисович Пастерный, с которым у тренера Маши всегда были очень и очень хорошие отношения.
– Соглашайся, Машка, это твой шанс, – уговаривал Машу тренер. – Пастерный тебя на телевидение к Бальзамову в телешоу устроит, у него там все схвачено. Ты ведь знаешь, сколько бывших чемпионок пропали из виду, никто их и не вспомнит теперь.
Через год пройдут Олимпийские игры, появятся новые чемпионы и тебя забудут. Так что даже не сомневайся, иди на телевидение.
– Ой, а я тебя знаю, ты ди-джейка с радио Вега FM, – сказала Маша своей соседке, присев на предложенный ей Бальзамовым стул.
– И я тебя знаю, ты фигуристка Чернышева, – улыбнулась Ксана.
Бальзамов хлопнул в ладоши, прося внимания и тишины.
– Дамы и господа! Здесь собрались утвержденные участники нашего шоу. Все совершеннолетние сдают менеджеру Славе Зайцеву свои общегражданские и заграничные паспорта, понятно? У всех есть загранпаспорта? Вот у тебя нет? И у тебя? Ну, это мы быстро сделаем, Слава Зайцев этим бу