Оставшись вдвоем, отец с сыном снова поздоровались.
Выпили по глотку вина.
Помолчали.
– С учебой как? Решил? – спросил Борщанский-старший. – Академку будешь брать или как?
– Я с деканом говорил, он обещал в этом семестре предоставить мне что-то вроде статуса заочника, – ответил Иван.
– Ага, это как в мои времена секретарям комитета комсомола давали право свободного посещения, – улыбнулся отец.
Им принесли горячее.
Любимые ванины беляши с мясом и лангман.
– А справишься заочно? – спросил отец.
– Я туда учебников наберу, читать буду, и потом ноутбук тоже возьму, а Интернет-то там можно подключать будет? – спросил Иван. – Я тогда и курсовые работы по электронной почте на кафедры сливать смогу.
– А зачем тебе это вообще нужно, Иван? – спросил вдруг отец.
– Если тебя устроит мой ответ, что для самоутверждения, то пусть это будет для самоутверждения, – сказал Иван, отведя глаза.
– А если не устроит? – спросил отец.
– А если не устроит, то тогда я воспользуюсь четвертой поправкой к американской конституции, про право на личную тайну, – усмехнулся Иван.
На том и порешили.
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки Как я и думала, так оно и вышло. Владислав, главреж, всех нас собрал и устроил нам втык – типа, мы слишком много воды всякой льем. Типа, нельзя себя как школьники перед директором вести. Сказал, что нужно раскованности прибавить, что нельзя вести такие нудные разговоры.
– А что? Неинтересно, что ли? Что мы, неправильные вещи говорили? – сделал попытку оправдаться Бармалей.
Владислав возмутился, объяснил, что это не гордоновские шоу для яйцеголовых! Что нужно живее быть! Ну, вот точно, как я и думала.
– Мне камеры мешают иногда, смущают, – пожаловалась Белоснежка.
Там еще психолог сидел, он стал объяснять, что смущение перед камерами пройдет, что нужно, типа, аутотренингом заниматься и самовнушением. Заверил нас, что смущение само собой пройдет, что это эффект первого дня и все такое прочее.
После этой речи Серый Волк не упустил случая тупо пошутить:
– А чё? Вы нам бухла принесите туда, и все смущение пройдет! Пива и воблы побольше!
Никто на его шутку не отреагировал. Влад только строго и кратко сказал:
– Трэша не надо! Не формат, – и продолжил нам свои указания давать. Говорил, что мы как можно чаще должны переодеваться. Возмущался тем, что никто не реагирует на красные огоньки, когда они загораются, а реагировать обязательно нужно, чтобы картинка получалась качественная. Потом Влад, как я и ожидала, меня похвалил.
Сказал, что я как раз хорошо смотрелась. Вот что мне показалось в его речах очень подозрительным, так это то, что он Карабасу ничего плохого не говорил, а ведь он, блин, только в книжку свою и глядел все время, и вообще часто мимо темы фразы подбрасывал. Точно – не просто так это. …
Всякий раз, завидев Ивана подле какой-нибудь из девушек, Серый Волк тут же задирал его. Все равно возле какой – хоть рядом с этой манерной дурой Красной Шапочкой или возле клинически глупой Белоснежки – обязательно возбуждался и начинал быковать.
– Ну чё, пацан, ты, в натуре, шел бы учебник свой читать, или в компьютер свой глядеть, шел бы!
Серый Волк ощущал себя в этой студии единственным носителем природной брутальности.
Но на явно неподходящую Серому Волку Русалочку, на Веру Мигунову, Серый Волк реагировал еще злее. Наверное, как решил для себя Иван, наверное из-за того, что Серому Волку здесь явно "не светило", и уж каким бы тупым не был этот волчара, но он должен был понимать, что Верочка Мигунова, Русалочка, – не его поля ягодка.
Оттого, наверное, и бесился.
В гостиной их было трое.
Русалочка уютно, как только умеют это делать женщины, обладающие вкусом, сидела на диване, поджав ножки, подоткнув себя со всех сторон подушками и укрыв нижнюю часть тела большим цветастым пледом. Русалочка читала.
Красная Шапочка сидела на пуфе перед телевизором и тасовала большую пачку видеофильмов, выбирая, что бы такое посмотреть.
Иван же сидел подле искусственного камина и вслух зачитывал девчонкам пассажи из своей курсовой работы по истории философии.
Серый Волк вошел как раз на том месте, где Иван говорил об отношении аристократов духа к духовной черни.
– Чернь обитает внизу, а боги живут, где и положено богам, в горах, где вибрирует чистый дух мировой воли, – читал Иван. – Заметьте, боги Олимпа и обитатели легендарной Шамбалы, затерянной где-то в Гималаях, были родственниками по природно-географическим пристрастиям.
– Ты очень умный? Да? Умный, что ли? – с каким-то блатным надрывом спросил Ивана Серый Волк. – Знаешь, как про таких говорят? Если ты такой умный, то твое место не здесь, а возле параши.
– Параша это кто? – спросила Красная Шапочка.
– Параша это по-ихнему унитаз, – пояснил Иван.
– По ихнему. Это по-какому? – продолжала недоумевать Красная Шапочка.
– По-волчьему, надо полагать, – не отрывая глаз от книги пришла на помощь Русалочка.
– Здесь что? Все умные, что ли, собрались? – спросил Серый Волк.
– Да нет, есть исключения, – сказала Русалочка, откладывая книжку.
– Не понял, – сказал Серый Волк и, подойдя к Вере, бесцеремонно протянул руку к ее книге. – Что ты там читаешь? Умные книжечки?
– А ты не джентльмен, – поморщившись сказала Вера, отдергивая руку с книжкой.
– Да пошла ты! – махнул рукой Серый Волк и всем своим видом принялся выказывать полное безразличие к Верочке. Он приблизился к Красной Шапочке. Подойдя сзади, прижался животом к ее спине и, протянув руки к пачке видео-дисков, которую та перебирала, стал выдергивать их, одновременно касаясь ее груди.
– Чё ты лезешь, отстань! – вскрикнула Красная Шапочка.
– Слушай, здесь тебе не хата в КПЗ, – не выдержал Иван, – ты здесь не быкуй. А то…
– А то что? – резко обернувшись вскричал Серый Волк, он словно ждал того, что Иван проявит себя, как мужчина.
– А то, что мы тебя на место поставим, – как можно более спокойно ответил Иван.
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого Волка Владик запретил мне слушать шансон. Всяких Шакир и Бритни можно ставить, а правильные песни – ни хрена! Понятно, я взбесился, особенно после того, как эта Русалочка стала классику заводить. Моцарты-Шмоцарты! Это ж какой нормальный пацан выдержит! Я ей сказал:
– Выключи этот бред!
А она:
– Неужели тебе, Серенький, не нравится?
– Да ты чё, сдурела? Это ж для лохов музыка! На мозги давит!
А она только посмотрела на меня, как на клинического. Я тогда ей напомнил про Данте. Про то, как мне эта Русалочка объясняла про книжку, которую читала.
Дело так было: я пришел к ним в спальню с Белоснежкой немного поговорить о наших с ней отношениях. У меня, типа, тактика такая была – я запал на Белоснежку и потихоньку к ней подруливал. Она все мялась, но я-то знаю, как с девчонками в таких случаях обращаться. Каждый день понемногу внушать ей, что, типа, любовь, тискать ее понемногу. Тогда уж точно – любая созреет. Я и рассчитывал сначала с Белоснежки начать, она мне больше понравилась, а потом и к другим подрулить. Вот я с ней там про свое, типа, прилягу к тебе под одеяльце, а она – нет-нет, нельзя, и прочее. Беседуем мы с ней мирно, но чувствую я на себе такой презрительный взгляд этой Русалочки. Мешает мне ее взгляд правильную беседу вести! Я тогда подошел к ней, сел на ее койку и чтоб малость обломить ее, чтоб поняла, чтоб поуважительней на меня смотрела, начал разговор:
– Ты чё, Русалочка, читаешь? Опять умную книжку?
Я это сказал таким мирным тоном, типа, мне интересно.
Она тоже так, без наездов:
– Данте, "Божественная комедия". Пятую песнь советую прочитать.
Я продолжаю так же мирно:
– Комедия – это хорошо, комедии я люблю. Смешно?
Она лицо умное сделала и погнала:
– Видишь ли в чем дело, смешного здесь совершенно ничего нет. Это комедия не в привычном понимании этого слова.
– А в каком? – спрашиваю. – Комедия – она комедия и есть! "Американский пирог",
"Муравьи в штанах", да и наши тоже комедии прикольные есть.
Тут Русалочка засмеялась. Мне это очень не понравилось, но я сдержался.
– Эх, Серый-Серый! Сейчас я тебе объясню. Комедия – это жанр, он идет из Древней Греции. И вот как сам Данте писал: комедия – всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанная на народном языке, а трагедия – всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и устрашающим концом. Данте жил в средние века и пользовался средневековой терминологией. Сейчас эта терминология изменилась.
Вот ни хрена я не понял! Да и какой нормальный пацан понял бы на моем месте?
– Дай-ка мне, я сам разберусь, чё там за фигня – сказал я.
Она мне передала книжку, этого, блин, долбанного Данте. Я взял, открыл. Первая часть называлась: "Ад".
Ну ад, так ад. Типа Хелловин, это я понимаю. Это, может, и смешно, смотрел я как-то комедию про Хэллоуин, ничего, прикольно. Я открыл эту песню номер пять и прочитал:
Здесь ждет Минос, оскалив страшный рот;
Допрос и суд свершает у порога
И взмахами хвоста на муку шлет.
Это мне понравилось! Про хвост, про муку – прикольно. Я спросил:
– Так это ж, типа, хоррор, а ты мне – комедия! Чё за дела?
Русалочка снова прикалываться начала:
– Эх Серый-Серый! Ну, я же тебе объяснила! Нельзя же так все примитивно понимать.
Ты возьми почитай, а потом мы с тобой поговорим. Предисловие прочитай сначала.
Тут уж я не выдержал, бросил эту идиотскую "комедию" и сказал, конкретным таким тоном:
– Ты чё, блин, оборзела?! Кто примитивный? Я?
Русалочка сразу замолчала, улыбаться перестала, книжечку свою схватила, скисла, короче.
– Ты, блин, лапа-цыпа! Ты чё мне мозги компостируешь? Чё я, не разбираюсь, где хоррор, где боевик, а где комедия!? Слушай сюда! Вот это вот, – я ткнул пальцем в ее книжку Данте. – Вот это, блин, никакая не комедия, а хоррор, или ужастик.