Крадучись, девушка заглянула в комнату, и вот там ее ждал чистый Хичкок! На столе вместо одной бутылки вина теперь стояли две, и вместо одного винного бокала их была пара. А на диване лежали кроваво-красные розы. Ольга вздрогнула – происходящее ей не нравилось.
– Что за ерунда? – крикнула она в пустоту.
И тут «из пустоты» вышел человек.
Глава 8
Ольга заорала, как героини всех фильмов Хичкока вместе взятые – уровень децибелов зашкаливал. Из спальни вышел светловолосый парень лет тридцати.
– Извини, если напугал, – сказал незнакомец, – хотел сделать тебе сюрприз! – Он взял с дивана розы и протянул их Ольге.
Ольга отшатнулась, словно ей предлагали не розы, а клубок червей, и завопила:
– Ты кто такой?!
– А, ну конечно, – вздохнул парень, – в смысле, мол, кто я вообще такой, да? Делаешь вид, что за две недели ты успела меня забыть и теперь знать не знаешь?
Ольга промычала что-то невнятное.
– Да перестань, – незнакомец махнул рукой, – я мириться пришел. Вот вино принес, цветы. Есть предложение – выпить и поговорить по душам. Понимаешь, с той девушкой у меня ничего не получилось, мы разные.
– С какой девушкой? – простонала Ольга.
– Ага, ты намекаешь, что я тебе тогда ничего не говорил и ты забыла мои слова? Что же, Таня, это благородно! – обрадовался светловолосый незнакомец. – А действительно лучше все забыть и начать с чистой страницы. – Он протянул к Ольге руки: – Иди ко мне!
Ольга вцепилась в сползающее полотенце и отскочила.
Незнакомец широко улыбнулся:
– Ну будет тебе, помиримся и все дела!
– Как ты сюда попал? – крикнула Ольга.
– Открыл дверь своим ключом, – пожал плечами незнакомец, продолжая улыбаться.
– По какому праву? – возмутилась Оля. – Я тебя знать не знаю! Сейчас полицию вызову!
Светловолосый незнакомец перестал улыбаться:
– Ладно, Таня, хватит комедию ломать! Актриса из тебя никудышная!
Ольга разинула рот:
– Что-о-о? Это из меня актриса никудышная?!
Незнакомец достал из шкафа вазу и поставил в нее розы. Потом сел за стол, открыл бутылку вина и наполнил бокал. Он вел себя так, будто находился у себя дома.
До Ольги постепенно стало доходить, кто перед ней.
– А, – протянула она, – ты, стало быть, Саша?
Саша покачал головой:
– Очень смешно. А ты, стало быть, Таня… Ну будем знакомы?! Выпьем за знакомство?
Ольга усмехнулась:
– А чего пришел-то, Саша? Мы вроде как расстались?!
Саша пожал плечами:
– Мы с тобой сто раз расставались, а потом опять сходились!
– Вот этого я и боюсь! – фыркнула Ольга. – Так, может, собрать всю волю в кулак и окончательно разбежаться – на свободу, в разные стороны? Ты же любишь свободу, Саша? И потом ты у нас творческая личность, человек с глубоким внутренним миром, метаниями, поисками? Вот и метайся! В одиночестве! Одиночество вообще идеальное состояние для творческого человека, точно говорю!
Саша нахмурился:
– Мне что-то не нравится твой тон! Иронизируешь, грубишь! Литвинова, а ты изменилась… Кстати, похудела.
– Ну так недоедаю, с ума схожу после нашего разрыва! – съязвила Ольга. Она чувствовала, что начинает закипать. Все, что она поняла об этом Саше Баранове из разговора с сестрой, так это то, что тот вдоволь помотал Татьяне нервы, а теперь оказалось, что он намерен заниматься этим и дальше.
– Зачем ты пришел? Мало девушке голову морочил? Десяти лет недостаточно? Еще решил помурыжить?
Саша встал из-за стола, подошел к Ольге и сделал попытку ее обнять. Оля отшатнулась, но Саша успел поймать ее за край полотенца и притянул к себе.
– Таня, я был не прав, признаю, сейчас все решим! – зашептал молодой человек, стягивая с Ольги полотенце.
– Пусти меня! Да как ты смеешь! – взвизгнула Ольга, пытаясь ударить Сашу ногой. – Да я бы с таким, как ты, никогда бы не стала, слышишь, никогда?!
– Никогда бы не стала? – разозлился Саша. – Да что ты ломаешься? – Он прижал голую Ольгу к стене и попытался поцеловать, приговаривая: – Что вообще на тебя нашло?
Испуганная, Ольга тщетно пыталась отпихнуть Сашу Баранова, в конце концов от отчаяния она схватила стоящую на столе вазу с цветами и двинула ею настойчивого кавалера по голове. Он как-то сразу обмяк и плавно осел на пол: глаза стеклянные, за ухом роза, как у танцора аргентинского танго.
– Эй, ты живой? – обмерла Ольга.
Саша лежал на полу, не подавая признаков жизни. Оля коснулась рукой его головы и закричала – на пальцах осталась кровь.
«Все, это конец, я убила человека!» – Ольга заметалась по комнате, потом завернулась в полотенце и, как была – в этом самом полотенце, выскочила на площадку и затарабанила в дверь Веры Васильевны.
Когда старушка открыла дверь, Ольга, под веселый лай Дружка, выпалила:
– Вера Васильевна, я там человека убила!
Глуховатая Вера Васильевна, доброжелательно улыбаясь, сказала:
– Это ничего, Танечка, это бывает!
Татьяна сидела в кофейне на Арбате и ждала Семена Ковальчука, который опаздывал уже минут на двадцать. Вчера она позвонила автору сценария «Просто была зима» и предложила встретиться. Татьяна и сама не знала, зачем нужна эта встреча, но чувствовала, что должна поговорить с Семеном, сказать ему, что его сценарий ей очень понравился.
И вот в кафе вошел парень лет двадцати семи, насупленный, скромно одетый.
– Это вы мне звонили? – спросил он, подходя к столику.
Семен Ковальчук был невысокий, худой и очень-очень талантливый. Взглянув на него, Татьяна только укрепилась в своем мнении: талант, гений. Потому что Семен и вел себя не как простой обыватель, а как человек «не от мира сего». Он был ершистым, смурным, погруженным в свои мысли; наверное, многие назвали бы его малоприятным типом. Он с ходу зачем-то сказал Татьяне, что никакого сценария он ей не посылал: «Что мне делать нечего, популярным артисткам письма писать? На деревню дедушке?!» После чего уточнил, что распечатки сценария рассылала по кинокомпаниям одна его знакомая, которой втемяшилось в голову, что сценаристу непременно нужно помогать в продвижении. «А я не очень-то и нуждаюсь в каком-то там продвижении!» – с некоторым мальчишеским вызовом заявил Семен.
Татьяна застыла, она не так представляла себе эту встречу. Однако природная вежливость не позволяла ей ни выказать свое недоумение, ни тем более встать и уйти. К тому же от того, что Семен оказался не таким, каким она себе его представляла, его сценарий не стал хуже. Сценарий оставался тем же – многогранным, интересным, глубоким. И Татьяна, решив не обращать внимания на нелюбезность Ковальчука, честно сказала ему, что его история удивила ее и что она хочет увидеть фильм по этому сценарию. Ну как есть, так и сказала. Семен только плечами пожал. Вообще собеседник из Ковальчука оказался никудышный – большей частью он молчал и недоверчиво смотрел на Татьяну. Так что говорить, главным образом, пришлось ей: «Вот удивительно, Семен, но мне кажется, что ваша история в каком-то смысле обо мне. Все, о чем вы говорите, так близко, так рядом с моей жизнью…»
…Терпкий вкус кофе, снег за окнами. Еще кофе и снега, и что-то в Семене стало приоткрываться, теплеть. Он рассказал Татьяне, что родом с Урала и что в Москву приехал два года назад за тем, чтобы поступить на курсы сценаристов и перевернуть мир силой своего таланта. Но по прошествии двух лет, окончив курсы, понял, что мир – сооружение прочное, так просто его не перевернешь. Вот он и так пытался и этак, а мир – ничего – стоит себе прочно. Последний год Семен работал грузчиком на «Москва – Сортировочная», а по ночам писал сценарий, который, как потом выяснилось, оказался никому не нужен. Парень признался, что чертовски устал от сортировочной, отсутствия каких-бы то ни было перспектив и общей жизненной неустроенности. Ни надежд, ни желания переворачивать мир (пусть себе стоит!) у него уже нет. На днях он принял решение вернуться на Урал и устроиться в родном городе плавильщиком на металлургический завод, где всю жизнь проработал его отец.
– Так что я в Москве до конца декабря. Тридцать первого уезжаю домой, на Урал! Вот такое кино! – усмехнулся Семен, подытожив свой рассказ.
Татьяна загорячилась:
– Подождите, как уезжаете?!
– Поездом, – пожал плечами Семен.
– Но вы же сами, устами вашего героя, говорите о том, что нельзя предавать мечту?
– Ну… – неуверенно протянул Ковальчук.
– Так правильно говорите – нельзя предавать!
Семен ответил Татьяне насквозь грустным взглядом человека, знающего, что такое усталость, сомнения, горечь поражений, и пожал плечами.
– Вся штука в том, что жизнь – не кинематограф! – заявил он.
– Вы не должны останавливаться, вам нужно писать, у вас талант! – настаивала Татьяна. – Пожалуйста, не надо бросать… Легче всего найти тысячу причин, чтобы махнуть на мечту рукой и все бросить, но так нельзя… Вы потом будете всю жизнь жалеть, поверьте, я знаю, о чем говорю.
Семен невесело улыбнулся, поблагодарил Татьяну за «добрые слова», попрощался и ушел. В окно кофейни было видно, как он перешел улицу и исчез в снежной мгле. Татьяна вздохнула: она должна была помочь ему, до Нового года десять дней, и за это время ей придется что-то придумать! В конце концов, может, за этим она и приехала в Москву – спасти чью-то мечту?
…Девушка возвращалась домой по вечерней, заснеженной Москве; в скверике рядом с Ольгиным домом Татьяна остановилась и, заглядевшись на то, как красиво в свете фонарей кружит снег, подумала: «Как странно – я в Москве немногим больше недели, а за это время столько всего случилось! И дороги в прошлое засыпал снег».
Вернувшись домой, она устроилась на диване с котом Прошей. Проша – мощный генератор тепла и уюта, мурчал за трех больших котов. Татьяна взяла в руки трактат Кеплера о шестиугольных снежинках. Не то чтобы она понимала, о чем там шла речь, но ей нравилось, что звучало все это как чистая поэзия – словно белые стихи для белого, метельного вечера. «Я перехожу мост, терзаемый стыдом – я оставил тебя без новогоднего подарка! И тут мне подворачивается удобный случай! Водяные пары, сгустившись от холода в снег, выпадают снежинками на мою одежду, все, как одна, шестиугольными, с пушистыми лучами. Клянусь Гераклом, вот вещь, которая меньше любой капли, имеет форму, может служить долгожданным новогодним подарком любителю Ничего и достойна математика, обладающего Ничем и получающего Ничто, поскольку падает с неба и таит в себе подобие шестиугольной звезды!»