С несколькими крафтовыми пакетами садимся обратно. Довольные.
– И..все? – с какой-то грустью в голосе спросила Мила.
– Нет. Пристегнись. Нас ждет пункт номер два.
Мы едем по вечерней Москве. Потоки машин делят все пространство на равные геометрические фигуры. Весь город вообще сплошная геометрия: прямоугольные дома, такие же прямоугольные тротуары, трапецевидные крыши.
Мы подъехали к старому дому в самом центре. Высокая сталинская постройка. Многие выстроятся в очередь, чтобы поймать возможность купить замызганную однушку в этом доме.
– Мы где? И что это за дом?
– Здесь раньше жила моя бабушка. Вон видишь красивый балкон на предпоследнем этаже? – я показываю рукой, – вон там она и жила.
– А сейчас? Она…
– Да, умерла несколько лет назад. Я тогда был в очередной раз в Англии. Мне сообщили, когда я уже вернулся домой. Спустя несколько месяцев. Даже не успел попрощаться, – тема до сих пор болезненная для меня. Вообще все, что касается моей семьи вызывает противоречивые чувства: я не хочу ни с кем делиться, что творится внутри, но и скрывать и таить все в себе уже невыносимо.
– У тебя с ней были хорошие отношения? – Мила никак не дает знать, что она жалеет меня. Меньше всего я нуждаюсь в жалости.
– Да. Думаю, можно сказать и так. Я с ней не так часто общался, потому что меня всю мою жизнь куда-то отправляли, в какие-то ненужные пансионы, интернаты. А бабушка… Она единственная, кто мог меня просто обнять при встрече. Как-то она подарила мне модель гоночной машины. Тойота Супра. Любимая моя игрушка была.
– А что с ней стало?
– Ее сломали. С тех пор я не могу найти ее, чтобы заново собрать.
– А я вот не помню ни дедушек, ни бабушек. Меня окружали только родители, а потом еще и гувернантка. Я даже не ходила в школу. Помню Зойка, это моя подружка, очень долго этому удивлялась.
– Мы никогда не сможем быть своими в их мире, Милка. У нас изначально другие вводные данные.
– Но ты же отличаешься. Ты другой.
– Тебе так кажется.
Мы смотрим друг на друга. У каждого из нас своя история за плечами. Ощущение, что мы прожили уже несколько десятков лет, будто знаем столько мудрости, что хватит на целую жизнь вперед. Только это не так.
– Пойдем. Покажу кое-что.
Я беру Милу за руку и веду к подъезду. Открываю дверь магнитным ключом, и мы поднимаемся по лестнице на самый верх.
Есть одно место, о котором знают только жители этого дома. Сняв хлипкий замок на двери, которая ведет на чердак, можно пройти на крышу. Оттуда открывается потрясающий вид на город.
Я узнал о нем еще когда бабушка была жива. Помню, приехал на очередные свои каникула и, даже не заезжая домой, попросил отвезти меня к бабушке. А когда настало время возвращаться к родителям, я убежал. И каким-то чудом узнал про этот замок. Прятался на крыше до утра. Пока вконец не замерз и не проголодался. Даже не мог вообразить, что пережила бабушка. А родители… О них я не думал в принципе.
– Глеб, здесь… У меня просто нет слов. Это… будто смотришь Лебединое озеро в первом ряду, когда умирающий лебедь – Майя Плисецкая. Проникает в самое сердце, – вижу как пара слез скатывается по ее щеке.
– Нет. Это похоже на то, когда до финиша остается несколько сотен метров. Чувствуешь, как по венам с бешеной скоростью течет кровь. Скорость машины и скорость моей крови одинакова. Выжимаешь газ до упора. Триста, двести, сто. Финиш. Тормоз. Финал. Я победитель. И душа ликует. Вот так, – киваю головой в сторону открывающегося вида.
– Кровь по венам… Я перед выходом на сцену чувствую нечто похожее. Пять. Четыре. Три… – она встает на носочки и делает какие-то красивые и плавные движения. Не знаю названия их, но они прекрасны. В ее исполнении особенно, – и я сливаюсь с музыкой, мы одно целое. И танец. Каждая мышца, каждое движение – все под контролем. Такое ликование внутри и ..
– …драйв, – заканчиваю я ее мысль.
– Да, – улыбается Мила и смотрит, наконец, в мою сторону, – драйв.
– Вены – провода. По ним – ток. С каждой секундой он искрит.
– Пока последний аккорд не ударит, – она опускается в реверансе. Запомнил это движение еще на представлении, а потом уточнил у Милки.
– Финиш.
– Конец первого акта.
Ее глаза кажутся темнее, чем они есть на самом деле. Может, причина в скудном освещении. Но не хочется думать так, ведь это банально. Мне хочется придумать другую причину. Например, что я ей нравлюсь.
– Да, Мила. Оказывается, не такие уж мы и разные, – подхожу к ней ближе.
– Думаешь, у нас получится? – отводит она от меня свои темные глаза.
– Что именно?
– Быть друзьями? – бл*ть, опять это слово. Оно жжет. Противный скрип для моих ушей. Мы – и друзья? Да я трахнуть тебя хочу!
Мой взгляд блуждает по ее лицу. Ищу там ответы на свои вопросы, которые сам себе боюсь и задать. Понимаю свои желания, но озвучить даже мысленно их опасаюсь. Как только они, эти мысли, примут форму, то пути назад может не быть. Скользкая и опасная тропа. А напрасно я не рискую.
Наклоняюсь ближе, хочу вдохнуть ее аромат глубже. А может, почувствовать ее дыхание.
– Картошка остынет и будет невкусной.
Сучка. Темная Мила та еще сучка. Но ее хочется приручить. Ты будешь моей, Мила Апраксина-Навицкая. Друзья, бл*ть.
Не глядя на пакет, достаю оттуда картошку в упаковке и вынимаю тонкую соломку. Продолжаем смотреть друг на друга, провоцировать. Мила поджимает губы и прячет свою улыбку.
– С соусом вкуснее, – комментирует она.
– Ну так открой!
Она не смотрит на пакет и вслепую находит маленькую коробочку ярко-желтого сырного соуса. Открывает фольгу, берет одну соломку, макает ее в соус.
Не выдерживаю и краду ломтик картошки из ее рук, облизав уголок своих губ, который испачкал в соусе.
– Это было…
– Нагло? Знаю.
– Это было мое.
– Что мое – твое. И наоборот. Забыла, жена?
Между нами искрит. И чувствуем это оба. Мила заигрывает со мной, ходит по краю. Темная ее сторона опять на прогулке. Чем чаще я с ней, тем больше она любит выходить наружу. Вопрос: что делать со светлой?
– Я был сегодня у отца, – решил я продолжить разговор.
– И что он сказал?
– Ну, перед тобой новый сотрудник Навицкий холдинг, – развожу я руками в стороны.
– Тогда с первой зарплаты жду приглашения в кино, – хитро щурит глаза.
– Я уж думал колье какое попросишь.
– Идея неплохая. Советом воспользуюсь, но позже. А пока я хочу в кино. Чтобы мы были одни в зале. Сели в середине, у каждого по ведру попкорна, – она мечтательно закрыла глаза. Еще немного, и я сам буду желать этого наравне с победой в гонке, – у тебя уже было что-то похожее?
– Нет. Я вообще никогда не заморачивался, как бы затащить девчонку в постель.
– А в кино ходят только для этого? – даже в темноте я вижу ее румянец на щеках.
– А зачем же еще? Фильм я и дома посмотрю. Зачем мне тусить с непонятными там людьми, слышать хруст кукурузы за соседним креслом?
– А я вот ни разу не была, – она опустила глаза, – в кино просто такое видела.
Черт. Хочется теперь исполнить это ее желание. Снять зал и выкупить весь попкорн. Пусть сидит рядом, ест его и смеется над фильмом.
– И какое кино хочешь посмотреть? Умоляю, только не классику и ничего про балет, – Мила отошла от меня, повернулась спиной. Только не закрывайся, если я вдруг сказал что-то не то.
Целую минуту она молчит, пауза затягивается. Становится неловко. Потому что виной всему я со своими дурацкими вопросами.
– А что ты хотел бы посмотреть? – Мила поворачивается ко мне лицом, обнимает себя руками. Кажется такой хрупкой и беззащитной. Я беру плед, что забрал из машины (как он оказался у меня в машине, понятия не имею), накидываю ей на плечи.
– Я люблю про гонки. Но с тобой бы посмотрел Остров сокровищ.
– Твоя любимая книга?
– Да.
– А почему ты загибал те страницы?
– Там мои самые любимые моменты, – подхожу к ней близко. Мила чувствует меня, но не поворачивается. Если она это сделает, то наши лица окажутся еще ближе.
– Замерзла? – вижу, как Милу потряхивает.
– Да.
– Тогда домой?
– Спасибо за вечер, Глеб Навицкий.
– Спасибо за компанию, Мила Навицкая.
Мы спускаемся вниз в тишине. Совру, если скажу, что хочу, чтобы этот вечер закончился. Нет, я бы его продолжил. Но я открываю дверь перед Милой и помогаю сесть на пассажирское сиденье, а потом обхожу машину, чтобы сесть на водительское.
До дома мы доехали за какие-то десять минут. Здесь тихо. Мы проходим в коридор. Наше молчание нарушает только тихое тиканье часов.
Невыносимо хочется шоколада. И велик соблазн, когда стоит та, что может подарить этот запретный вкус.
Я подхожу к ней со спины, помогаю снять куртку и кидаю в ноги. Разворачиваю ее к себе и не встречаю ни доли сопротивления. Слышу частое дыхание. Не только свое. Грудь Милы часто вздымается.
Очертания еще нечеткие – слишком темно. Действую практически наугад, по интуиции. Но верно нахожу ее губы. Кровь закипает, мозг получает долгожданную дозу, уровень моего серотонина и дофомина повышается, мой организм счастлив.
Глава 20.
Воспоминания из дневника Милы.
Смотрю в окно. Снег, что так волшебно падал на Новый год, превратился в лужи, которые замерзли через несколько дней. Январь, что плавно перетек в март. Волшебство, что сменилось банальной историей.
– Разминаемся, девочки, – голос Ирины Григорьевны отражается от стен.
Внутри пустота. Так нельзя не только танцевать, даже подходить к станку. Я не чувствую свое тело.
Помню однажды такое уже случалось. Ровно три года назад. В тот вечер мы были у Навицких. И было Рождество.
Я долго выбирала платье. Остановила свой выбор на красивом серебристом коктейльного типа. Никогда не знала, какой цвет ему больше нравится. Ведь у меня не было времени, чтобы это узнать. Внутри ликование и ожидание чего-то нового, необычного. Сегодня к нам на празднике присоединится Глеб.