– Мне кажется, Глеб не будет понапрасну рисковать. Он… хороший, – с чего-то я даю ему именно такое определение. Улыбка невольно касается моих губ.
– Хороший, говоришь, – Павел ухмыляется и как-то странно на меня смотрит. Мои щеки начинают пылать румянцем, словно своим темным взглядом, своими темно-карими глазами, он читает мои мысли, открывает страницы моего дневника и перелистывает страницу за страницей.
– Да, Глеб, уверена, идет к своей мечте. Она немного дикая, но в этом весь он, – я встаю и подхожу к раковине, чтобы повторить точно такие же действия – стакан, кран, вода. Руки немного трясутся. Я чуть не проливаю воду.
– И давно?
– Что именно? – теперь я чуть не поперхнулась. Отчего-то я знаю, что именно он спрашивает.
– Давно ты влюблена в Глеба?
Стою перед выбором. Открыться или соврать? Что я буду иметь, выбери я одно из предложенных самой же вариантов?
Понимаю, во мне что-то такое растет, что я готова защищать свое до конца. А чувства к Глебу – мое. Мне надо это защитить. А еще хочу защитить самого Глеба. Я знаю, что его недооценивают. Он словно потерявшийся мальчик, часто бунтующий против правил. Чем сильнее его затягиваешь в клетку, тем сильнее он стремиться из нее выбраться. Хочется его приручить. А еще хочу попасть в его мир, проникнуть. Отчего-то я уверена, что он интересный. Его бы разгадать, узнать…
План в моей голове складывается, как паззл. Быстро и четко, словно всегда был там.
– Павел, может, просто надо… – делаю паузу, ищу правильные слова, – связать его жизнь с человеком, который научит его быть ответственным, отзывчивым, добропорядочным, – перечисляю я.
Он смеется. Так же, как и сын. Один в один. Сердце пропускает удар за ударом, стоит закрыть глаза и представить вместо него Глеба.
– Ты хочешь сказать, что Глеба надо женить? Так в нем проснется ответственность? – звучит и правда смешно. И на что я только надеялась?
– Зависит от того, на ком женить…
– И на ком?
– Может, на той, кто на это готов? – я встаю и смотрю на Павла. Собираю всю смелость, что внутри. Ее мало, но когда она просыпается, меня не остановить. Я чувствую, будто становлюсь другим человеком. Какая-то темная сторона меня. Странная, со своими привычками, законами. У нее другие движения, другие цели.
– Ты правда думаешь, что Глеб так легко изменится? Если так, Мила, то ты совсем не знаешь моего сына. Если он захочет измениться, захочет что-то поменять в своей жизни, то только потому, что сам этого захотел. Знаешь почему так? Я такой же. – Его голос заставляет сжаться. Грозно, он защищает своего ребенка.
– Тогда вы прекрасно понимаете, что в любой момент Глеб приведет ту, которую выберет он, но не одобрите вы. Назло. Он же любит бунтовать? – не отступаю. Смелею настолько, что делаю шаг навстречу. В моих глазах огонь, я сама его разожгла. – Как думаете, как скоро это произойдет? Делаете шаг вы – делает он. Игра.
– И ты предлагаешь вместо шашек сыграть в шахматы?
– Хм… я предлагаю скрепить две семьи прочным союзом. Мне кажется, от этого только все будут в выигрыше.
– А Глеб?
– Об этом я позабочусь, поверьте.
Мы еще какое-то время смотрим друг на друга, словно наш диалог продолжается взглядами. Он бьет – я защищаюсь и наоборот. Битва, которая заканчивается мирным соглашением. Только обычно так поступают проигравшие стороны. Победителей нет, а проигравшие все. Но это назвали красивым и громким словом – Мир.
Мы расходимся. На душе камень, я чувствую, что позволила большее. Даже не так. Меня будто окутал туман, я не понимала, что творю. Как навождение. Словно ловила мечту за хвост, не отпускала до последнего, она ведь в моих руках, значит, надо бороться до последнего.
– Павел, – зову я его, – Пожалуйста, не рассказывайте никому.
– Обещаю. Мила, ты правда его так любишь?
– Как только услышала его имя, – опускаю взгляд. Смелость ушла, осталась пустота, что играю судьбой того, кому я не нужна.
– Тогда береги его.
Глава 41.
Глеб.
“ – Тогда береги его.”
Захлопываю тетрадь.
Должен что-то почувствовать. Например, злость, обиду. А может, гнев. Что-то же должно быть после того, как узнал, что именно из-за нее, из-за Милы, меня женили. Как безобразного мальчишку, которого просто надо загнать в эту самую клетку. Ведь не слушаюсь, бунтую, делаю так, как считаю нужным. Что это было? Наказанием? Спасением?
Но понимаю, что я не чувствую ничего. Глухо и пусто. Словно никаких чувств и не было. Я чистый холст. Рисуй, что хочешь, пиши, что считаешь нужным. Если взять синий, то можно нарисовать море или глубокий океан. А если взять голубой, то небо. Желтый – солнце, зеленый – деревья, коричневый – земля. И вот, картинка уже есть. Она цветная. И жизнь преобразилась красками. Они обычные, с нормальными названиями. Нет никаких ультрамариновых, пепельных и лазоревых. Но проблема в том, что я не хочу брать краски и раскрашивать свою жизнь.
Или наоборот, я не чистое и белое полотно. Я смесь всех имеющихся красок, что в сумме дают грязно-коричневый, а может, и вовсе черный. Как бездна, как пропасть, в которую я и упал. Моя жизнь – черная картина, у которой даже нет рамки. Ее грубо выбили, оставив корявую бахрому на полотне.
Отворачиваюсь к окну. Там снова дождь, он не прекращается. Словно хочет смыть все, что мы натворили. Есть желание выбежать на улицу и ощутить холодные капли на своем лице, на теле. Они бы стекали вниз и оставляли дорожки от красок, что внизу смешивались бы в некрасивый и безымянный цвет.
Дверь открывается тихо. Мила заходит и замечает меня у окна. Ее не вижу, просто чувствую спиной. Она напряглась и оглядывает свою комнату. Думает, я навел здесь беспорядок. Впрочем, вспоминаю стаканчик с ручками и карандашами. Пару из них закатились как раз за стол. Довольно улыбаюсь себе.
Глаза красные, немного опухшие. Не удивлен. Но уже не трогает.
– Ты что здесь делаешь? – голос низкий, немного охрипший.
– Да так, читаю… показываю на ее дневник.
Паника, что отразилась на ее лице, не сходит ни через секунду, ни через две. Думал, она возьмет себя в руке. Но нет. Она так и стоит, поглядывая то на тетрадь, то на меня. В голове ворох мыслей: что именно я прочитал, как долго я читал?
– Да, я прочитал все. Интересное чтиво, надо отметить, – прохожу через всю комнату и усаживаюсь на край кровати, по-свойски закинув ногу на ногу. Улыбаюсь широко, но это игра. Мне вовсе не весело и не смешно. Мне больно. Да, пожалуй, одно чувство все-таки есть – боль.
Мила тихо подходит ко мне и садится рядом. От нее пахнет холодом, немного весной и шоколадом. Мое наваждение, мой запрет. Она протягивает руку, чтобы я вложил в нее свою. Зачем? Просто смотрю на открытую ладошку с длинными пальцами, аккуратными. Кожа нежная, всегда была. Вспоминаю, как она гладила меня ими, как пыталась оттянуть волосы, когда покрывал поцелуями ее тело, ее грудь.
– Мы договорились, что, если я почувствую опасность, что ты свернул не туда, что тебе будет нужна помощь, я обязательно ему сообщу. Это было условием нашей сделки.
– Значит, чувств все-таки не было? Только расчет? – мне отчего-то важен ее ответ. Я жду его, затаив дыхание.
– Почему же… Все, что ты прочитал, все правда. От первого до последнего слова.
– Там нет последних дней, только твое выступление, день…– запинаюсь, – аварии. И все…
– Потому что той Милы больше нет.
– Хм… Ты знаешь, а я думаю, что никто и не знал, кто такая настоящая Мила Апраксина.
– Может, ты и прав.
Мы сидим на краю кровати. Близко друг другу, но очень далеко. Мы больше не близкие люди. И виноваты в этом оба. Как она писала? Мир? Мировое соглашение, когда победителей быть уже не может, потому проиграли все. Так оно и есть.
Мы сидим на краю кровати. А кажется, что на краю той пропасти. Мы все-таки не упали, еще тут, держимся. Но дыхание той свободы, что пьянит и давит, оно близко. Опасное, но желанное.
Мы сидим на краю кровати. И это последняя наша встреча, когда мы еще может хоть немного, но коснуться друг друга. Я кладу ей свою руку в ее еще раскрытую ладонь. Она сжимает ее, как-то отчаянно, с болью. Понимаю, что ей тоже больно.
– Глеб, я уезжаю во Францию, – голос тихий. Но каждый звук отскакивает от стен, как теннисный мячик.
Должен ли я ее остановить? Она говорила, что это ее мечта. А оказалась нет. Ее мечта – я. Несбыточная и далекая.
– Как обычно говорят? Удачи? Или ни пуха ни пера?
– Может, пожелаешь просто счастья?
– .. и любви?
– Любви не надо.
– Тогда просто счастья.
Мы сидим на краю кровати. И каждый хочет встать и уйти, но что-то держит, останавливает. Словно нас держит незримая связь, порвать ее уже невозможно, она сильнее стали.
Сдаюсь первым. Пытаюсь высвободить свою руку. Мила держит ее очень крепко, как за свое спасение. Проблема том, что я уже спасти ее не смогу. Не хочу.
– Ты… позвонишь? – надежда в голосе, в глазах.
Прикрываю веки. Делаю глубокий вдох и выхожу из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Глава 42.
Мила.
– Так, смотри, вещи я собрала, обувь тоже, украшения по минимуму. Что еще, косметика – только основное. Дорогая, будешь в Париже, что будет еще нужно – купишь. Может, тогда и часть одежды выложить? – мама говорит это больше себе, нежели мне.
Я просто сижу рядом и невидящим взглядом отсчитываю то, что мама кладет в большой чемодан. Джинсы – один, футболка – два, ночная сорочка – три…
– Угу, – соглашаюсь я.
– Да, книги и конспекты я упаковала отдельно.
– Угу…
– Мила, ну что с тобой такое? Это ведь была твоя мечта?
Моя мечта сейчас в той квартире, а может, где-то в другом месте. Я уже не знаю.
Руки чесались набрать ему, просто услышать его голос. Но я останавливала себя. Потому что уже не имела права. Помню, я счетала счастливые дни, проведенные с Глебом. Что ж, отсчет закончен.
Встаю с пола и плетусь в гардеробную, чтобы забрать свои пуанты. Отчего-то они уже не кажутся такими красивыми, как виделись раньше. Уродливая обувь, которая калечит ноги. Но тем не менее подхожу к чемодану и остервенело кидаю их. Они отскакивают от косметички и отлетают в сторону, на ковер. Мне бы подойти, взять их в руки и положить обратно, уже аккуратно. Но не хочется. Так вот стою и смотрю.