— Нет.
Аврора вышла и принесла свой подарок.
— Я сделала это для вас, — сказала она, чувствуя некоторое смущение. — Для вас и вашей семьи.
Глаза Сары просияли, когда она развернула бумагу. Минуту она смотрела, а затем воскликнула:
— Аврора, это прекрасно! Ты фантастический художник. — Она изучала рисунок, как умеют делать только художники, отмечая точность рисунка и качество света и даже то, как работа оправлена в рамку. Затем она поставила рисунок на каминную полку. — Это сокровище, — заявила Сара. — Я буду думать о тебе всякий раз, как буду на него смотреть.
— Итак, что случилось между вами и моим папой? — выпалила вдруг Аврора. Она ничего не могла с собой поделать. Этот вопрос таился в глубине ее сознания все время, пока она была здесь.
И теперь, когда она спросила, она следила за тем, какой эффект это произвело на Сару. Ее кожа пошла пятнами, и, может быть, она даже немного вспотела.
— Почему ты думаешь, что что-то случилось? — спросила она Аврору.
— Я не знаю. Но вы, ребята, действуете очень похоже друг на друга.
— Мы друзья. Я не могу этого объяснить. — Сара коснулась кончиками пальцев своих губ почти бессознательным жестом. Когда она заметила, что Аврора смотрит на нее, она положила руки на колени.
— Просто друзья? — настаивала Аврора.
— Ты задавала этот вопрос своему папе?
— Он дал мне тот же ответ.
— Он сказал, что мы друзья?
— Он не слишком много рассуждает о таких вещах. Вот почему я спрашиваю вас. Однако и вы тоже ничего мне не говорите.
— Это потому, что у меня нет ответов. Дорогая, я даже не знаю, который сейчас час и надела ли я туфлю на правую ногу. Анализировать мои отношения с твоим отцом сейчас не лучшая идея. Ты меня понимаешь?
«Нет, не понимаю», — думала Аврора, но она знала, что не получит от Сары ответа, во всяком случае не сегодня.
Часть шестая
36
В три месяца близнецы блестяще прошли осмотр. Казалось странной жестокостью наградить их прекрасные показатели уколом в бедро, но именно это они и получили.
— Приступим с благоговением, — сказал педиатр. Он уже дал каждому младенцу по капельке тайленола[13], просто из предосторожности. — Вы готовы, мамочка?
Сара погладила головку Адама, прикусила губу и кивнула. Он был в неведении о том, что ему предстоит, он фыркал и ворковал, его вполне можно было размещать на плакате педиатрического здоровья. Затем последовал быстрый холодящий мазок стерильной хлопковой ватки и укол иглы.
Одно мгновение все было тихо. Потрясающие голубые глаза Адама широко раскрылись, и его рот сложился в безупречное «О» ошеломленной агонии. Затем последовала продолжительная задержка дыхания — ответ на боль, такую искреннюю, что его маленький язычок задрожал. Его боль едва ли не бросила Сару на колени.
— Прости меня, — взмолилась она. — Прости меня. Прости, прости.
Брэдли присоединился к брату, потому что так было всегда. Когда один плакал, второй делал то же самое. Однако, когда подошла его очередь делать прививку, он побил рекорд брата по чудовищному крику. К тому времени, как все было кончено, Сара была готова попросить себе валиум. Затем крик прекратился, так же быстро, как и начался. Мальчики лежали в своих переносках, слезы бежали по пылающим щекам, пустышки ходили туда-сюда.
— Так всегда с младенцами, — сказал доктор. — В ту же минуту, как боль проходит, проходят и слезы. Если бы со всеми людьми было так, мир был бы более счастливым.
Помощница педиатра напомнила Саре, что она должна привести детей на следующую прививку, и она записала это как минимум три раза, так чтобы, когда она вернется домой, у нее были напоминания в трех местах — в календаре, на входной двери и на дверце холодильника. Она была почти уверена, что не забудет.
Она в эти дни почти все забывает, думала она, устраивая детей на сиденье автомобиля и направляясь домой. Она никогда не помнила, какой сегодня день, или ингредиенты в денверском омлете, или номер своей социальной безопасности. Тогда почему она не может забыть тот день в больнице, когда Уилл пришел к ней? Она могла прокручивать этот день в голове, словно кинофильм, кадр за кадром, останавливаясь, чтобы изучить каждый момент. Поцелуй, который заставил каждый нерв вспыхнуть жизнью. И еще слова, словно она их только что услышала: «Я влюблен в тебя».
Это было безумием. Он должен был знать это. Он должен был знать, что она не позволит себе влюбиться в него.
Нельзя, только что разлюбив одного человека, влюбиться в другого посреди развода. Она не должна была позволить этому случиться. Это просто результат ее страха и одиночества, разве не так?
Ход истинной любви не следует предсказанному образцу. Это словно беременность, когда каждый следующий шаг происходит согласно некоему предустановленному биологическому плану. И даже тогда, когда план выполняется как по нотам, все равно остается место для сюрпризов.
Она положила пальцы на рулевое колесо. Когда она впервые сняла обручальное кольцо и платиновый перстень с желтым бриллиантом, которое Джек подарил ей на помолвку, его призраки оставались с ней еще долгие месяцы. Ее палец был бледным и сморщенным на том месте, где было кольцо Джека. На то, чтобы избавиться от следа, ушла вся беременность, дополненная отеками. Она гадала, сколько потребуется времени, чтобы исцелить отметину на ее сердце, и сможет ли она когда-нибудь жить полной жизнью.
Она то и дело натыкалась на Уилла — на фермерском рынке, в кофейне, на детском пляже, тонкой полоске песка у бухты, окруженном высокими арками деревьев городского парка. В таком месте невозможно было уклониться от встречи, и, кроме того, несмотря на то что ей больно было встречаться с ним, его дружба значила для нее все. Они разговаривали об Авроре, о работе и о детях, о жизни, о смехе и боли и обо всем, что было у них на сердце.
Но они больше не говорили о любви или о будущем. Время влюбляться — это время, когда ты эмоционально готов и свободен от забот, когда не имеет значения, в котором часу ты приходишь домой или как поздно ты встанешь на следующий день. Когда ты проводишь часы и часы глядя в глаза другого и еще больше времени занимаясь любовью, когда никто тебе не мешает.
«Если тебе нужно идеальное время, чтобы влюбиться, — говорил ее внутренний голос, который был подозрительно похож на голос Лулу, — имей в виду, ты его не дождешься».
Иногда, когда Сара думала о своей жизни, она хотела бы, чтобы встреча с Джеком никогда не случилась. В конце концов это оказалось слишком болезненно. Но если бы она не вышла за него замуж, у нее никогда не было бы детей. Джек подарил ей чудо, и она всегда будет благодарна ему за этот дар. Они были настолько близки ей, поистине частью ее, что она с трудом могла вспомнить жизнь без них. Хотя люди клялись, что невозможно их отличить друг от друга, Сара могла сделать это с закрытыми глазами. Брэдли был эмоциональным, он таял в ее руках и прижимался к ней, словно теплая одежда. Адам любил смотреть на мир, его круглые глаза сияли и его челюсть работала, когда он сосал палец, даже в таком юном возрасте он был, казалось, внимателен к деталям.
Она доехала до дому и минутку посидела в машине, не рискуя разбудить своих спящих сыновей. Она чувствовала себя не очень хорошо, может быть из-за душевной травмы, полученной во время прививки, или потому, что сегодня утром, проверяя свой банковский счет, она обнаружила, что ежемесячные выплаты Джека на поддержку супруги и детей пришли как по часам — минута в минуту. Это не должно было бы ее расстраивать, но расстроило. У ее детей был банковский депозит вместо отца.
Она избавится от плохого настроения через минуту, сказала она себе. Все обожали ее, говорили, как она хорошо поступила, изменив свою жизнь. Она избежала плохого брака, пережила трудную беременность и еще более трудные роды и теперь растила близнецов сама, занимаясь своей работой. Она была словно те женщины, о которых читаешь в книгах и газетных статьях, которые умудряются сделать все это. То же, чего не объясняли книги, — огромная личная цена, которую нужно было заплатить за все это. Сон, нормальная психика, чувство своей значимости. Первые несколько недель бабушка и тетя Мэй по очереди проводили с ней время. Ла Нелл, Вив и Джуди являлись с приготовленной едой и продукцией своих садов. Ее отец предложил доставку молока с одной из местных ферм. Она была окружена друзьями, избалована и окружена заботой.
Однако постепенно ей пришлось научиться, как справляться со всем самой. Была одна вещь, которую она усвоила, — ты не должен торопиться, когда у тебя на руках младенцы-близнецы. Даже переход из автомобиля в дом был почти путешествием. Дни, когда она носилась с сумкой, ключами и пакетами из магазина в руках, не подготовили ее к этой реальности. Но теперь она привыкла делать по несколько ходок, когда ей нужно было перенести в дом детей, сумку с памперсами и одеждой, пакеты с покупками из бакалеи, сумочку и себя саму. Она делала это по заведенному порядку. Оставляла детей в машине и отпирала дверь, таща на себе столько сумок и одежды, сколько могла удержать в руках. Дверь открывалась. Она кричала на Фрэнни, чтобы та оставалась внутри и не выбегала на улицу, разувалась. Осторожно распеленывая детей по очереди, она бережно клала их в колыбельки, где они могли проспать лишних полчаса. Если ей очень, очень везло, они дремали до тех пор, пока она не вносила все в дом и даже иногда успевала просмотреть почту. В последнее время она стала позволять себе судить обо всем. Она была словно исполнитель в цирке «Де Солей».
Однако хватало единственной оплошности, чтобы разрушить тщательно подготовленный план. Когда такие оплошности случались сплошь и рядом, она выкручивалась, как могла. В этот день телефон начал звонить как раз в тот момент, когда она распеленывала Адама. Она давно уже научилась не спешить к телефону. Если это что-то важное, звонящий оставит сообщение на автоответчике, и она перезвонит. Однако настойчивый звонок телефона, отражающийся от оконных стекол, встревожил ее настолько, что она поторопилась распеленать сына и вытащить сумку из «мини». Каким-то образом она умудрилась толкнуть ребенка. Он проснулся с криком.